Едва усевшись в машину, Корабельникоff вытащил из кармана плоскую коробку, открыл ее и помахал перед носом личного шофера.
— Ну как? Понравится ей, как думаешь?
Симпатяга-гарнитурчик, кольцо и сережки, младшие компаньоны приснопамятного платинового колье… Предел мечтаний тонкокостной продавщицы из ДЛТ, стриптизерши из потнючего ночного клубешника, начинающей шлюхи со Староневского… Альфа и омега расхожих представлений о шикарной жизни.
— Еще бы не понравилось, — пожал плечами Никита, вспомнив аляповатую стекляшку на безымянном пальце Корабельникоffской жены. — Понравится. Обязательно.
— Не знаю…
В голосе шефа прозвучала никогда не слышанная Никитой робкая неуверенность семнадцатилетнего мальчишки, год экономившего на пирожках, чтобы купить возлюбленной цацку в ближайшем ювелирном.
— Да нет… Очень красиво… Она должна оценить…
— Должна… — вздохнул Kopaбeльникoff. — Да нет… Я до сих пор не знаю, что она ценит, а что нет… Я до сих пор не знаю ее… До сих пор.
Никита даже слегка притормозил. Давненько он не слыхал подобных откровений из уст Корабeльникoffa. Если вообще когда-нибудь слыхал.
— Вас интересует ее прошлое? — ляпнул он.
— Прошлое? — Корабельникоff нахмурился.
— Так трудно выяснить? У вас ведь шикарная служба безопасности, Ока Алексеевич… Все в ваших руках.
Пассаж о службе безопасности вырвался из Никиты сам собой, все предыдущие реплики Корабельникоffа не давали к нему никаких оснований. Хотя клиническая картина ясна: в анамнезе — нудный до оскомины и такой же до оскомины типичный комплекс порядочного человека, взявшего в жены деятельницу с улицы Красных фонарей. Кое-что в ее бурном прошлом просматривается, но знать всей правды он не хочет. И не захочет даже на плахе. А тут Никита с сердобольными советами, за которые и распять можно. Змей-искуситель, злодей-резонер. Вот он, коварный план Нонны Багратионовны, неуклюже вброшенный в реальность! Но осуществляет его не латинский любовник, готовый поиметь скучающую красотку прямо на клумбе с флоксами, а личный шофер, он же — ангел-хранитель по совместительству.
В упоминании о службе безопасности было что-то бабье, недостойное мужика (разве что — адвоката или поверенного в делах), и Никита смутился. Но еще раньше, чем Никита успел смутиться, Kopaбeльникoff недобро уставился на него.
— При чем здесь служба безопасности?
— Ни при чем… — сразу же поджал вероломный хвост Никита. — Просто к слову пришлось… Если уж вас так волнует ее прошлое…
— Разве я хоть слово сказал о ее прошлом?
— Нет, но…
— Твое дело — за дорогой следить… — впервые Kopaбeльникoff так откровенно указал Никите на его место в иерархии. Как раз в духе телохранительницы Эки.
Оправдываться было бессмысленно, и Никита замолчал. Молчал и Корабельникоff. И только после того, как они миновали указатель с надписью «ВСЕВОЛОЖСКИЙ РАЙОН», хозяин снова начал подавать признаки жизни.
— Обиделся? — спросил он у Никиты.
— Нет, — ответил Никита, и это была чистая правда. Никакой обиды, разве что — сожаление по поводу слепоты хозяина. Права, права, специалистка по Гиойму Нормандскому: «Свои глаза не вставишь».
— Отвезешь меня в аэропорт сегодня вечером — и два дня свободен. Приеду — поговорим о прибавке к жалованью…
Это было что-то новенькое. Еще ни разу Корабельникоff не заводил с ним разговор о повышении зарплаты. И только это внушало Никите надежду на особые отношения, выламывающиеся из жестких рамок «начальник — подчиненный», «хозяин — шофер». Теперь, с появлением Мариночки, на особых отношениях можно было поставить крест. Корабельникоff небрежно выставил Никиту за дверь своей жизни и сразу же забыл о нем. А теперь вот вспомнил. И решил подсластить пилюлю.
— Я не просил о прибавке…
— Знаю. А зря. Хороший ты парень, Никита.
Скажи это Корабельникоff на исходе зимы или ранней весной — и эффект был бы совсем другим. Но Корабельникоff сказал это именно сейчас, не вкладывая никаких смыслов. Не откровение, а фигура речи, не больше.
Пока Никита раздумывал над этим, они успели промахнуть Всеволожск и забраться на холм, который венчала церквушка, новенькая и блестящая, как облитый глазурью пряник. У церквушки дорога раздваивалась. Основная трасса шла в сторону Ладоги, а плохо заасфальтированный карман — направо. Именно в него и свернули Никита с Корабельникоffым. Здесь, на улице Горной, и находилась загородная резиденция Корабельникоffa, почти круглый год пустующая. Никита приезжал сюда раз или два и далее как-то умудрился заночевать, перебрав водки с охранником Толяном. Толик, молодой мужик лет двадцати семи, жил при доме постоянно. Лучшего места для безмозглого кобелька, коим Толян и являлся, придумать было невозможно. Из всех благ цивилизации, которыми был напичкан дом, Толян пользовался разве что спутниковой тарелкой, музыкальным центром и ванной. И гостевыми комнатами. А гости, судя по бугристым мышцам Толяна и такому же бугристому паху, не переводились.
Вернее, гостьи.
Одна из них была предложена Никите в качестве утешительного приза. И чтобы ночь не проходила напрасно, в ледяной одинокой постели. «Чтобы ни одна ночь не прошла напрасно» — это кредо было выдано Толяном после первой же рюмки. После второй Никита узнал, что Толян серьезно занимался бодибилдингом, потом некоторое время работал стриптизером в одном из ночных клубов, потом ему надоело корячиться перед «зажравшимся бабьем», да и место охранника подвернулось. Очень кстати.
— Пускай теперь они передо мной корячатся, — добавил Толян. — Передо мной и подо мной.
После этой сакраментальной фразы Никите была представлена средней паршивости овца из оставшейся за кадром Толиковой отары. Овца даже проблеяла свое немудреное имя — тонким голоском девочки по вызову. Имя это Никита благополучно забыл через три секунды.
— Нравится девочка? — цинично поинтересовался Толян.
— Девочка как девочка, — также цинично ответил Никита.
— Это ты зря… Ничего ты в бабах не понимаешь, скажу я тебе…
Понимать особенно было нечего, нещадно вытравленный блонд, псевдофранцузская косметика, купленная на ближайшем блошином рынке, и довольно профессиональная имитация оргазма. Вкус у Толяна был еще тот.
— Свободна, — бросил Толян овце. Овца моментально исчезла, напоследок обиженно покачав далекими от совершенства бедрами.
— Есть еще одна… Брюнеточка. Для себя берег… Но дорогому гостю…
Никита на дорогого гостя не тянул. Да и водки было выпито не так много, чтобы хватать друг друга за пуговицы и, отрыгивая соленой черемшой, пускаться в пространные разговоры о «зажравшемся бабье» и удовольствиях, с ними связанных. Скорее всего, дело заключалось в полнейшей уединенности загородного Корабельникоffского дома. Эта уединенность была хороша для какого-нибудь теософа, философа, святого; для писателя-затворника, наконец. Но отнюдь не для жеребца-производителя, все извилины которого давно перекочевали в мошонку. Отсюда — одноразовые девочки (других у Толянового безотказного и примитивного поршня не могло быть по определению). Отсюда такая неприкрытая радость от появления совершенно постороннего человека, привезшего в дом кипу одеял для спален и набор щипцов для камина. Будь Толян поумнее, из него мог бы выйти неплохой жиголо. Будь Толян не так ленив, ему бы не пришлось скучать за городом, охранники и в Питере нужны, в любой мало-мальски уважающей себя конторе. Но он был тем, кем был: праздным кобелишкой без особых претензий.
Впрочем, ближе к полуночи оказалось, что претензии у Толяна имеются.