Хоть здесь начальник службы безопасности оказался на высоте, оперативно надавил на нужные рычаги в нужных ведомствах — тех самых, в которых проработал большую часть жизни. Собственно, именно Джаффаров и обнаружил тела обеих женщин. В ту же ночь и почти в то же самое время, когда Никита заседал у Левитаса со своим скорбным рассказом о трупах на Пятнадцатой линии.
Корабельникоff позвонил жене, как только приземлился в аэропорту Мюнхена. Мариночкин мобильный молчал, и Ока Алексеевич метнулся во Всеволожский особняк, где ему сообщили, что молодая хозяйка вместе с телохранительницей уехала в город. Пятнадцатая линия, как и следовало ожидать, тоже ничем Корабельникоffа не порадовала, оставалась надежда на Эку, но и Эка по мобиле не ответила. Последний звонок Корабельникoff сделал уже Джаффарову и попросил его разыскать легкомысленную женушку… Нет, это не прихоть, не яростный порыв ревнивца-мужа, у которого руки коротки, но все же, все же… Джаффаров откликнулся сразу же и начал прямо с Пятнадцатой линии.
И ею же и закончил.
Дурацких Никитиных комплексов в Джаффарове и не ночевало, к тому же он много лет занимался оперативно-следственной работой. И моментально сообразил, что к чему. Впрочем, тут любой бы сообразил: уж очень красноречивым был труп, плавающий в ванной. И другой — в постели. Звонить в милицию Джаффаров не стал, а сразу же вышел на руководство ГУВД, в котором у него имелась пара-тройка влиятельных друзей. Им же он и сообщил о неприятностях с женой Корабельникoffa и попросил прислать оперативную группу. Без особой помпы и слива информации в алчущую криминальных сенсаций прессу. Деликатность Джаффарова спасла реноме Корабельникoffa, поскольку картина преступления вырисовывалась довольно пикантная. Вслух это не проговаривалось, но и без того было ясно, что между Мариной Корабельниковой и ее грузинкой-телохранительницей существовали отношения, далекие от служебных. И даже просто дружеских.
Все это всплыло позже, много позже, когда оперы прошерстили небольшую квартирку бодигарда у метро «Академическая» и обнаружили несколько видеокассет весьма фривольного содержания. А проще говоря, то, что в среде известного рода профессионалов проходило под кодовым названием «веселые картинки». Эка и Мариночка напропалую занимались любовью. Прямо перед камерой. Неизвестно, узнал ли Kopaбeльникoff о существовании кассет, просматривал ли он их, — или его самолюбие пощадили. Или сам не захотел травить себя подобными, не очень приятными для околпаченного рогоносца вещами. Зато эти незабываемые кадры лицезрел Митенька Левитас, которому в свою очередь их показал старший опер убойного Калинкин. Именно Калинкин, сослуживец и приятель Левитаса, занимался делом покойной Корабельниковой.
Никита пару раз видел Калинкина у Митеньки и даже выпивал с ним, но особого впечатления на Никиту Калинкин не произвел. Никите вообще не нравился подобный тип мужиков: с наглыми, навыкате, глазами; наглыми, навыкате, мышцами; наглым, навыкате, пахом. Все разговоры таких деятелей, как правило, вертятся вокруг одного: какой-я-зашибись-хороший-трахальщик-бабы-ко-мне-в-очередь-стоят. Калинкин был одним из вариантов самого Митеньки Левитаса, записного холостяка и бабника. Вариантом почти экстремальным, почти карикатурным, доведенным почти до гротеска. Что, впрочем, не помешало ему сделать удачную карьеру в органах и раскрыть несколько довольно громких убийств. Нельзя сказать, чтобы Калинкин отличался таким уж выдающимся умом, и его IQ[18] вряд ли превышал IQ садовой улитки, но хватка у Калинкина была бульдожьей. Вот только в деле Мариночки Корабельниковой пришлось разжать зубы. И, недовольно поскуливая, отойти в сторону. О чем Калинкин и распинался за второй бутылкой коньяка, когда Никита в очередной раз заглянул к Митеньке.
Это был хорошо подготовленный экспромт.
Со времени убийства жены Kopaбeльникoffa он виделся с Левитасом довольно часто. С той самой ночи, когда они расстались неподалеку от дома на Пятнадцатой линии: Митенька тогда и вправду настоял, чтобы они съездили на место происшествия. Но им даже выходить из машины не пришлось: Никита вовремя заметил джаффаровскую «Ауди», припаркованную неподалеку от особняка.
— Думаю, здесь и без нас обо всем побеспокоятся, — глухо сказал он Митеньке, глядя прямо перед собой.
— Откуда такая уверенность?
— Начальник службы безопасности пожаловал. Этот разберется. Ну, теперь убедился, что я тебе не соврал? И не придумал ничего… Иначе зачем Джаффарову здесь торчать?
— Н-да… Интересно вот только, кто ему-то на ухо шепнул…
— Не знаю, — Никита пожал плечами.
— Но ночь ты мне все равно измахратил капитально. Может, того… по пивку?… Пока будем ждать известий? Пока кто-нибудь не прорежется… С твоей или моей стороны…
— Да нет… Я домой поеду. Башка раскалывается…
— А с нервишками в порядке?… Интересный ты все-таки тип, Никита… Не каждый день трупы, как грибы, находятся… И почему сразу нельзя было заявить? Ведь это ты их нашел, как ни крути… Непонятно…
— Мне тоже… Это долго объяснять…
— Н-да… — Митенька пристально посмотрел на друга и снова — в который уже раз — затянул привычную волынку. — С головой у тебя и вправду не совсем то… Совсем не то, прямо скажем… А все змеища твоя…
— У нее сегодня день рождения…
— Поздравления не передаю. Перетопчется… А ты завтра жди гостей.
— Каких гостей?
— Ну, не на просроченный день рождения, ежу понятно… В контору к вам пожалуют… Если там и вправду что-то серьезное произошло, — Митенька кивнул в сторону особняка, он до сих пор так до конца и не верил в рассказанное Никитой. — Ладно, отвези-ка меня к Тучкову переулку, раз такое дело…
— К Тучкову?…
— У меня там знакомая живет. Очень приличная женщина… А какую любовь практикует… французскую… Не пропадать же ночи…
Никита подбросил Митеньку до Тучкова, больше пяти минут это не заняло. Зато обратный путь показался ему невероятно длинным, и все из-за Пятнадцатой линии, его родной Пятнадцатой, подложившей ему такую свинью. Со Съездовской он свернул на Большой проспект и снова уткнулся в убийство. Теперь, спустя несколько часов после происшедшего, оно наконец-то получило достойное обрамление: у заброшенного особнячка толклось несколько милицейских машин с мигалками. Так и есть, теперь от этого не отмахнешься: смерть Мариночки стала свершившимся фактом. Теперь она будет запротоколирована и станет достоянием широкой общественности. И о ней узнает хозяин, и… Даже трудно предположить… Впрочем, не так уж трудно, для этого нужно просто знать Корабельникоffа. А Никита знал. Раздумывая над этим, он даже скорость не сбросил, проскочил выключенные мигалки на бреющем. И через минуту уже парковался возле своего парадного.
Все было как обычно, как было все дни, все недели, все месяцы: никто его не ждал, хотя Инга не спала. Никита точно знал, что — не спала. Теперь, когда они стали смертельными врагами, Никита научился чувствовать ее. Чувствовать так сильно, как никогда не чувствовал, — даже когда любил. Она не выйдет из комнаты Никиты-младшего ни при каких обстоятельствах, пустой холодильник, пустой кухонный стол, она давно ничего не готовит, а уж на свой день рождения и подавно. Ну не торт же покупать, ч-черт…
Никита включил маленький свет в прихожей и уселся возле вешалки, прямо на полу. И расстегнул сумку. Орхидея, цветочек-лапочка, вот глупость, надо же!.. Теперь, в теплом свете ночника, его идея с цветком, украденным у теперь уже мертвой женщины, отогрелась и оттаяла. А, оттаяв, шибанула ему в нос полной своей несостоятельностью.