Сидор Леонтьевич наклонил голову, посмотрел на Псурцева исподлобья и сказал, стараясь придать своим словам легкий оттенок иронии:
– Как это у Гоголя? Спешу сообщить вам пренеприятнейшее известие…
– Дело в том, что ревизор приехал не к нам, а к вам… – сразу же принял его игру Псурцев.
– Мы как-нибудь переживем эти неприятности, – чуть заметно вздохнул Гусак. – А вот на вас, Леонид Игнатович, один из ваших клиентов дал показания. Речь идет о вашей причастности к убийству…
Псурцев почувствовал, как затекли, сделались совсем чужими его пальцы. Хотя в принципе был готов, что Филя-прыщ начнет валить на него. Однако Псурцев не договорился, не взнуздал своих ретивых сыщиков, и они под руководством следователя Соханя в рекордно короткий срок вышли на Хусаинова.
А вообще-то какие у Фили доказательства? Черта с два ему удастся что-либо доказать: дело обставлено так, что комар носа не подточит…
Псурцев подул на пальцы и спросил:
– Так кого же это мы убили?
– Сами понимаете, Леонид Игнатович, сейчас я превышаю свои полномочия. Так как наш разговор…
– Конфиденциальный.
– Я бы сказал – дружеский. Узнав об этой небылице и взвесив наши с вами отношения, я решил первоначально побеседовать с вами. Считайте, о показаниях этого мерзавца Хусаинова знает только наш следователь и мы с вами.
Получены они только два часа назад, и я еще не доложил о них ни исполкому, ни Хозяину.
– Ценю ваше доброжелательство, – склонил голову Псурцев.
– А как же иначе? Уверен, в аналогичной ситуации вы бы сделали то же.
«Блажен, кто верует… – подумал полковник. – Я бы сожрал тебя аккуратно и с большим удовольствием, даже облизнулся бы».
Педантичность Гусака всегда раздражала Псурцева.
– И кто же взял меня в компаньоны? – спросил полковник.
– Единственное убийство, которое произошло в Городе в последнее время…
– Хмиза?
– Конечно.
– По подозрению в убийстве задержан некий Хусаинов. Неужели он?
– Да.
– Ну и наглец! – бурно отреагировал полковник. – Прохиндей, и как только его земля держит? – Псурцев приложил ладонь ко лбу, сделал вид, что вспоминает. – Так-так… Фигура знакомая, этот негодяй имеет кличку Филя-прыщ. Он?
– У вас отличная профессиональная память. Так вот, этот Филя утверждает, что именно вы, полковник, вели с ним переговоры о ликвидации Хмиза и обещали заплатить ему миллион.
– А почему не сто? – засмеялся Псурцев. – Сколько вы получаете, Сидор Леонтьевич? У нас с вами зарплаты примерно одинаковы – итак, чтобы собрать такую сумму, нужно…
– Да, не год и не два…
– И это при условии, что питаться будешь святым духом!
– Возможно, вы насолили когда-нибудь этому Хусаинову? – высказал предположение Гусак.
– Профессия у нас с вами уж такая – опасная. И не пользуется уважением у преступников. Погодите… – полковник наморщил лоб. – Может быть, мои не очень разборчивые мальчики имели какие-то неофициальные контакты с Хусаиновым? Хотя вряд ли.
– Вполне возможно, но у меня сейчас не только до Чехова, но и до «Детей Арбата» руки не доходят. Не хватает времени из-за этой демократии и гласности.
– Бьете в десятку! – горько вздохнул Псурцев. – Народ стал понемногу распоясываться, говорит, что хочет… Слава богу, наш Хозяин еще вожжи держит, не дает распускаться, а в столице… Народные движения посоздавали! Между нами… – Псурцев понял, что Гусак не поверил ни одному Филиному слову, и стал успокаиваться. – Придет время, вспомнят про твердую руку. Конечно, были у Иосифа Виссарионовича перегибы, но не шебаршились… Каждый знал, что можно, а что нельзя. Да и Леонид Ильич умел с народом жить в согласии. Конечно, перебрал звездочек, но жил сам и другим давал.
– Сейчас можно только с благодарностью вспоминать.
– Ну, я побежал… – поднялся Псурцев. – Побежал я, бедный и несчастный… – хохотнул весело. – Это же надо, начальник УВД – и убийца! Вот это была сенсация – на всю страну!
– Этот Хусаинов под вашим наблюдением, – напомнил Гусак. – В следственном изоляторе, но надеюсь на ваше благоразумие…
– Что вы, Сидор Леонтьевич, я же не дурак, нужен мне какой-то Филя!
Псурцев опустился на сиденье машины тяжко, и пружины заскрипели под ним. Приказал шоферу ехать в управление, хотя хотелось немного пройтись пешком. Проветрился бы, подумал, оценил обстановку. Да, ситуация… Сейчас Гусак позвонит в исполком, а потом самому Хозяину. Или наоборот, но какое это имеет значение? Что же он скажет? А что вообще можно сказать? Этот Гусак, конечно, педант и законник, но и он грустит о прошлом. Боже мой, вдруг чуть не вырвалось у Псурцева. Неужели не пронесет? Неужели это не дурной сон? Вот раньше были времена… Приказал бы своим доверенным ребятам обработать Филю резиновыми палками, а такая наука не проходит даром – сразу понял бы, что нельзя клепать на полковника Псурцева. Да и вообще, Пирий нашел бы возможность нажать на прокуратуру и суд – дали бы Хусаинову лет восемь – десять (тем более ему не привыкать), отсидел бы половину, ну две трети срока, а потом гуляй себе на воле со своим миллионом.
А теперь могут закрутить на всю катушку!
Но Псурцеву не было жалко Хусаинова. Кто ему Филя? Рецидивист, подонок, сукин сын, по которому виселица давно плачет.
Итак, уже сегодня в горкоме и обкоме будут знать, что какой-то рецидивист «катит бочку» на начальника УВД Города. Главное, как воспримет новость Хозяин. Все зависит от того, как отнесется к кляузе (а Псурцев уже сам поверил в то, что Филя возвел на него поклеп) Фома Федорович. Ибо слово Фомы Федоровича решающее, и один он имеет право карать или миловать. К черту все лозунги о демократии, они для газет и писак, для международного, так сказать, резонанса, а вот слово Хозяина!..
С почтением вспомнив Хозяина, полковник мысленно встал смирно. Представил его выцветшие от старости глаза, снисходительную улыбку… Скорее всего Фома Федорович с отвращением нахмурится и махнет рукой – мол, все это не заслуживает внимания. Но информация все же застрянет в руководящей извилине мозгов, и когда встанет вопрос о присвоении Псурцеву генеральского звания, Хозяин наверняка предложит не спешить с этим. На всякий случай, так как Фома Федорович прожил долгую номенклатурную жизнь и знает, что никогда не бывает дыма без огня – всегда лучше подстраховаться, нежели вслепую лезть в пламя.
Итак, уплывает от тебя твоя заветная мечта, полковник, Жаль, ах как жаль! Генерал-майор – это звучит на самом деле гордо!
Хотя, подумал Псурцев, что все-таки лучше: генеральские погоны или дача в лесу? Да плевать он хотел на эти погоны и лампасы! Дача, автомобиль и деньги до скончания… На всю жизнь, что осталась…
Погоны могут и содрать, не с таких сдирали, взять того же Чурбанова… Но ведь и с дачи могут выселить, подумал вдруг с болью. Советская власть, она такая – все может…
Однако против него нет ни одного доказательства. Да, ни одного. Если не заговорят Пирий, Белоштан, ну еще Губа…
Хотя какой смысл им болтать? В таких острых ситуациях лучше молчать. Это мы, эмвэдэшники, да прокуроры советуем преступникам признаваться – мол, чистосердечное признание учитывается на суде. А фигу, большую фигу с маслом! Пока судья ходит под Фомою Федоровичем, всегда хоть одним ухом слушает, что говорит Хозяин. А ему всегда лучше, когда в области мир, покой да божья благодать. Это у соседа могут быть и хищения в особо крупных размерах, и убийства, и коррупция, и, как теперь стало модно говорить, организованная преступность, или мафия.