прогноз даже может быть ненаучным в средствах — и все же очень прозорливо намечать цель. В этом смысле романы Верна имеют гораздо больше сходства с древней поэтической легендой, чем с эпопеей какого-нибудь Фантомаса, хотя тот и оснащен самоновейшей «научной» бутафорией.
Прогноз, наконец, может быть направлен не на крылья, не на подводный корабль, а на человека. Но разве оттого может быть снят критерий научности? Дело ведь не только в том, что проблема человека вводит в фантастику гуманистический коэффициент. Сегодня сам идеал человека не может не быть научным. Это значит, например, что идеал не может быть сведен, так сказать, к реалу — вульгарному бытовому представлению о добре и зле и т. д. А как раз на такой путь ведут те, кто снимает критерий научности. Если сказанное верно в отношении «бытовой» художественной литературы, то тем более верно применительно к фантастике. Ведь фантастика по своей специфике заостряет проблему идеала.
Критерий человека эквивалентен критерию научности также в том смысле, что превращается в меру фантазии там, где научно-техническое воображение устремляется за пределы возможного, куда не достигает локатор обоснованного предвиденья. В этих случаях (а они множатся по мере того, как пересматриваются основополагающие понятия естествознания) научно отчетливый идеал гуманизма сигнализирует желтым глазом светофора: внимание! какое отношение к человеку имеют узоры воображения?
Попытки чисто литературного определения фантастики неудовлетворительны как раз потому, что снимают эти краеугольные вопросы метода. В литературных определениях научная фантастика уравнивается с вненаучной в рамках некой фантастики вообще. (Неравноценные, с точки зрения науки, они, мол, равноправны перед лицом искусства). Фантастика как метод заменяется, таким образом, фантастикой — литературным приемом. Такая теория создана была известными писателями А. и Б. Стругацкими и А. Громовой[18] и в ней, на наш взгляд, источник путаницы, снизившей идейно-художественное значение их собственного творчества.
В природе современной фантастики важно не столько то, что объединяет и разъединяет ее, с одной стороны, с наукой, а с другой — с литературой, сколько то, что определяет ее отношение к действительности. Хотя научное мировоззрение присутствует в разных типах художественной литературы в разной мере, сегодня оно во всех, случаях остается конечным мерилом. В определениях фантастики не столь существенны жанровые разграничения, сколь методологические. Важно не то, какое место занижает тот или иной вид фантастики в иерархии литературных форм, а то, какая методологическая специфика определила это литературное своеобразие.
Научная фантастика многое взяла от художественной литературы и в значительной мере ей обязана своим сравнительно высоким сегодня художественным уровнем. Но все же первопричина нынешнего расцвета научной фантастики в другом — в том, что научно-технический прогресс стал оказывать на общественную жизнь такое большое воздействие, что возникла необходимость в опережающем его осмыслении. Еще пятьдесят лет назад научно-фантастическая литература не могла иметь столь прямой социальной действенности, потому что будущее не смыкалось с современностью так стремительно.
* * *
Частные научно-технические темы, отдельные аспекты отношения науки и техники к человеку и обществу охватывают повесть, рассказ, новелла. Но проблемы будущего сегодня столь многосложны, что ответ на вопрос вопросов: что обещает нам научно-технический прогресс в целом и как направить его на благо человека, — может дать только развернутая многоплановая форма романа либо эквивалентный ей цикл рассказов и повестей.
Тип научно-фантастического романа нынче необычайно многообразен — от социально-философской утопии до научной сказки и от традиционной технологической фантастики до новой формы фантастико-психологического повествования. Обоюдоострость научно-технического прогресса повела к тому, что наряду с позитивной утопией, зовущей к братству и социальной справедливости, получил развитие и фантастический роман-предупреждение, предостерегающий от опасных нежелательных тенденций научно-технического и социального развития.
Форму традиционного научно-фантастического романа с самого начала определила специфика объекта и метода. Жюль Верн, приспосабливая к своей популяризаторской задаче роман путешествий и приключений, делал приключение носителем научных сведений и вместе с тем изменил характер повествования: под приключение была подведенанаучная подкладка. В «реалистическом» романе действие развертывается силой событий и людских воль и страстей. В жюль-верновском «романе в совершенно новом роде» события подчинены логике изобретательской мысли, его герои выходят из самых невероятных положений благодаря своему творческому гению.
Сюжетная динамика обрела, таким образом, важное новое свойство —интеллектуальную мотивировку. В научно-фантастическом сюжете, пожалуй как нигде, наглядно реализовалосьтворческое начало человека по отношению к объективной «судьбе». Вот это и отличает научно-фантастическое повествование от детективного и других смежных жанров.
В современном научно-фантастическом романе поэтическая структура явно сдвинулась с приключения-действия к «приключению мысли», и тем более что наука вошла в круг явлений, имеющих для нас прямую эстетическую ценность: ее уже не надо снабжать приключенческой декорацией. Однако в ранний период советский научно-фантастический роман ориентировался и на просветительскую фантастику. С другой стороны, он граничил (в 20-е годы да и позднее) с пародийно-фантастическим и приключенческим романом, с романом производственным, с политическим памфлетом; на него оказала воздействие романтическая фантастика А. Грина.
Соотношение со смежными жанрами — одна из главных трудностей исследования научной фантастики. Автор этой книги не счел себя в праве обойти ее, хотя и не старался исчерпать эту тему. Главной своей задачей он считал историко-литературную характеристику русского советского научно-фантастического романа. Теоретические замечания, в том числе изложенные выше, не претендуют, конечно, на законченную теорию и призваны лишь ввести читателя в специфику научно-фантастической литературы.
* * *
Автор хотел бы надеяться, что его работа поможет литературоведам, преподавателям, библиотекарям и всем, кто интересуется научной фантастикой, ориентироваться в этом популярном и малоизученном потоке художественной литературы. Дополнительным справочником послужит библиографическое приложение.
Автор пользуется случаем выразить сердечную признательность всем, кто содействовал выходу в свет этой книги, особенно сотрудникам Пушкинского дома и его библиотеки, а также ленинградским писателям и критикам-фантастам, чьи замечания имели особую ценность.
Страницы предыстории
Зарождение научной фантастики в России (В. Одоевский и Н. Чернышевский). Отображение научно-технического прогресса в фантастических произведениях К. Циолковского. Революционно-освободительное движение и фантастика А. Куприна, В. Брюсова, Н. Олигера, А. Богданова.
В 1916г. в «Теории словесности» А. Пресс утверждал, что фантастического романа в России еще не было,[19] а в 1934 г. К. Федин на Первом съезде писателей сожалел, будто этот роман у нас уже «умер и закопан в могилу».