Дорожных знаков и фонарей не было в помине, дорога на всем протяжении шла в два ряда. Одна отрада: тут не было ни встречного, ни попутного транспорта, и Грофилд постоянно держал дальний свет, с величайшей осторожностью пробираясь вперед, редко когда доводя скорость до тридцати миль в час. Как он ни старался, плечи напрягались, и наконец он ощутил первый прилив боли, которая волнами расходилась от раны. Тогда он заставил себя расслабиться, усесться поудобнее и не очень крепко сжимать руками баранку. Последние сутки рана почти не беспокоила его, и Грофилду не хотелось, чтобы она разболелась опять. Однако спустя какое-то время он снова склонился над баранкой и, щурясь, вглядывался в темноту; плечи и торс напряглись, а пальцы прилипли к рулю.
Лучший друг человека, сидящего за рулем ночью, это радиоприемник, но в этих горах он не действовал, да и радиостанций поблизости не было. Иногда Грофилд пытался поймать хоть что-нибудь, но вылавливал одни помехи, а Элли стонала и ворочалась во сне.
Рассвело примерно в половине шестого. Грофилд шоферил уже два часа и проехал сорок семь миль. Он так устал, словно крутил баранку часов десять кряду, а рана ныла теперь не переставая. Он проголодался, ему чудился запах кофе.
При свете дня вести машину было немного лучше, и Грофилд наддал ходу. Полчаса спустя, проехав еще двадцать одну милю, он оказался на равнине близ городка Чильпансинго. Справа стояла большая заправочная станция “Пемекс”, с рестораном на втором этаже. Грофилд зарулил на заправку и остановился.
Как только машина стала, Элли проснулась. Она выпрямилась на сиденье, огляделась мутными глазами и спросила:
— Мы приехали?
— Нет. Это городок под названием Чильпансинго. Место для привала.
— О-о. — Протирая глаза костяшками пальцев, она сказала: — Я уснула.
— Конечно. Я этого и хотел.
— Который час?
— Начало седьмого.
— Боже мой! Я проспала почти три часа!
— Идем выпьем кофе.
Сначала они зашли в туалеты и умылись, потом поднялись в ресторан. В столь ранний час посетителей не было, а трое служащих уже работали. Невысокий серьезный молодой человек взгромоздился на стул за кассой, крепко сбитая женщина протирала пол шваброй, а официантка в белой форменной одежде возилась у столика в углу, наполняя сахарницы.
Как только Грофилд и Элли уселись за столик, официантка подошла к ним и с улыбкой подала два стакана воды и два меню.
Грофилд сказал:
— Мы торопимся, ты это понимаешь? Элли кивнула.
— Понимаю.
Она заказала дыню и черный кофе. Грофилд попросил то же самое. Пока они ждали, Грофилд закурил сигарету, но увидел, что Элли скорчила гримасу отвращения, и загасил ее.
— Прости, — сказала она, — это у меня спросонья.
— Ничего. Все равно она была невкусная.
— Если хочешь, я могу немного повести машину.
— Нет. Мне нужно только несколько минут отдыха и чашка кофе.
Когда официантка вернулась с заказом, Грофилд спросил ее, сколько еще ехать до Акапулько, и она ответила:
— Сто сорок километров.
Он произвел подсчеты, и оказалось, что это составляет восемьдесят семь с половиной миль. По меньшей мере, еще два часа при их нынешней скорости, если не больше. Он сказал:
— На Акапулько ведет только эта дорога, так?
— Ода.
— И другим путем туда не добраться?
— Летите, — сказала она, улыбаясь во весь рот, и махнула рукой в сторону окна.
Нахмурившись, Грофилд посмотрел туда и увидел два маленьких самолетика на летном поле и взлетно-посадочную полосу справа.
Какое-то мгновение он обдумывал эту возможность. Хоннер и иже с ним думают, что они прибудут на машине, так что если появиться на аэроплане...
Нет.
Хоннер и его люди наверняка знают об этом аэродроме, да и слежку будут вести повсеместно и бдительно, поскольку и им пришло в голову, что Грофилд может попробовать сбить их с толку. К тому же, если они с Элли сядут в самолет, им придется бросить здесь машину, и Хоннер все поймет, когда прикатит сюда немного погодя.
Делать нечего. Грофилд поблагодарил официантку и потянулся за своим кофе.
Откусив кусочек дыни, Элли сказала:
— Я тут все думала.
— О чем?
— Об этих людях в Акапулько. Ты знаешь, о ком я.
— Дружки Хоннера?
— Да. Они будут ждать нас не на въезде в город, а станут искать на дороге, где нас сподручнее всего схватить. Они поедут на север, Хоннер — на юг, а мы сидим на полпути между ними, едим дыню и пьем кофе.
— Я знаю, — сказал Грофилд. — Я пытался отогнать эту мысль прочь, но мне ясно, что именно это они и сделают, приедут за нами.
— В таком случае, как же нам быть?
— Это вопрос на засыпку, милая. — Грофилд снова посмотрел на самолеты, покрытые блестящей росой, и испытал искушение.
— Сейчас светло, — сказала она. — На этот раз тебе не удастся подкрасться к ним, прошмыгнуть мимо или опередить их.
— Да знаю я, знаю. Не зуди.
— Зудить? Странное слово.
— Вся наша жизнь — странная штука. Ты покончила с дыней?
— Что же мы будем делать, Алан?
— Думать. А чтобы сберечь время, поедем дальше. Они расплатились и спустились к машине. Тут Элли сказала:
— Мне и впрямь хочется повести машину, а ты сможешь думать не отвлекаясь.
Грофилд чувствовал, что лукавит, позволяя уговорить себя, но плечо все ныло, а крутить баранку и впрямь не хотелось, поэтому он просто сказал:
— Дорога чертовски трудная, ты знаешь.
— Я умею водить. Дай мне ключи.
— Ладно. — Он отдал ей ключи. Они сели в машину и покатили на юг. Сразу же за городской чертой дорога снова пошла вверх и принялась виться змеей среди гор.
Сидя на пассажирском месте, Грофилд задумчиво смотрел в ветровое стекло и следил за небом, становившимся все синее, и за грязно-белым капотом “датсуна”, который рыскал туда-сюда, повторяя изгибы извилистой, как штопор, дороги. Грофилд не очень усердно предавался размышлениям, расслабился, и боль в плече пошла на убыль.
Вдруг Элли резко нажала на тормоз, и Грофилд очнулся от полусна-полузабытья. Он поднял глаза, думая, что путь преградили люди с пистолетами, но увидел вместо них целое стадо черных коз. Они спускались с крутого заросшего склона слева, пересекали дорогу, а потом сползали вниз с другого крутого склона справа. Двое молодых конных пастухов в белых рубахах и брюках, темных серапе и соломенных шляпах, похожих на сомбреро, только с полями поуже, сновали взад-вперед по дороге слева и справа от стада, не давая козам разбредаться.
Грофилд посмотрел на них, посмотрел на коз, посмотрел на едва заметную тропу, по которой те шли, и щелкнул пальцами.
— Элли, — сказал он, — если ты говоришь по-испански, мы спасены.
— Только в пределах школьной программы. А что?
— Спроси парней, за сколько они продадут своих лошадей.
— Что?!
— Лошади, лошади. Быстрее, пока они не проехали.
— Но зачем нам нужны...
— Сейчас не время, дорогая. Сначала, por favor, спроси их, сколько они хотят за своих лошадей.
— Ну...
Они вылезли из машины, и Элли на ломаном испанском обратилась к всаднику, ехавшему вдоль ближнего фланга стада. Сначала пастух впал в замешательство, но потом объявил, что лошади не продаются.
— Скажи ему, что деньги американские, — попросил ее Грофилд. — По сто долларов за каждую лошадь, отличными десятидолларовыми банкнотами.
Элли перевела. Всадник, казалось, заколебался, тогда Грофилд вернулся к машине, открыл чемодан, взял деньги и, подойдя, показал их пастуху.
Всаднику было не больше двадцати, а его напарнику на другой стороне дороги и того меньше. Вид зелененьких произвел на него впечатление и заставил задуматься, но и только.