Не последнюю скрипку в принятии решения сыграло то, что графиня жила в Сен-Жермен де Пре. После позорного проигрыша «Сен-Жермен» «Спартаку» это словосочетание, должно быть, крепко сидело у него в подсознании.
Группа личной охраны выехала на место за полчаса до рандеву и прочесала все чердаки, крыши, кафе и кабаре на пути следования босса.
Впрочем, знаменитые сен-жерменские «Кафе де Флор», «Дё Маго», кафе в отеле де ла Луизиан, как и популярное у парижского света эпатажное ночное кафе «Роз руж», были в эти утренние часы пусты. Что же касается немногочисленных жителей доходных домов, то те, кто служил, уже уехали на службу, домохозяйки и прислуга отправились на рынок, а остальные спали и во сне не видели, что на тихих улочках Сен-Жермен де Пре появился такой мрачноватый торжественный эскорт.
Кабачок «Табу», популярный у иностранцев и открывавшийся довольно рано, просто закрыли в связи с визитом в этот район самого Исы Назимова. Не помогли и ссылки владельца на то, что здесь когда-то любили бывать Сартр и Симона де Бовуар.
Иса вышел из черного бронированного «мерседеса». Впереди шли четверо бойцов из «лички», настороженно озираясь на верхние окна вплотную примыкавших к спуску домов. Иса медленно шел по древней, узкой извилистой улице де ла Монтань Сент-Женевьев и остановился у старинного, трехэтажного жилого дома.
Графиня жила на втором, в бельэтаже.
Охранники заняли свои позиции на третьем и первом этажах.
Иса позвонил в дверь.
От «разведки» он получил описание графини. Это была высокая, стройная, несмотря на преклонный возраст, дама с безукоризненными манерами. Когда дверь отворилась, глаза Исы невольно были устремлены вперед, ожидая, что они встретятся с глазами графини. Однако перед ним была пустота.
На мгновение в груди родилось болезненное беспокойство.
— Квартиру должны были с утра проверить, — подумал он. — Здесь просто никого, кроме ее постоянных обитателей, не может быть.
Сдерживая непривычное для себя состояние паники, не дрогнув лицом, одними глазами Иса обшарил тесную прихожую.
И наконец понял, кто ему открыл дверь.
На уровне пупка перед ним светилось дежурной улыбкой широкое и круглое как блин лицо карлицы.
— Месье говорит по-французски? — прошелестела карлица, сделав замысловатый книксен на коротких и кривых ножках.
— Месье предпочитает русский, если угодно, — раздраженно проронил Иса.
— У нас говорят на всех европейских языках, — важно заметила карлица, приглашая гостя пройти в гостиную.
«Как же, — мысленно выругался Иса, — особенно ты, жаба. Тоже мне, полиглотка, метр с кепкой».
Впрочем, кепку такого размера еще не пошили даже в мастерских московской мэрии.
«Надо же иметь такую огромную голову при такой низкой заднице. Как будто здоровую бабу разрезали, а потом серединку вынули, и снова собрали», — подумал Иса. Шутка вернула ему уверенность в том, что он по-прежнему владеет ситуацией.
На контрасте с карлицей-прислугой, графиня поражала гармоничностью своего облика. Ей было никак не меньше 80. Но вполне еще гладкое лицо, обрамленное серебристыми локонами, уложенными в замысловатую прическу, ярко-синие глаза, смотревшие открыто, с некоей скрытой во взгляде лукавинкой, самую чуточку подкрашенные губы и нежный, изысканный макияж, в сочетании с легким, трудноуловимым ароматом дорогих духов, создавали образ хозяйки весьма привлекательный и вызывающий доверие посетителя. Что тут было от естества, а что от профессии, не смог бы разобраться и самый высоколобый профессор из расположенной неподалеку знаменитой «Эколь политекник».
Иса, родившийся в горном ауле Чечни, детство проведший в сухом, продуваемом всеми семью ветрами казахском кишлаке, юность — в детских колониях, а первые университеты — в колониях взрослых в России, сумел правильно использовать кровью и потом заработанные деньги. Он умел вести себя в обществе. Чуть наклонив голову, как учил его старый полковник генерального штаба русской армии Павел Васильевич Ведерников, доживший до 94 лет и недавно похороненный на русском кладбище в Сен-Женевьев дю Буа, он галантно поцеловал сухонькую ручку графини.
— Мне сообщили, голубчик, что у вас есть ко мне вопросы, — дипломатично, с лаской в голосе и во взгляде прошептала графиня.
— Есть, — почему-то так же шепотом ответил Иса.
— Прошу, — графиня указала сухоньким перстом на глубокое вольтеровское кресло, покрытое то ли новой, то ли хорошо отреставрированной серебристой парчой с вышитыми лилиями.
От кофе Иса поначалу твердо отказался. Но когда, погадав на старой кофейной гуще, на картах, на разбитых в серебряную чашу двух голубиных яйцах, на свечах и корундовых гроздьях, графиня однозначно пришла к выводу, что нужно брать столько акций алюминиевого комплекса в России, сколько удастся, он расслабился и дал согласие выпить чашку кофе со сливками и даже съесть свежий бриош.
— Марта берет их свежайшими внизу, в кабачке «Табу». Там, знаете ли, у знатных иностранцев стало модно пить по утрам кофе со сливками и бриошами, — пояснила графиня.
Марта, поставившая на круглый, красного дерева, покрытый тремя белоснежными кружевными салфеточками, столик, поднос с круассанами и бриошами, довольно, но скромно потупилась. Было видно, что она знает себе цену.
— Итак, у вас все, мой друг? — пытливо вглядываясь в сильное, хищное и непроницаемое лицо Исы, спросила графиня.
— Есть еще одна проблема, даже не проблема, — вопрос. Насколько я понял, ваши ответы, графиня, покоятся не на профессиональном знании предмета. Полагаю, вы мало что понимаете в глиноземе, акциях, офшорных зонах, авизо, металлургии и прочем. Но надежность совета по акциям алюминиевого комплекса вы гарантируете.
— Моими устами говорит судьба. Если угодно — Бог. Но мне кажется, вы — атеист.
— С Аллахом у меня сложные отношения.
— Пусть будет судьба. В судьбу-то вы верите?
— Разумеется. Я — человек Судьбы. Мне оставалось лишь чуть-чуть подгребать по течению, чтобы не прибило к берегу раньше времени.
Они помолчали, прихлебывая кофе, макая свежайший круассан в чашки и пытливо поглядывая друг на друга.
— В первом случае мой совет совпал с вашими предположениями?
— Да, — твердо ответил Иса.
— Так будет и со вторым вашим вопросом. Спрашивайте.
— Простите, графиня, вы что-нибудь понимаете в футболе?
— Ровным счетом ничего. Но мой муж Борис, он был тоже русским эмигрантом, но французом по происхождению, что несколько облегчило нашу натурализацию в Париже, в юности, играл. А потом, в тридцатые годы, был страстным болельщиком.
— Когда он умер?
— Его расстреляли в феврале сорок четвертого года немцы. Он был в «маки». В движении Сопротивления, если это что-то вам говорит.
— О, простите.
— Ничего, — рана кровоточит. Но это было так давно.
— А слово «Спартак» вам что-либо говорит?
— Был такой боец в Древнем Риме.
— Вот именно — боец... А сегодня так называется команда русских футболистов.
— Русских? Как интересно. Удивительно, насколько история идет по кругу. Даже моя нынешняя профессия постоянно возвращает меня в Россию.
— Только мысленно?
— Да. Я никогда не смогу забыть, как в двадцать первом году в Петрограде расстреляли практически всех моих родных. Но вернемся к Спартаку. Так называется русская футбольная команда, вы сказали? И что же?
— Мне крайне важно знать, насколько надежны предположения некоторых узких футбольных специалистов, утверждающих, что эта команда может стать фаворитом в борьбе за Суперкубок Европы.