Грейс оглядел оживленный вестибюль. Все табуреты у стойки бара из нержавеющей стали в дальнем конце заняты, равно как все диваны и кресла. Невдалеке стояла компания мужчин в смокингах и дам в вечерних платьях, собиравшихся, видно, на бал. Ни одного журналиста не видно.
– Прессы пока нет?
– Пока нет, и то хорошо. Я его зарегистрировала под другим именем – мистер Стивен Браун.
– Умница! – улыбнулся Грейс.
– Может, день выиграем, – сказала она. – Но скоро нагрянут.
К тому времени Брайан Бишоп будет в камере, если повезет, подумал Грейс.
Он направился к лестнице и остановился. Брэнсон мечтательно уставился на четырех очень хорошеньких девушек чуть младше двадцати, которые пили коктейли, устроившись на огромном диване. Грейс помахал, отвлекая друга. Гленн задумчиво пошел к нему.
– Просто думал… – начал сержант.
– О длинных ногах?
– О каких длинных ногах?
По его озадаченному виду Рой понял, что приятель смотрел не на девушек, может, вообще их не заметил. Просто глядел в пространство. Сильной рукой он обнял Брэнсона за плечи. Худой, крепкий, как камень, благодаря занятиям тяжелой атлетикой, с торсом, который под пиджаком кажется не человеческой плотью, а молодым стройным деревом.
– Все будет хорошо, дружище, – пообещал Грейс.
– Я как будто очутился в чьей‑то чужой жизни… Понимаешь, что имею в виду? – сказал Брэнсон, когда они поднимались по первому пролету лестницы. – Из своей как бы вышел и по ошибке шагнул в чужую.
Бишоп был в 214‑м номере на втором этаже. Грейс постучал в дверь. Никто не ответил. Он снова стукнул, погромче. Потом оставил Брэнсона ждать в коридоре, а сам сошел вниз и вернулся с дежурным администратором, модно одетым мужчиной лет тридцати, который открыл дверь служебным ключом.
В номере было пусто. Удушливо жарко и пусто. Грейс с Брэнсоном бросились к ванной, толкнули дверь. Девственная, нетронутая чистота, не считая поднятой крышки унитаза.
– Это тот номер? – спросил Грейс.
– Номер мистера Стивена Брауна, абсолютно точно, сэр, – ответил администратор.
Единственными признаками, что некоторое время назад здесь кто‑то был, оставались глубокая вмятина на лиловом покрывале в ногах постели и серебряный поднос с чашкой холодного чая, чайничком, кувшинчиком с молоком и двумя бисквитами в упаковке, стоявший посреди кровати.
Она остановилась, прошла между рядами шезлонгов, облокотилась на металлические бирюзовые поручни, глядя на пляж. Прямо под ней дети на песчаной игровой площадке перебрасывались яркими красочными мячами. Родители болтали, стоя в нескольких ярдах, присматривая за ними. Ей тоже хочется быть матерью, смотреть, как ее дети играют с друзьями.
Ей тоже хочется быть матерью, смотреть, как ее дети играют с друзьями. Она всегда считала, что будет хорошей матерью. Собственные родители очень о ней заботились.
Это милые, порядочные люди, до сих пор, после тридцати лет совместной жизни, любящие друг друга; по‑прежнему держатся за руки, идя рядом. Ведут небольшой бизнес, импортируя из Франции и Китая салфетки и скатерти из кружев ручного плетения, которые поставляют на ярмарки. Занимаются своим дедом в собственном коттедже в Орфорде в Суффолке, используя амбар под товарный склад. Можно завтра поехать к ним поездом. Они всегда рады видеть ее в выходные, только ей хотелось провести субботу и воскресенье иначе.
Вообще непонятно, чего сейчас хочется. Как ни странно, вовсе не встречи с Брайаном – впервые за время их знакомства. Сегодня он никак не может с ней свидеться. А она не может парить на крыльях вроде грифа в ожидании похорон и окончания приличного срока траура. Правда, он ей нравится. По‑настоящему. Фактически она его обожает. Он ее возбуждает – ну ладно, отчасти ей лестно внимание старшего, необычайно привлекательного и преуспевающего мужчины, – но вдобавок он невероятный любовник, пусть даже слегка извращенный. Самый лучший при ее довольно ограниченном сексуальном опыте.
Одно в голове не укладывалось – почему он отрицал, что они вместе спали прошлой ночью. Боялся, что телефон прослушивается? Сильно горевал? С возрастом она усвоила, что мужчины иногда бывают очень странными. А может, и всегда.
Софи взглянула за игровую площадку на пляж. Сплошь усеян телами. Влюбленные целуются, обнимаются, идут рука об руку, держатся за руки, смеются, отдыхают, предвкушают выходные. В море полно лодок. В двадцать минут восьмого еще светло. Остается несколько недель со светлыми вечерами, потом неизбежно нахлынет зимняя тьма.
Софи почему‑то вдруг содрогнулась.
И пошла дальше мимо остатков Западного причала. Она долго считала его безобразной соринкой в городском глазу, а теперь он ей начал нравиться. Уже не похож на рухнувшее сооружение. Обуглившийся каркас напоминает скелет поднявшегося из глубин морского чудовища. Она на секунду представила, как в один прекрасный день люди изумленно охнут, когда море перед Брайтоном заполонят подобные существа.
В голову иногда приходят дикие мысли. Может, из‑за бесконечного чтения сценариев фильмов ужасов. Может быть, совесть ее наказывает за дурные поступки. За связь с женатым мужчиной. Да, это и впрямь в высшей степени дурно.
Когда Софи призналась лучшей подруге Холли, та сначала пришла в восторг. Заговорщицки усмехалась. Чудеснейшая на свете тайна… А теперь, как всегда практичная, Холли, обдумав каждую мелочь, постоянно приводит доводы против такой связи.
В какой‑то момент между покупкой спелого авокадо, свежих помидоров и банки коктейля из атлантических креветок Софи вполне определенно решила разорвать отношения с Брайаном Бишопом.
Надо просто дождаться момента, когда это можно будет сделать тактично. Тут кстати вспомнилось сообщение, полученное утром от Холли, с приглашением на завтрашнюю вечеринку. Замечательно побыть в компании, пообщаться с ровесниками.
Ее квартира располагалась на третьем этаже довольно старого викторианского террасного дома к северу от оживленной торговой улицы Черч‑роуд. Замок в парадном так разболтался в прогнивших створках, что любой может его открыть, хорошенько толкнув и вывернув болты из дерева. Хозяин дома, доброжелательный маленький иранец, без конца обещает починить дверь и замок, точно также, как протекающий бачок в туалете, и никогда не выполняет обещаний.
Она открыла парадное и сразу почуяла запах отсыревших ковров, слабый аромат готовой китайской еды и специфический дух наркотиков. Из‑за двери квартиры на первом этаже доносилось яростное ритмичное биение контрабаса. Почта разбросана на ковре в прихожей, так и не тронутая никем с самого утра. Опустившись на колени, она ее перебрала. Обычные листовки с предложением разнообразной пиццы и домашнего страхования, объявления о летних распродажах и концертах, целая тонна хлама, а заодно несколько затесавшихся личных писем и счетов.