Вы поставили передо мной проблему, суперинтендент Грейс. Оскорбили меня. С вами надо что‑то делать. Преподать урок. Никто еще не называл меня дьяволом.
И вдруг он прокричал очень громко:
– Никто не называл меня дьяволом, суперинтендент Рой Грейс из суссекской уголовной полиции. Понятно? Я заставлю вас пожалеть о том, что вы это сделали. Я знаю, кого вы любите.
Он стоял, тяжело дыша, сжимая и разжимая левый кулак. Потом пару раз прошелся по комнате, старательно огибая журналы, технические руководства, детали компьютеров, расставленные на полу, вновь вернулся к фотографии, понимая, что обстоятельства изменились. В банке прозвучал звонок, нельзя больше купаться в роскоши, обладая миллиардным запасом времени. Деньги утекают.
Он проклинал себя за то, что чертовски неуклюже преподнес такое важное известие. Соврал, подорвал доверие. Допустим, что это была ложь во спасение. Но она задала один простой вопрос, на который у него нет ответа ни для нее, ни для себя.
Что будет, если он найдет Сэнди?
И правда заключается в том, что он в самом деле не знает. Слишком много неопределенностей. Люди исчезают по многим и разным причинам, почти все из них ему известны. Не раз обсуждал их со специалистами по розыску пропавших, с психиатром, к которому уже не один год захаживал время от времени. Цеплялся в душе за слабую надежду, что Сэнди жива, но потеряла память. Такая возможность была реальной в первые дни и недели после ее исчезновения, а теперь прошло столько лет, что соломинка стала совсем тонкой.
Перед глазами болтались наручные часики на белом ремешке, с розовым циферблатом и белыми цифрами.
Такие я подарил девятилетней дочке. Она была на седьмом небе, с ума сошла от радости, понимаете, что я имею в виду? – говорил услужливый продавец, светлый карибский африканец лет тридцати, дружелюбный, хорошо одетый, с волосами, напоминавшими кучу сломанных пружин от часов.
Грейс снова сосредоточился на стоявшей перед ним задаче. Сестра предложила купить часы его крестной дочери к завтрашнему дню рождения. Он позвонил ее матери, выяснил, не собираются ли они сделать такой же подарок. На стеклянном прилавке выложен целый десяток. Только неизвестно, что девятилетние дети считают классным, а что просто жутким. Помнится разочарование, с которым он сам распаковывал скучные подарки собственных крестных, сделанные из самых лучших побуждений. Носки, махровый халат, джемпер, деревянная модель доставочного фургона «Хэрродс» двадцатых годов, у которой даже колеса не крутились…
Часы самые разные. Розовые с белыми цифрами наиболее симпатичные и изящные.
– Не знаю, какие сейчас в моде… Говорите, эти понравятся девятилетней девочке?
– Железно. Абсолютно. Все сейчас такие носят. Смотрите по субботам шоу на четвертом канале?
Грейс покачал головой.
– На прошлой неделе в них была одна девчушка. Моя дочка чуть не рехнулась.
– Сколько?
– Тридцать фунтов. В красивом футляре.
Он кивнул, полез за бумажником. По крайней мере, одна проблема решена. Пусть даже самая маленькая из накопившейся кучи.
Несколько гораздо более крупных проблем встали перед ним вечером на инструктаже в половине седьмого. Последней из них была удушливая жара в помещении. Присутствовавшие двадцать два члена команды сидели без пиджаков; почти все мужчины, включая Грейса, в рубашках с короткими рукавами; дверь оставалась открытой, создавая иллюзию, будто из коридора тянет прохладой; два электрических вентилятора шумно вертелись без всякого толка. Пот тек ручьями. Как только уселся последний, в потемневшем небе зарокотал гром.
– Ну, приехали, – проворчал Норман Поттинг в кремовой рубашке, пятнистой от пота. – Вот вам традиционное английское лето. Два приличных дня, а потом гроза.
Кое‑кто улыбнулся, но Грейс его почти не слышал, захваченный беспорядочным вихрем мыслей. Клио не отвечает и не перезванивает. Заказан билет на завтрашний семичасовой рейс до Мюнхена и обратный на вечерний в двадцать один пятнадцать. Хотя бы там он заручился помощью. Они не общались с Марселем Кулленом больше четырех лет, но тот перезвонил в течение часа и, насколько Грейс понял из торопливой ломаной английской речи, решительно собирался лично встретить его в аэропорту. Он не забыл отменить воскресный ленч с сестрой, к ее огромному огорчению и молчаливому негодованию Клио.
– Восемнадцать тридцать, суббота, пятое августа, – официально объявил суперинтендент своей бригаде, заглядывая в подготовленные Элинор Ходжсон записки. – Четвертый совместный инструктаж по операции «Хамелеон». Ведется следствие по факту смерти миссис Кэтрин Маргарет Бишоп – Кэти. Совещание проводится на второй день после обнаружения тела утром прошлого дня в восемь тридцать. Сейчас я кратко изложу последующие события.
Грейс действительно был краток, пропустив некоторые детали и закончив рассерженным объявлением об утечке критически важной информации насчет противогаза, которая стала известна репортеру «Аргуса» Кевину Спинелле.
– Кто‑нибудь знает, как он получил эти сведения?
Все недоуменно переглянулись.
Разозленный жарой, молчанием Клио и прочей чертовщиной, Грейс хватил по столу кулаком.
– Второй случай за последние месяцы! – Он бросил суровый взгляд на свою заместительницу инспектора Ким Мерфи, которая кивнула, как бы в подтверждение. – Никого из присутствующих не обвиняю, – добавил он, – но, чтоб мне провалиться, разрази меня гром, я найду виновника, а всем прочим приказываю впредь ушки держать на макушке, а язык за зубами. Понятно?
Сотрудники согласно кивнули. Краткий миг тяжелого молчания прервала вспышка молнии, от которой вдруг замигали все лампы.