Как забыл о крови Максима Ларина, растекшейся по асфальту в том месте, где произошло столкновение, там была целая лужа крови. Не нужно быть умником, чтобы обнаружить ее при свете дня. Кровь всегда убедительна, всегда красноречива, ей ничего не стоит проболтаться. Она и проболтается, укажет на неглубокую могилу, вырытую мной для владельца джипа. Выход один: наплевать на себя и заняться лужей, быть может, ее удастся смыть минеральной водой.
Вот если бы пошел дождь!..
Но дождя нет. Я присаживаюсь перед лужей на корточки, одной бутылки будет явно маловато, лучше бы я наехал на улитку.
Жаль, жаль, что Максим Ларин – не улитка.
Кровь еще теплая.
Бороться с искушением погрузить в нее кончики пальцев – невозможно. Стоит мне только сделать это, как по телу разливается странная истома, я успокаиваюсь – впервые за последний час, таким спокойным я не был, пожалуй, никогда, я почти счастлив… О господи, я почти счастлив, срань какая! Не менее счастлив, чем тамагочи, получивший приглашение постажироваться в люксембургском офисе своей родной компании по производству гусеничных тракторов. Или башенных кранов, хрен их там разберет. Я не менее счастлив, чем Великий Гатри с его карманным русско-китайским словарем, чем дрочила-сенегалец на брюссельской крыше; более счастливым, абсолютно счастливым, меня сможет сделать только Тинатин.
Кровь слушается меня не хуже, чем тамагочи, толпами бегущие по моей наводке на бодрую французскую страшилку «Кто убил Бэмби?», самые прыткие получают в табло артхаусным бампером. Кровь слушается меня, она кротка, как овца, стоит мне только от нее оторваться, стоит только слегка полить ее минералкой, как она, поджав короткий овечий хвост, устремляется к обочине. Без всяких дополнительных усилий с моей стороны, вот и умница, умница. Мне остается сполоснуть руки – не бог весть что, и грязь под ногтями позиций не сдает, но теперь я хотя бы могу сесть за руль, прощай, Максим Ларин.
Прощай, дружок.
…Положительно, мне нравится «Тойота Лэнд Крузер», единственный недостаток – я не могу поймать ни одну приличную FM-станцию. То есть я вообще не могу поймать ни одной станции, эфир пуст, не слышно даже обычного потрескивания. Впрочем, беспокоиться не о чем, такие провалы случаются на трассе, жаль, что у Максима Ларина не оказалось ни одного сидюка, музыка бы сейчас меня расслабила. Любая, я согласен даже на Jane В., но Jane В. укатила в Лорином «Галантце» и теперь развлекает ее синкопированными страданиями по беззубому лирическому герою Сержа Гинсбура. Что ж, попутного ветра в горбатую спину, сучки!..
«Тойота Лэнд Крузер» – вот мой ответ Чемберлену, йоу!
Я отдаляюсь от происшедшего со скоростью сто километров в час, я свободен чуть больше, чем счастлив; отсюда, со скорости в сто километров, Максим Ларин и правда кажется мне улиткой. Конечно, переживать по поводу смерти одной отдельно взятой улитки дело благое и социально востребованное, но я, слава яйцам, в «Гринписе» не состою. И в Хельсинкской группе, и в комитете по защите прав улиток – тоже.
Шорох.
Я слышу шорох за своей спиной.
Это так неожиданно, что из безумного Макса – гробокопателя и угонщика «Лэндкрузеров» я мгновенно превращаюсь в Макса, которым был всегда, – журналистишкой по найму, вечно ноющим по поводу недостатка гонораров и фатально зависящим от предменструального синдрома г-жи Паникаровской. Тебе показалось, бэбик, убеждаю я себя, тебе показалось, это эфирные разряды, не более, но шорох не стихает, переходит в назойливое царапанье.
Да. Звуки исходят с заднего сиденья.
Никаких сомнений.
Я сбрасываю скорость до пятидесяти, потом – до двадцати, а потом и вовсе останавливаюсь. Шорох и царапанье усиливаются.
Они идут снизу, с пола, не исключено, что, пока я устраивал Максима Ларина поудобнее, в джип забралась какая-то тварь, и чего я только испугался, дурачок? Судя по звукам, тварь не должна быть большой, что-то вроде кошки, но это не кошка.
И даже не землеройка, и не новорожденный детеныш кабана.
На полу между сиденьями стоит клетка с кроликом. Обыкновенным белым кроликом с красными глазами, клетка с кроликом в «Тойоте Лэнд Крузер» – это попсово, это тянет на концепт, Максиму Ларину удалось рассмешить меня напоследок.
– Хай, милый, – подмигиваю я кролику, запоздало радуясь тому, что в машине оказался кролик, а не ротвейлер без привязи, не гремучая змея, а еще лучше – парочка гремучих змей и речная гадюка. И десяток скорпионов.
Вот тогда бы мне точно пришлось несладко. Кролик – дело другое, я бы еще снисходительно отнесся к скорпионам, они всегда будут напоминать мне губы Тинатин.
Ожидать агрессии от кролика – все равно что ожидать, что Пи бросит свои порнографические экзерсисы и зарегистрируется на форуме адептов преподобного Серафима Саровского. Кролик забавен (пусть и не так, как Лора, отражающаяся в очках Тинатин), он даже весел, не проявляет никаких признаков беспокойства и выглядит вполне ухоженным. Белая шерстка блестит, к тому же, открыв дверцу и почесав его за ухом, я обнаруживаю ошейник.
Ручной кролик. Что-то я уже слыхал про ручных хорьков и ручных мангустов.
Кролики никогда не возбуждали меня, в детстве я и о собаке не мечтал и никогда не пытался обустроить быт жука-носорога, и что делать с этим кроликом, я ума не приложу.
Не выбрасывать же его, в самом деле. Это было бы негуманно, хотя и в стиле мохноногих примачованных кабальерос, похотливых, жрущих отбивные без ножа и вилки, игнорирующих все культовые постановки в Театре марионеток им. Е.С. Деммени, – не стоит давать в руки «ЖЖ»-феминисткам дополнительные козыри.
– Давай знакомиться, – преувеличенно игривым голосом говорю я. – Я Макс. А ты?
Исходит ли опасность от белых кроликов?
«Сонни-бой» написано на ошейнике, вывод напрашивается сам: кролика зовут Сонни-бой.
Макс – Сонни-бой. Сонни-бой – Макс.
Имя кролика беспокоит меня, исходит ли от него опасность – другой вопрос, но оно гораздо красноречивее, чем имя «Максим Ларин». Я слышал его, с чем-то оно связано, история закончилась весьма плачевно – не для кролика, для его владельцев, записного гомика и записной нимфоманки. О них даже сняли тухлый фильмец – никаких намеков на патологию, напротив, они так любили друг друга и были одни против целого мира, и ей так шло красное, слюнявый романтизм Большого Стиля – кино, как всегда, плодит мифы. Кино, как всегда, лжет. Не хуже Лоры. Расстрелять бы его в упор и выставить в морге, на всеобщее обозрение, как тела гомика и нимфоманки. И чтобы цена за просмотр не превышала цены на льготный сеанс для школьников, пенсионеров и участников ВОВ.
– Ну и что мы будем делать, Сонни-бой?.. Сонни-бой – плохой собеседник, но отличный слушатель.
В течение последующих тридцати минут я рассказываю ему о Тинатин. И он не лепит мне горбатого про то, что в любом случае я не стал бы доверять девушке по имени Тинатин, не распространяется о том, что пил с ней мохито, не выясняет, где бы разжиться таким марципанчиком, не говорит мне не стой у меня на пути, милый, – и я благодарен ему за это.
Я почти люблю кролика Сонни-боя.
Я люблю Сонни-боя, а кто-то любит «Тойоту Лэнд Крузер», мой славный джип. Кто-то движется за нами с Сонни-боем, как привязанный. В зеркало мне отчетливо видны фары, чертов дальний свет, из-за него я не в состоянии разглядеть марку машины. Да и что бы это дало?.. Стоит мне слегка сбавить скорость – то же самое делает преследователь, как только я набираю ее – и он движется быстрее, оторваться не удается.
– Как тебе это нравится, Сонни-бой?..
Вряд ли это гаишники. Гаишники уже давно пошли бы на перехват, оглашая окрестности сиреной.