- Я права? - прошептала Кэтрин.
- Да защитит его милосердный господь! - пробормотала Сесилия, невольно содрогнувшись, когда уверилась, что видит перед собой Гриффита. - Да, Кэтрин, это он. Дерзость и безумие привели его сюда. Но время не ждет, его следует разбудить и во что бы то ни стало помочь ему бежать.
- Тогда не медли и разбуди его!
- Гриффит! Эдуард Гриффит! - мягко позвала его Сесилия. - Гриффит, проснитесь!
- Так ты не разбудишь моряка, который привык спать под рев бури и волн, - сказала Кэтрин. - Но я слыхала, что даже легкое прикосновение заставляет их тотчас вскочить на ноги.
- Гриффит! - повторила Сесилия, робко коснувшись его руки.
Вспышка молнии не может быть более мгновенной, чем был прыжок молодого человека, вскочившего на ноги. При свете ночников сверкнул выхваченный им кинжал, в то время как в другой руке угрожающе блеснул пистолет, направленный на людей, потревоживших его сон.
- Прочь! - закричал он. - Умру, но не сдамся! Ярость, отразившаяся на его лице, и свирепый взгляд напугали Сесилию. Она отпрянула, уронив плащ, съежилась, но не сводила с моряка нежного доверчивого взгляда.
- Эдуард, это я, Сесилия Говард! - сказала она. - Я пришла спасти вас от гибели. Вас узнали, несмотря на искусное переодевание.
Пистолет и кинжал упали на одеяло, в которое прежде был закутан молодой моряк, и на лице его вместо тревоги теперь отразилась большая радость.
- Наконец-то счастье улыбнулось мне! - воскликнул он. - Как вы добры, Сесилия! Больше, чем я заслуживаю, и гораздо больше, чем я ожидал. Но вы не одна…
- Со мной моя кузина Кэт. Это ее проницательные глаза узнали вас, и она любезно согласилась сопровождать меня, чтобы уговорить вас… нет, чтобы помочь вам бежать! Ибо это просто безумие, Гриффит, так испытывать свою судьбу!
- Разве я напрасно испытывал ее?.. Мисс Плауден, к вам обращаюсь я за ответом и оправданием.
Лицо Кэтрин отразило неудовольствие, но после минутного колебания она ответила:
- Готова служить вам, мистер Гриффит! Я вижу, что ученый капитан Барнстейбл не только сумел разобрать мои каракули», но и счел возможным показать мое письмо всем желающим.
- Теперь вы несправедливы к нам обоим, - сказал Гриффит. - Разве он мог не показать мне план, в котором мне суждено было играть главную роль!
- Ах! Видно, ваши оправдания так же послушно являются на ваш зов, как и ваши матросы, - ответила молодая девушка. - Но как это вышло, что герой «Ариэля» посылает заместителя, чтобы выполнить долг, лежащий на нем самом? Разве он имеет обыкновение довольствоваться второй ролью?
- Боже упаси, чтобы вы так дурно подумали о нем хотя бы на миг! Мы в большом долгу перед вами, мисс Плауден, но у нас есть и другие обязанности. Вы знаете, что мы служим нашему общему отечеству и у нас есть начальник, воля которого для нас закон.
- Тогда возвращайтесь, мистер Гриффит, пока можно, на службу нашей истекающей кровью стране, - сказала Сесилия. - И, после того как общие усилия ее храбрых сынов изгонят из ее пределов врагов, будем надеяться, что наступит время, когда мы с Кэтрин вернемся в наши родные дома.
- А подумали вы, мисс Говард, насколько могущественная армия английского короля может растянуть это время? Мы победим! Народ, который борется за самые священные свои права, не может не победить. Но разбить Англию - это не одного дня дело для бедного, разбросанного по обширной территории и разоренного народа. Конечно, вы забыли, мисс Говард, что, уговаривая меня покинуть вас при таких обстоятельствах, вы отнимаете у меня всякую надежду.
- Мы должны положиться на волю божью, - ответила Сесилия. - Но у вас есть руки и опыт, Гриффит, которые могут сослужить нашей родине большую службу. Не растрачивайте же свои силы в призрачных заботах о личном счастье, пользуйтесь минутой возможности и возвращайтесь на корабль, если он действительно еще в безопасности. Забудьте на время это безумное предприятие и ту, для кого вы на него решились!
- Я не ожидал такого приема, - сказал Гриффит. - Хотя я сегодня оказался в вашем присутствии случайно, а не намеренно, я все-таки надеялся, что, когда мне будет суждено вновь увидеть фрегат, вы, Сесилия, будете рядом со мной.
- Вы не должны упрекать меня, мистер Гриффит, за свое разочарование, ибо я никогда не говорила ни слова, которое дало бы вам право думать, что я согласна покинуть моего дядю.
- Мисс Говард не найдет меня дерзким, если я напомню ей, что было время, когда она не считала меня недостойным заботы о ней и ее счастье.
Яркий румянец залил лицо Сесилии, когда она ответила:
- Я и сейчас не считаю этого, мистер Гриффит. Но вы поступили хорошо, указав мне на мою прежнюю слабость, потому что воспоминание о былом безрассудстве только укрепляет меня в моей решимости…
- Нет! - прервал ее пылкий влюбленный. - Если я хотел упрекнуть вас или питал хвастливую мысль, гоните меня как недостойного вашей благосклонности навсегда!
- Я прощаю вам эти грехи легче, чем себе свое легкомыслие, - сказала Сесилия, - но, с тех пор как мы виделись в последний раз, произошло слишком много такого, что не позволяет мне повторить столь опрометчивый поступок. Во-первых, - продолжала она, приветливо улыбаясь, - я стала на целый год старше и умнее. Во-вторых, и это, возможно, самое главное, тогда мой дядя был окружен своими старинными друзьями и родственниками, а здесь он совсем одинок. И, хотя он находит некоторое утешение в том, что поселился в доме, где обитали его предки, все же он бродит по мрачным коридорам, как чужой, и за все это ему остается лишь слабая замена утраченного - ласка и привязанность той, кого он любит и растит с детства.
- Однако он противится вашему сердечному влечению, Сесилия, если только мое глупое тщеславие, позволявшее мне надеяться, не обмануло меня - о, я мог бы сойти от этого с ума! В ваших политических взглядах вы тоже с ним резко расходитесь. А мне кажется, что не может быть счастья там, где нет общих чувств.
- Есть одно, очень сильное, - возразила мисс Говард, - это родственная любовь. Он добрый, любящий и, когда не гневается на какой-нибудь дурной поступок, снисходительный дядя и опекун, а я дочь его брата Гарри. Нелегко разорвать такую связь, мистер Гриффит. И, так как мне не хочется видеть вас безумным, я не добавлю, что ваше тщеславие вас обмануло. Да-да, Эдуард, вполне возможно питать двойную привязанность и выполнять свой долг перед двумя людьми. Я никогда не соглашусь покинуть дядю одного в стране, образ правления которой он так слепо чтит. Вы не знаете Англии, Гриффит! Она смотрит на своих детей, явившихся из колоний, с холодным недоверием и надменностью, как ревнивая мачеха, которая редко ласкает неродных детей.
- Я знал Англию в мирное время, знаю ее и во время войны! - гордо ответил молодой моряк. - И могу добавить, что она надменный друг и непримиримый враг. А сейчас она вступила в борьбу с теми, кто требует у нее только открытого моря. Однако ваше решение заставляет меня явиться к Барнстейблу с худыми вестями.
- Нет, - сказала Сесилия, улыбаясь, - я не хочу говорить за других, которые не связаны с полковником узами близкого родства и одержимы неприязнью к этой стране, ее народу, ее законам, хотя совсем в них не разбираются.
- Разве мисс Говард наскучило видеть меня в стенах аббатства Святой Руфи? - спросила Кэтрин. - Но тише! Кажется, кто-то идет по галерее…
Затаив дыхание, они прислушались, и действительно, вскоре до их слуха донеслись приближавшиеся шаги. Раздались голоса, а затем завязался разговор, отчетливо слышный в каморке Гриффита.
- Да, у него военная осанка, Питерс, из него выйдет славный солдат. Ну-ка, отвори дверь!
- Это не его комната, ваша честь, - ответил напуганный часовой. - Он находится в последней комнате по коридору.
- Откуда тебе это известно? Ну-ка, достань ключ и открой! Мне все равно, кто где спит. Может быть, я завербую всех троих.
Последовала страшная минута неизвестности, затем часовой ответил на этот властный приказ:
- Я думал, ваша честь хочет видеть того, кто в черном галстуке, и поэтому оставил все остальные ключи в том конце коридора, но…
- Экий дуралей! Часовой, как и тюремщик, всегда обязан иметь ключи при себе. Ну, ступай, отвори дверь того, кто так хорошо равнялся направо!
Когда у Кэтрин сердце стало биться немного ровнее, она сказала:
- Это Борроуклиф. Он так пьян, что даже не заметил ключа, оставленного нами в дверях. Но что теперь делать? В нашем распоряжении не больше минуты.
- На заре, - быстро сказала Сесилия, - я пришлю сюда мою служанку под предлогом передачи вам еды…
- Ради меня не нужно рисковать, - прервал ее Гриффит. - Едва ли нас задержат, а если это и сделают, Барнстейбл находится неподалеку с такими силами, что все эти рекруты разбегутся на все четыре стороны.
- Но это приведет к кровопролитию и ужасным сценам! - воскликнула Сесилия.
- Тише! - предупредила Кэтрин. - Они опять идут сюда!
Кто-то остановился возле их двери и тихонько отворил ее; показалось лицо часового.
- Капитан Борроуклиф делает обход, и я даже за пятьдесят гиней не согласился бы оставить вас здесь хоть на минуту.
- Еще одно слово, - сказала Сесилия.
- Ни полслова, миледи, ради бога! - взмолился солдат. - Леди, которая была в соседней комнате, ждет вас. Пожалейте мою бедную голову и уходите туда, откуда пришли!
Отказать ему было невозможно. Они направились к двери.
- Молодой человек, - громко сказала Сесилия Гриффиту, покидая комнату, - я пришлю вам утром еду и указания, как принимать лекарство, необходимое для вашего исцеления.
В коридоре они встретили Элис Данскомб. Ее лицо было скрыто плащом, но по тяжким вздохам, вырывавшимся из ее груди, можно было понять, что она очень взволнована недавним разговором.
А так как читателю, вероятно, любопытно узнать, что расстроило эту спокойную даму, мы ненадолго задержим повествование и расскажем, что произошло между ней и человеком, которого она искала.
ГЛАВА XIV
Как лев, когда заслышит он
Охотничьи рога,
Так Дуглас, грозен, скор и смел,
Поднялся на врага.
Перси
Когда Элис Данскомб вошла в комнату, где помещался второй из задержанных моряков, он не был погружен, подобно Гриффиту, в глубокий сон, а сидел на одном из сохранившихся здесь старых стульев спиной к двери и, казалось, смотрел сквозь маленькое окошко на темную и унылую местность, где все еще свирепствовала буря. Он не слышал, как Элис вошла и приблизилась к нему, пока по глазам его не скользнул отсвет ее ночника. Сразу очнувшись от задумчивости, он поднялся ей навстречу.
- Я ждал, что ты придешь, - первым заговорил он, - с тех пор как убедился, что ты узнала мой голос. И я был глубоко уверен, что Элис Данскомб никогда меня не предаст.
Элис, хотя и предвидела это подтверждение своих догадок, не была в состоянии ответить. Она опустилась на стул, с которого он только что встал, и молчала, словно собираясь с силами.
- Значит, эти звуки не игра моего воображения! Значит, то был в самом деле твой голос, то была ужасная действительность! - наконец вымолвила она. - Зачем ты явился сюда, где на тебя может обрушиться законный гнев твоего отечества? Какие еще коварные намерения внушил тебе твой неукротимый нрав?
- Ты говоришь со мной жестоким языком, Элис Данскомб, - с холодной суровостью ответил незнакомец, - а ведь было время, когда меня после недолгих отлучек встречали более ласковыми словами.
- Я этого не отрицаю. Я не могу, если бы и хотела, скрыть мою слабость от себя самой или от тебя. Я даже хотела бы, чтобы она стала известна всему миру. Было время, когда я глубоко уважала тебя, доверилась тебе и в безрассудстве своем забыла свои самые священные обязанности. За эту слабость господь жестоко покарал меня твоими дурными делами.
- Зачем отравлять нашу встречу бесполезными взаимными упреками? - спросил он. - У нас есть много что сказать друг другу, прежде чем ты сообщишь, с каким милосердным делом ты сюда явилась. Хорошо тебя зная, Элис, я понимаю, что ты чувствуешь опасность, мне угрожающую, и отважишься на все для моего спасения. Твоя мать… она еще жива?
- Нет, она последовала за покойным отцом, - ответила Элис, закрывая руками бледное лицо. - Я осталась одна, совсем одна. Ибо тот, кто был для меня всем, изменил своей стране и стал недостойным моего доверия.
Эти слова чрезвычайно взволновали моряка. Он поднял взор, дотоле спокойный, на лицо собеседницы и начал быстро ходить взад и вперед по комнате.
- Я многое мог бы сказать в свое оправдание, - наконец ответил он, - многое, чего ты не знаешь. Я покинул родину, потому что не встречал в ней ничего, кроме угнетения и несправедливости, и, конечно, не мог просить тебя связать свою судьбу с судьбой беглеца без имени и состояния. А сейчас я могу доказать тебе свою преданность. Ты говоришь, что осталась одна. Но тебе незачем оставаться одной! Убедись, насколько ты была неправа, когда сомневалась, что в один прекрасный день я смогу заменить тебе отца и мать.
Подобное предложение, сделанное даже с некоторым опозданием, всегда звучит приятно для слуха женщины, и Элис несколько смягчилась, хотя слова ее оставались столь же суровыми.
- Ты говоришь совсем не так, как человек, жизнь которого висит на волоске. Куда же ты поведешь меня? В лондонский Тауэр?
- Не думай, что я уж настолько безразличен к себе и не принял достаточных мер предосторожности, - с большим хладнокровием ответил незнакомец. - Отряд храбрых молодцов только и ждет моего сигнала, чтобы раздавить, как червяка под ногой, жалкие силы вашего офицера.
- Значит, предположение полковника Говарда было справедливо! Теперь понятно, как неприятельские суда прошли через мели! Ты был их лоцманом!
- Да.
- Что? Неужели ты используешь знания, приобретенные тобой в расцвете невинной юности, на то, чтобы принести горе и опустошение на порог тех, кого ты когда-то знал и почитал? Джон, Джон! Неужели образ девушки, которую ты на заре ее юности и невинной красоты как будто любил, так слабо запечатлелся в сердце твоем, что его не смягчают несчастья тех, среди кого она была рождена и кто составляет ее маленький мир?
- Ни один волос их не будет тронут, ни одна соломинка на их крышах не будет сожжена и даже самый подлый из них может спать спокойно - и все это ради тебя, Элис! Англия начала эту войну с нечистой совестью и окровавленными руками, но все это будет забыто, хотя именно сейчас у нас есть возможность и сила дать ей испытать нашу месть на ее собственной земле. Нет, не ради этого явился я сюда.
- Зачем же тогда ты, зажмурив глаза, бросился в эту западню, где вся твоя хваленая охрана не выручит тебя? Ибо, стоит лишь громко назвать твое имя даже здесь, в темных и унылых коридорах этой уединенной обители, как эхо еще до утра разнесет его далеко кругом и целый народ поднимет оружие, чтобы наказать тебя за дерзость.
- Имя мое уже не раз повторялось здесь и не с любовью, - презрительно ответил лоцман. - Все население дрожало при звуках его, и трусливые негодяи бежали от человека, который был жертвой их несправедливости. Я гордо поднял знамя новой республики на виду у трех королевств, и ни сила их оружия, ни долговременная опытность не могли вырвать его из моих рук. Да, Элис, эхо ваших восточных холмов еще повторяет залпы моих пушек, и это делает имя мое более грозным для слуха ваших сонливых йоменов.
- Не хвались минутным успехом, - сказала Элис, - ибо наступит день сурового и тяжкого возмездия. И не льсти себя пустой надеждой, что имя твое, которое наводит ужас на честных подданных, способно изгнать мысли о доме, родине и близких из разума всех, кто его слышит. Я сама начинаю сомневаться, не изменяю ли я священному долгу, слушая тебя, вместо того чтобы оповестить всю Англию об угрозах ее преступного сына.