Через полчаса механики устранили неисправности, и мы снова легли на прежний курс. Ветровая волна усилилась. Мы приближались к центру циклона.
Когда наше отнюдь не маленькое судно поднималось на волнах, часть днища оголялась и словно повисала в воздухе. В стремительном своем падении, коснувшись воды, судно испытывало удары, потрясавшие его до основания. Когда оголялся винт, машина освобождалась от связывающих ее сил и грохот дизеля врывался в рев разбушевавшейся стихии.
Временами корабль зарывался в белую кипящую пену. Сотни тонн воды обрушивались на палубу, и неопытному человеку могло бы показаться, что судно никогда больше не всплывет на поверхность моря. Но вот нос судна опять возникал среди волн, стремительно поднимался вверх, и вода с шумом сбегала в океан через штормовые шпигаты.
Море заполнилось бурлящей белой пеной. Ветер срывал верхушки гребней, и соленая пыль окутывала судно и застилала горизонт. Вахтенный штурман записал в судовой журнал: «Жестокий шторм, 11 баллов. Зыбь до 9 баллов».
В такую погоду мало кому удается заснуть после тяжелой вахты. Спать приходится по-особому, упираясь ногами в стенки каюты и бортики койки.
Ночью по радио мы услышали радостную весть. Сегодня в Москве снова салют Победы. Наши доблестные войска штурмом овладели городом Белая Церковь — важным опорным пунктом обороны немцев… Это сообщение прибавило нам силы.
Чтобы предохранить корпус, изменил курс к югу. На этом курсе хотя и адски качает с волны на волну, однако удары прекратились. А ветер все крепчает. К 16 часам 9 января он достиг ураганной силы. Теперь речь шла о том, чтобы спасти корабль от гибели.
Старпом Петр Николаевич проверил запасы воды и продовольствия в спасательных шлюпках. Добавили мясных консервов и галет, хотя и Петр Николаевич, и боцман Павел Пономарев, помогавший старпому, прекрасно понимали, что спустить шлюпки в ревущее и грохочущее море вряд ли удастся.
Расположившись между телеграфом и стенкой рулевой рубки, я размышлял о надвигающейся катастрофе.
Корпус не выдержит, водотечность усилится, насосы не справятся с откачкой воды или засорятся отливные решетки… Кто же виноват? Конечно, капитан. Он не доглядел, не предусмотрел, не распорядился вовремя по правилам морской практики. Но вот, черт возьми, наш случай. Разве не предупреждал я начальника пароходства о недоброкачественном ремонте, не просил груза леса до порта назначения?
Ну и кусай теперь себе локти и утешайся тем, что ты все это предвидел и не мог ничего изменить.
Заглядывая вперед, оговорюсь, что через полтора десятка лет приказом министра ответственность капитана за аварию разделили между всеми лицами, участвующими в подготовке судна в рейс…
Петр Николаевич с трудом открыл дверь, прижатую ветром, и вошел в рубку. В это время судно стремительно повалилось на борт, он, не удержавшись, поехал по мокрому настилу и очутился у меня в объятиях.
— Запасы в шлюпках, на местах, — сказал он, отдышавшись, — и анкерки с водой.
— Лево судно руля не слушает, руль лево не идет! — испуганно крикнул рулевой. — Смотрите, я положил руль влево.
Действительно, аксимометр показывал всего 5°, и судно катилось вправо… Мы встретились со старшим помощником взглядами, Петр Николаевич молчал.
По-прежнему дул ветер от востока-северо-востока ураганной силы. Огромные серо-зеленые волны поднимались и справа и слепа, и по носу и по корме. Барометр продолжал падать.
Что делать? На этот вопрос должен дать ответ капитан, и дать немедленно.
Громко и тревожно зазвонил звонок машинного телефона. Старпом взял трубку
— Насосы не берут воду. Уровень воды в носовых трюмах поднимается.
Судно сделалось игрушкой волн и ветра, да вдобавок плавучесть его будет ухудшаться с каждым часом.
— Попросите стармеха в мою каюту, — помедлив, сказал я. — Пойдемте посоветуемся, что делать.
Судовые часы показывали без малого час ночи.
В каюте мне запомнились бархатные занавески на окнах, ложившиеся при качке почти горизонтально, и пенные потоки воды, катавшиеся с борта на борт. Что-то скрипело и постукивало внутри парохода, словно он охал и просил о помощи.
Вошел старший механик Копанев. Все уселись по традиции у круглого стола.
— Виктор Иванович, — без всякого вступления спросил я, — вы можете починить руль?
— Ничего не могу сделать… Не могу понять, в чем дело. Дьявольщина какая-то.
Стармех был бледен. На щеке темнело большое пятно машинного масла.
— Вы не надеетесь отремонтировать? Даже не указываете срока?!
— Какой срок! Если бы я знал, что ремонтировать… Руль где-то заклинило, но где?
— Что же вы предлагаете?
— Вызвать спасательный буксир и возвращаться обратно в Акутан. Необходим водолазный осмотр.
— Как думаете вы, Петр Николаевич?
— Я присоединяюсь к стармеху.
Теперь мне надо сосредоточиться и подумать как следует.
Конечно, оставаться в таком беспомощном положении без надежды на исправление руля и болтаться поплавком на вздыбленном Тихом океане было бы глупо.
Надо немедленно вызывать спасательный буксир.
«Все ли ты продумал, капитан?» — задал я себе вопрос. И вдруг пришла мысль: «А если мы повернем на обратный курс, на запад? Ветер нам будет в правый борт, он будет сбивать судно влево. Значит, руль придется откладывать вправо, а вправо он работает. Да, правильно. Так и сделаю. Чем ближе мы подойдем к Акутану, тем дешевле обойдется государству буксировка».
Я снял трубку телефона. Посмотрел на часы: 1 час 20 минут.
— Мостик слушает.
— Полный ход. Курс 270. Руль право, разворачивайтесь, я сейчас иду.
Перед моими глазами прошли все товарищи по теплоходу, матросы, мотористы, механики и штурманы. Буфетчица Варвара Андреевна, мальчишки — палубные ученики. Все они верят: капитан знает, что делает. Некоторые из них сейчас спят, другие стоят на вахте на палубе и в машине.
Несмотря на сильную качку, все механизмы работают четко и непрерывно. А я вот ничего не могу сообразить. Опять начинаю думать, почему заклинило руль. Перебираю все возможные причины, и ничего не приходит в голову. Не застрял ли плавающий кусон дерева в рулевом устройстве? Но почему руль работает в одну сторону и не работает в другую? Голова вспухает от мыслей.
Когда судно развернулось курсом на остров Акутан, условия изменились, как я и предполагал. Судно слушалось руля.
Я был на ногах почти двое суток и теперь, когда напряжение спало, присел на дерматиновый диванчик в штурманской и мгновенно уснул.
В шесть утра меня разбудил старпом. Я сразу вскочил на ноги.
— Руль перестал заклиниваться, хорошо работает на оба борта, — сказал он, радостно улыбаясь.
— А что с ним было?
— Неизвестно.
— Может быть, повернем? — посоветовал старпом Василевский. — Ветер немного утих, и волна стала меньше.
Действительно, волна заметно уменьшилась. Подумав, я приказал ложиться на прежний курс. Спустившись в каюту, взял лежавшую на столе телеграмму с вызовом спасательного буксира и спрятал ее в ящик стола. Сейчас она, написанная по-английски, лежит перед моими глазами. Сколько было переживаний и раздумий, пока я решил написать эту телеграмму, так и не переданную.
Отлегло от сердца. Идем вперед. Чувствую движение всем своим существом. То, что было недавно, вспоминается как дурной сон.
Однако ветер не утихает. Наоборот, снова стал набирать силу. Правда, ветер юго-западный, дует в корму с правого борта, значит, попутный. Стремительная качка не прекращается ни на миг. Каждую минуту судно переваливается с борта на борт восемнадцать — двадцать раз. А люди держатся.