Омывая наши инструменты, вода в боте устремилась с кормы в нос.
— Сильнее гресть!
Мы навалились на весла. Прямо на нас с шипением катилась большущая волна. Никель глубже надвинул шляпу и пригнулся. Бот мигом наполнился до самых банок. Как видно, вода в носовой части не позволила боту вздыбиться над волной, и мы просто пропороли ее насквозь. Мы судорожно вцепились в весла, но грести от испуга перестали. И это было нашей роковой ошибкой. Бот немедленно увалился под ветер и завихлял, как хромая утка на пруду. С наветренной стороны через планширь побежали мелкие бурунчики. Они перекатывались через бот и тут же снова убегали в Эльбу с подветра. Доски и брусья, которые мы забрали с собой с верфи, плавали теперь между банками в мирном соседстве с лодочными рыбинами [21] . Потонуть мы не могли: наш деревянный бот, даже заполненный водой, сохранял еще некоторую плавучесть. Промокнуть — мы и так промокли дальше некуда. Ласкового весеннего солнышка — как не бывало, стало холодно, все умолкли, только зубы клацали на холодном мартовском ветру.
Никель все еще сжимал правой рукой бесполезный румпель, а левой — свою неизменную шляпу. Он оценивал обстановку. За несколько минут отлив успел унести наш бот от устья Крюкау довольно далеко в Эльбу. Но с другой стороны, ветер гнал нас к берегу. Вот уже киль проскрипел по чему-то твердому, и бот накрепко увяз в прибрежной тине.
— Все за борт!
Набегающие волны достигали нам до пояса, уходящие — едва до колен. Мы подтянули бот поближе к берегу. Дно здесь было твердое, песчаное.
— Перевернуть бот!
Вода выплеснулась наружу, и мы снова уложили на место рыбины, а на них — свой инструмент и запасные доски с брусьями. Отлив быстро сгонял воду. От прибоя нас отделял теперь уже добрый десяток метров, и сам прибой виделся отсюда слабеньким и безобидным.
По дамбе к нам, не торопясь, подошел какой-то невзрачный человечек.
— М-м-д-а-а-а, чего это вы сюда забрались, ребята?
— Мы должны дождаться здесь шлюпку с «Доры», — сказал Никель, а мы все согласно закивали.
Признаться, что еще несколько минут назад мы чувствовали себя потерпевшими кораблекрушение, чудом ускользнувшими от неистового шторма? Да никогда в жизни!
Человек невозмутимо сплюнул на песок табачную жвачку.
— Ну, тогда ждите, в шесть вода снова поднимется.
— Нет ли здесь поблизости какого-нибудь дома, где можно немножко обсохнуть? — изобразил на лице любезную улыбку Никель.
Незнакомец покачал головой:
— Придется вам часок побегать. Вещички можете оставить здесь.
Мы переглянулись. Конечно, если побегать как следует, то согреешься. А незнакомец меж тем продолжал:
— Бот будем считать предметом, выброшенным на берег.
Куда это нас занесло, к каннибалам, что ли? Рассказывают, что на Фризских островах пастор каждое воскресенье произносил в церкви слова молитвы: «Господи, пошли к нам на пляж побогаче багаж!» Но то Фризские острова, а мы-то застряли в тине на берегу Эльбы, и не в старые, мрачные времена, а в конце просвещенного XIX века.
Никель схватил свой плотницкий топор.
— Слушай, ты, береговой разбойник! А ну-ка быстро разведи нам костер!
Человечек обвел взглядом всех нас по очереди. Мы обступили его со всех сторон с тяжелыми предметами в руках. На бегство рассчитывать не приходилось. Он пожал плечами — происходящее, казалось, не особенно его взволновало. Мы подошли с ним вместе к невысокой дамбе. Он достал из кармана трут, кремень и огниво и, укрываясь за дамбой от ветра, принялся высекать огонь. Трут задымился, и наш человечек ловко запалил пучок сухой травы. Тут уж и мы принялись помогать, подбрасывая еще траву, потом ветки, принесенные приливом и застрявшие на верхней его отметке, и, наконец, плавник всех сортов и форм.
Когда жара нагорело довольно изрядно, мы разожгли еще один костер. Теперь можно было и обсушиться с обеих сторон сразу, и отогреться как следует.
— Как английские джентльмены у камина, — сказал Йохен. — Да только куда им до нас, этим джентльменам: камин-то ведь одну сторону поджаривает, а другая мерзнет.
Неизвестный человечек как-то незаметно исчез. Зато спустя недолгое время появился другой мужчина.
— Хелло, моряки, вы с верфи?
— Да, — ответил за всех Никель.
— Мы видели с «Доры», как вас выбросило на берег. Наша Шлюпка стоит в устье Крюкау, в пяти минутах отсюда. Она доставит вас на корабль.
Полуобсохшие, поволокли мы свое добро вдоль дамбы. В конце ее и в самом деле стояла шлюпка с «Доры». Матросы со смеху чуть не померли, слушая рассказ о наших злоключениях. Двое из них приняли вахту у нашего бота. Остальные лихо примчали нас к «Доре», да так, что ни одна капелька больше на нас не упала.
В спокойной воде за Пагензандом стоял на якоре трехмачтовый барк. Он вышел из Гамбурга и несколько дней назад неподалеку от нынешней своей стоянки столкнулся с другим парусником. Повреждения были незначительные, капитан Вульф решил, что в Гамбург возвращаться из-за этого не стоит, и запросил помощи у «Шюдера и Кремера».
Мы подошли к кораблю и на негнущихся ногах вскарабкались наверх по свисавшему с борта шторм-трапу. Я ступил на палубу первого в моей жизни океанского парусника.
«Дора» — трехмачтовый барк с дедвейтом порядка 300 тонн — к моменту нашего знакомства была уже почтенной морской дамой в возрасте лет двадцати пяти, построенной, выходит, где-то в 1850 году. Ее возраст можно было узнать лишь по латунному щитку, привинченному к ходовой рубке. А так, на глазок, она казалась куда моложе своих лет. Все детали старательно окрашены и отлакированы. Латунные оковки сияют нестерпимым блеском. Снасти — воплощение прочности и надежности, свеженькие, будто только что от канатчика.
Черные конопаточные швы расчеркивают выдраенную добела палубу на ровные длинные полосы. Светлая палуба и окрашенные в белое надстройки четко выделяются на фоне черных бортов.
А мачты, мачты! Грот-мачта до чего же толста — вдвоем не обхватишь! Да и фок с бизанью тоже не многим тоньше. Устремились все три с палубы прямо в небо. «Да, это тебе не наши эльмсхорнские эверы», — уважительно подумал я.
Ладный трехмачтовик «Дора» и впрямь решительно не походил на тех ползунов по илу, что строили на Эльбе и на побережье. Острые его обводы и сложнейший такелаж годились только для просторов океана. Там, где от корабля требовались скорость, абсолютная надежность и способность выдерживать бури, «Дора» была на своем месте. Здесь же, на Эльбе, в узкостях между песчаными банками, все ее добрые качества шли насмарку. Здесь злая судьба посмеялась над гордой невестой ветра, столкнув ее с другим парусником. Нос встречного корабля въехал «Доре» в борт, проломив две доски обшивки выше ватерлинии. Недосчитывалась она также и нескольких метров релинга [22] . Ее палубная обшивка потеряла свою былую, окаймленную конопаточными швами непорочность и щерилась теперь на нас разломанными, оторванными от палубных бимсов [23] досками.
К нам подошел пожилой моряк.
— Янсен, первый штурман, — представился он. — Видите, какую штуку нам устроили? Послезавтра мы должны выйти в море, к этому сроку все опять должно быть в один цвет.
О самих плотницких работах Янсен не обмолвился ни словом, он говорил лишь о конечном результате нашего труда. На парусниках ведь как? Ремонт считается законченным лишь тогда, когда новое дерево не отличить от старого.
Янсен был само воплощение солидности и авторитета.