Не стеганая бы подкладка на моей фуражке — и прости-прощай моряцкая карьера! Отдал бы концы или нет, бог весть, а пока вот на палубе во весь рост я все-таки растянулся. Ничего себе ударчик!
— Эй, плотник, что с вами? — послышался голос Янсена. Видеть я его еще не мог: искры из глаз не позволяли.
— Все бочки полны, герр Янсен!
— М-м-да, я, собственно, не о том. Но это правильно, о каждой выполненной работе надо докладывать.
Искры медленно таяли, а я ощупывал три большущие шишки, заработанные в первый час моей моряцкой службы.
7
Капитан приходит на корабль. Все наверх, с якоря сниматься! Первая вахта. Кто на море не бывал, тот и горя не видал.
Около одиннадцати (по-корабельному — перед третьей склянкой [25] ) штурман приказал перенести шторм-трап с левого борта на правый. Со стороны Гамбурга к «Доре» приближался парусный бот.
Возле самого нашего борта он резко привелся [26] к ветру. Паруса заполоскали, защелкали на свежем бризе, будто взбесились. Человек, в единственном числе представлявший, как видно, всю команду, ловко раздернул грота— и дирикфалы. Парус сразу рухнул, как пустой мешок. Вслед за гротом пошел вниз и стаксель. Все было проделано за считанные секунды. И вместе с тем вовсе не казалось, чтобы человек, выполнявший все эти маневры, очень уж торопился. Напротив, движения его были удивительно размеренными. Но производились они точно в то самое мгновение, когда в этом была необходимость. Результатом же неспешной этой работы и явилась вся описанная ранее цепь быстротечных событий.
А лихой парусник принял меж тем поданный с «Доры» фалинь и закрепил его на переднем кнехте бота. Затем он легко взбежал по трапу и очутился на палубе. Он был высокий и стройный, а одеждой не отличался от остальной команды, разве что белоснежной сорочкой, сверкавшей из-под шейного платка. Лицо у него было длинное, а может, только казалось таким из-за темной бородки-эспаньолки.
Человек перелез через релинг.
— На борту все в порядке, герр капитан. Авария устранена. Мы готовы к выходу, — четко доложил ему Янсен.
Ага, значит, это и есть капитан Вульф. Заядлый яхтсмен, он в одиночку ходил на корабельном парусном боте в Гамбург, чтобы доложить судовладельцам о причинах и последствиях аварии.
— Добро, герр Янсен, прикажите поднять бот. С попутной струей снимаемся с якоря. Лоцман сейчас будет здесь.
И в самом деле к нам подходил уже белый бот. Несколько минут спустя старый лоцман вскарабкался на борт.
— Черт возьми, капитан, вы и впрямь выиграли гонку. Три бутылки рома за мной.
Лоцманский бот отвалил. Фьете Бойку приказали убрать паруса на нашем боте и поднять его на борт. Я благоразумно держался подальше от блоков и гаков, потребных для оной операции. Три мои шишки все еще живо напоминали о себе. А сердце мое чуть не лопалось от радости. Вот так капитан у меня: с парусами управляется, как бог. Уж на что лоцманский бот быстроходный, он и ему один, без всякой помощи, нос натянул. С таким капитаном, да вокруг мыса Горн! И не кем-нибудь, а корабельным плотником! В девятнадцать-то лет, когда другие только-только в молодых матросах ходят. Ну, Ханнес, не иначе ты в рубашке родился!
Восторги мои прервал голос со шканцев:
— Плотника к капитану!
Я мигом примчался к капитанской каюте и постучал в дверь. Сердце мое стучало в ребра громче, чем я — в дверную филенку.
— Войдите.
Каюта была облицована по стенам ореховым деревом, а по подволоку — каким-то светлым, мне не знакомым. Убранство здесь было скромное, но солидное: угловой диван, стол, несколько стульев и секретер со множеством ящичков. Из четырех занавешенных красными шторами иллюминаторов в каюту лился дневной свет.
В заднюю стенку был вделан альков, задернутый такой же красной шторой, прикрывавшей капитанскую койку.
Вся мебель — из дерева благородных пород. Поблескивали латунные оковки иллюминаторов и стенного шкафа. Ярко сияло обрамление вделанного в подволок компаса. Я стоял у двери и смущенно мял в руках фуражку. Капитан и штурман молча ощупывали меня взглядами.
— Такого молодого плотника мне встречать еще не приходилось, — сказал наконец капитан. — А впрочем, почему бы и нет? Не будете лениться — быстро все постигнете. Вот, распишитесь здесь.
Ах эти подписи, и в море без них не выйти… В вахтенном журнале я прочел:
«…Иоганнес Фосс перешел с верфи „Шюдер и Кремер“ после аварии на Эльбе и обязуется служить корабельным плотником в рейсе до Гуаякиля и обратно на обычных в мореплавании условиях, за что положено ему жалованье 45 марок ежемесячно». Ну что ж, неплохо. Я расписался.
— Добро, — сказал Вульф. — Штурман выдаст вам сейчас рабочую одежду. Счастливо вам. Через час выходим.
Герр Янсен повел меня в другое помещение, здесь же на шканцах, и отпер большой стенной шкаф. Это и была знаменитая «шляпная коробка». Я получил нижнее белье, морские сапоги, клеенчатый дождевик, зюйдвестку и парусиновую робу.
— Жевательного табаку не хотите?
Я не хотел.
— Тогда распишитесь. — И он протянул мне толстую книгу, в которой я, вторично за этот день, старательно вывел свою фамилию.
Придя в свою мастерскую, я немедленно перевоплотился из плотника-судостроителя верфи «Шюдер и Кремер» в корабельного плотника «Доры». Правда, жесткие парусиновые штаны терли тело, а куртка жала под мышками, но все это были мелочи, недостойные переживаний.
Наверху пронзительно засвистела дудка, и голос Фьете Бойка прокричал:
— Олл хендз ан дек! [27]
«Да тут, поди, не меньше половины по-английски», — подумал я.
Первым английским словам меня научил Фьете. Я кинулся на палубу. Остальная команда тоже повыскакивала из кубрика, но не так стремительно, как я.
Офицеры и лоцман стояли на шканцах. Они нетерпеливо посматривали то на флюгарку — матерчатый конусный мешочек на грот-мачте, указывающий направление ветра, то за борт, чтобы не упустить момента начала попутной струи — перехода от прилива к отливу.
Эльба течет, грубо говоря, с зюйда на норд, а ветры здесь в основном вестовые. При столкновении «Доры» с чужим парусником был поврежден не только корпус, но и снасти фок-мачты, что сильно ограничивало рабочие возможности передних парусов. Поэтому Вульф не смог подойти к западному берегу, чтобы отстояться там в каком-нибудь затоне, покуда ветер не зайдет с оста. Вместо этого он отыскал для «Доры» защиту в проливе между Пагензандом и восточным берегом. На корабль все время действовали две силы. Одна — приливное или отливное течение, которому «Дора» противостояла, зацепившись якорем за грунт и развернувшись в направлении норд-зюйд. Второй силой был ветер, разворачивающий «Дору» носом к весту.
В момент, когда якорь отделяется от грунта, барк, на который действуют сразу и течение, и ветер, становится почти беспомощным.
Следует заметить также, что корабли такого класса строятся отнюдь не для маневрирования в узкостях. Слишком сложен для этого их такелаж и слишком малочисленна команда.
Вот почему капитан Вульф и дожидался наивысшей точки подъема воды. При смене прилива отливом некоторое время течения нет вовсе. Именно в эти считанные минуты он и решил сняться с якоря. Кроме того, в высокую воду наибольший простор для маневров.
Для безопасного маневрирования «Доре» требовалась глубина по крайней мере четыре метра. Экипаж из пятнадцати человек, включая капитана и кока, для трехсоттонного барка в общем не так уж мал. Исключите, однако, из этого числа новоявленного плотника и двоих мозесов, и численный состав экипажа уменьшится уже до двенадцати человек.