Я уже внутренне подготовился к тому, чтобы вернуться к нудной прозе Хейсмана, как дверь открылась и в кают‑компанию нетвердой походкой вошел Джон Холлидей.
Лучший в студии специалист‑фотограф, американец Холлидей был смугл, молчалив и неулыбчив. Но в эту минуту он был мрачнее обыкновенного. Увидев нас с Мэри, он остановился в растерянности.
– Прошу прощения, – сказал он, видно намереваясь уйти. – Я не знал...
– Входите, входите, – произнес я в ответ. – Все обстоит иначе, чем вы себе представляете. У нас отношения, какие возникают между доктором и пациентом, не более того.
Закрыв дверь, Холлидей с мрачным видом сел на кушетку, на которой недавно сидела Мэри Стюарт.
– Бессонница? – поинтересовался я. – Или морская болезнь донимает?
– Бессонница, – ответил Холлидей, жуя черный табак, с которым, видно, никогда не расставался. – Это Сэнди страдает морской болезнью.
Сэнди, я это знал, был его соседом по каюте. Действительно, когда я видел старика в последний раз, вид у Сэнди был аховый, но я приписывал это намерению Хэггерти разделать его как бог черепаху. По крайней мере, сей факт объяснял нежелание Сэнди навестить Герцога после своего бегства с камбуза.
– Его укачало, да?
– Укачало, и еще как. Позеленел, весь ковер испачкал, – поморщился Холлидей. – А запах...
– Мэри, – легонько потряс я девушку, она открыла заспанные глаза. Прошу прощения, я должен оставить вас на минуту. – Ничего не ответив, она лишь посмотрела с любопытством на Холлидея и снова опустила веки.
– Не думаю, что он так уж плох, – отозвался Холлидей. – Это не отравление или что‑нибудь в этом роде. Я уверен.
– Все равно взглянуть не помешает, – возразил я. Очевидно, Холлидей был прав. С другой стороны, зная вороватую натуру Сэнди, можно предположить, что он успел похозяйничать на камбузе до того, как его застукал кок, и что аппетит у него не такой уж птичий. Захватив свой чемоданчик, я покинул кают‑компанию.
Холлидей оказался прав; лицо у Сэнди имело неестественно зеленый оттенок: его, по‑видимому, сильно рвало. Сидя на койке, он держался обеими руками за живот и, когда я вошел, злобно поглядел на меня.
– Помираю, черт меня побери, – прохрипел он и начал браниться на чем свет стоит, проклиная жизнь вообще и Отто Джеррана в частности. – И зачем этот придурок затащил нас на эту вонючую посудину?
Дав ему снотворного, я ушел. Сэнди вызывал у меня все большую неприязнь. Ко всему, решил я, человек, отравившийся аконитином, не станет браниться, да еще так свирепо, как Сэнди.
Мэри Стюарт по‑прежнему сидела с закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону. Продолжая жевать свой табак, Холлидей рассеянно взглянул на меня.
– Вы правы. Его просто укачало, – сказал я, сев недалеко от Мэри Стюарт. При моем появлении у нее лишь дрогнули закрытые веки. Невольно передернув плечами, я натянул на себя одеяло. – Здесь становится прохладно.
Взяли бы плед да прилегли.
– Нет, спасибо. Не думал, что тут такая холодрыга. Лучше захвачу свои одеяла и подушку да устроюсь в салоне. Только бы Лонни не затоптал меня своими коваными башмаками, когда отправится за добычей, – усмехнулся Холлидей. Ни для кого не было секретом, что запасы спиртного, хранившиеся в салоне, притягивали Лонни как магнит. Пожевав табак, Холлидей кивнул в сторону бутылки, торчавшей из гнезда. – Вы же любитель виски, доктор.
Выпейте и согрейтесь.
– Это дело. Только я очень привередлив. Что там за пойло?
– "Черная наклейка", – присмотревшись, ответил Холлидей.
– Отличный сорт. Но я предпочитаю солодовые напитки. Вы же озябли, выпейте сами. Оплачено фирмой. Я стащил бутылку у Отто.
– Я тоже не охотник до шотландского виски. Пшеничное – другое дело.
– Оно разрушает пищевод. Говорю вам как врач. Отведайте этот сорт, и вы навсегда откажетесь от своего американского зелья. Только попробуйте.
Холлидей посмотрел на бутылку с какой‑то опаской.
– А что же вы? – обратился я к Мэри. – Наперсточек? Вы даже не представляете, как это согревает сердце.
– Нет, спасибо. Я почти не пью. – Безразличным взглядом посмотрела на меня девушка и снова закрыла глаза.
– Бриллиант с изъяном нам еще дороже, – пробормотал я, занятый совсем иным. Холлидей не захотел пить из этой бутылки. Мэри тоже. Но Холлидею, похоже, хотелось, чтобы я выпил. Любопытно, они оставались на своих местах или трудились как пчелки в мое отсутствие, подмешивая в виски вещества, которые ему противопоказаны? Зачем же иначе появился в кают‑компании Холлидей? Почему не отправился со своими одеялами прямо в салон, вместо того чтобы сшиваться здесь? Разве он не знал, что тут гораздо холоднее, чем в жилых помещениях? Возможно, прежде чем Мэри Стюарт вошла в кают‑компанию, она увидела меня в окно и сообщила Холлидею, что возникли некоторые затруднения, которые можно устранить лишь выманив меня. А тут по счастливой случайности и Сэнди заболел. Если только это действительно случайность. Тут мне в голову пришла мысль: если Холлидей отравитель или заодно с ним, то, добавив немного рвотного порошка в питье Сэнди, он без труда достиг бы желаемого результата. Картина становилась понятной.
С трудом держась на ногах, Холлидей приближался ко мне с бутылкой в одной руке и стаканом в другой. В бутылке оставалось около трети.
Покачнувшись, он остановился и, щедра плеснув в стакан, с поклоном протянул его мне.
– Пожалуй, мы оба заскорузли в своих консервативных привычках, доктор, – улыбнулся Джон. – Как поется в песне, «я выпью, если выпьешь ты».
– Ваша склонность к экспериментам делает вам честь, – улыбнулся я в ответ. – Я же вам сказал, мне этот сорт не нравится. Я уже отведал его. А вы?
– Нет, но я...
– Так как же вы можете рекомендовать зелье другим?
– Не думаю, что...
– Вы хотели попробовать. Вот и пробуйте.
– Вы всегда заставляете людей пить против их воли? – открыла глаза Мэри Стюарт. – Пристало ли врачу навязывать спиртное?
Я хотел было сказать, чтобы она заткнулась, но вместо этого с любезной улыбкой произнес:
– Голоса трезвенников в счет не идут.
– Что ж, вреда от этого не будет, – ответил Холлидей, поднося стакан к губам. Я уставился на него, но тут же опомнился и стал улыбаться Мэри, неодобрительно поджавшей губы, потом перевел взгляд на Холлидея, ставившего на стол наполовину опустошенный стакан.
– Недурно, – отозвался он. – Весьма недурно. Правда, привкус немного странный.
– За такие речи в Шотландии вам бы не миновать тюрьмы, – отозвался я рассеянно. Выходит, преступник как ни в чем не бывало выпил отраву, а его сообщница спокойно смотрела? Я почувствовал себя полным идиотом и готов был просить у обоих прощения. Правда, они не поняли бы за что.
– Пожалуй, вы правы, док. К такому сорту виски можно и пристраститься.
– Наклонив стакан, Холлидей отхлебнул снова, затем поставил бутылку в гнездо и сел на прежнее место. Не говоря ни слова, в два глотка допил виски и поднялся. – С таким горючим в баке я смогу вытерпеть и кованые башмаки Лонни. Спокойной ночи.
И торопливо вышел.