Одно из них состоит в том, что от двадцати ноль‑ноль до восьми утра он никогда не появляется на мостике.
Ходовую вахту в этот промежуток мы несем поочередно с Окли, судовым боцманом. Поверьте, так лучше для общей безопасности. Что привело вас на мостик помимо тяги к спиртному, мистер Марлоу?
– Служебный долг. Выясняю погодные условия, прежде чем приступить к медицинскому осмотру крепостных мистера Джеррана. Он опасается, что, если будем следовать прежним курсом, его невольники отбросят копыта.
Погодные условия, как я заметил, значительно ухудшились. Хотя на мостике качка ощущается сильнее, чем внизу.
– Что касается погоды, синоптики не обещают ничего радостного. Там, куда мы направляемся, – зачем‑то прибавил Смит, – метеостанций не так уж много.
– А вы сами как думаете?
– Улучшения погоды не предвидится. – Тема, видно, не очень интересовала штурмана, и он с улыбкой прибавил:
– Светский разговор поддерживать я не умею, да и зачем это нужно, если под рукой виски столь отменного качества.
Отдохните часок, а потом доложите мистеру Джеррану, что все его крепостные, как вы их называете, отплясывают на корме кадриль.
– Подозреваю, что мистер Джерран – человек очень недоверчивый. Однако если позволите...
– Угощайтесь.
Снова наполнив стакан, я убрал бутылку.
– Вы флотский врач, док? – поинтересовался мой собеседник.
– Бывший.
– А теперь сюда загремели?
– Позорнейшая страница моей биографии. Вы не находите?
– Попали в точку. – Он сверкнул белизной зубов. – По профессиональной непригодности списали? Или напились на дежурстве?
– Причина гораздо прозаичнее. Неподчинение начальству.
– У меня такая же история. – Помолчав, Смит поинтересовался:
– Этот ваш мистер Джерран, у него все дома?
– Так утверждают врачи, нанятые страховой компанией.
– Я не об этом.
– Неужели вы рассчитываете, что я стану дурно отзываться о своем работодателе? Снова белозубая улыбка.
– Можно ответить и так. Но вы не находите, что у этого олуха сдвиг по фазе? Или это обидное определение?
– Только по мнению психиатров. Я не с ними беседую. «Сдвиг по фазе» для меня вполне приемлемый термин. Однако хочу напомнить, что у мистера Джеррана превосходная репутация.
– Как у сдвинутого по фазе?
– Ив этом плане тоже. А еще как у постановщика и кинорежиссера.
– Какой же нормальный постановщик повез бы съемочную группу на остров Медвежий в преддверии зимы?
– Мистеру Джеррану нужна подлинность.
– Мистеру Джеррану нужна консультация у психиатра. Неужели он не представляет, каково там в такое время года?
– Ко всему он мечтатель.
– В Баренцевом море мечтателям делать нечего.
И как только американцам удалось высадить человека на Луну?
– Наш друг Отто не американец. Он выходец из Центральной Европы. Если вам потребуются мечтатели, ищите их в верховьях Дуная.
– Далеконько он забрался от берегов голубого Дуная!
– Отто пришлось уезжать в большой спешке. В то время, за год до начала войны, многим приходилось уезжать подобным же образом. Попал в Америку куда же еще, потом пробился в Голливуд. Говорите про Отто все что угодно, но нужно отдать ему должное: он оставил в Вене процветающую киностудию, а в Калифорнию приехал только в том, что было на нем.
– А это немало.
– Тогда он был иным. Я видел фотографии. Конечно, не стройный, как березка, но килограммов на сорок меньше.
Во всяком случае, всего за несколько лет, переключившись своевременно с антинацизма на антикоммунизм, Отто добился огромных успехов в создании ура‑патриотических фильмов. Критики были в отчаянии, а зрители вне себя от восторга. В середине пятидесятых годов, когда он почуял, что его голливудской карьере грозит крах, преданность новой родине вместе с банковскими вкладами испарилась и Отто перебрался в Лондон. Там он создал несколько авангардистских картин, приведших критиков в состояние экстаза, зрителей в уныние, а самого Отто в число банкротов.
– Похоже, вы хорошо изучили своего шефа, – отозвался Смит.
– Любой, кто прочитал первые пять страниц проспекта к последней его картине, раскусил бы Отто. Я дам вам экземпляр. Нигде не упоминается слово «фильм». Выброшены, разумеется, слова «тошнотворный» и «отчаяние», многое приходится читать между строк. Но Отто весь как на ладони.
– Хотел бы я взглянуть на этот проспект, – произнес Смит. Подумав, добавил:
– Если Отто прогорел, откуда у него взялись деньги? Для съемки фильма, я имею в виду.
– Наивная вы душа. Продюсер зарабатывает больше всего тогда, когда у ворот его студии появляются судебные исполнители. Разумеется, студии, взятой в аренду. Когда банки арестовывают его счета, а страховые компании предъявляют ультиматум, кто закатывает банкет в «Савойе»? Наш приятель, известный продюсер. Таков, можно сказать, закон природы. Занимались бы вы лучше морским делом, господин штурман, – прибавил я дружелюбно.
– Мистер Смит, – поправил он рассеянно. – Так кто же финансирует вашего друга?
– Мой наниматель. Кто именно не знаю. В денежных делах Отто очень скрытен.
– Но на кого‑то он все‑таки опирается?
– Конечно. – Поставив стакан на стол, я поднялся. – Спасибо за гостеприимство.
– Даже после того, как он снял несколько картин, не принесших барыша?
Глупо, во всяком случае подозрительно все это.
– В киноиндустрии, мистер Смит, глупых и подозрительных людей пруд пруди.
В действительности я не знал, так это или нет, но, судя по компании, подобравшейся на борту судна, подобный вывод напрашивался сам собой.
– А может быть, он нашел такой вариант, который разом решит его проблемы?
– Вы имеете в виду сценарий? В ваших словах есть смысл. Но только сам мистер Джерран сможет рассеять ваши сомнения. Кроме Хейсмана, автора сценария, один Джерран читал его.
Дело было совсем не в том, что мостик расположен выше палубы. Спускаясь по трапу по правому, подветренному, борту, я убедился, что шторм действительно разыгрался не на шутку. На себе ощутив, насколько крепок и студен ветер, я обеими руками держался за поручни. Амплитуда качки составляла градусов пятьдесят – ощущение не из приятных; правда, однажды мне довелось попасть в шторм на борту крейсера, мачты которого описывали дугу в сто градусов, и все же корабль уцелел.
В самую непроглядную ночь на море не бывает абсолютно темно; даже если линию, разделяющую море и небо, нельзя четко провести, вы все‑таки знаете: море более темное. В ту ночь видимость была не больше двух миль из‑за нависшего над морем морозного тумана – явление обыкновенное для Норвегии, где воздух, спускающийся с ледников, соприкасается с теплыми водами фьордов, или, как было на сей раз, когда теплый ветер, дующий с Атлантики, поступает в полярные области. Единственное, что я смог разглядеть, – это белые гребни, срываемые ветром, и волны, которые перехлестывали через бак траулера и с шипением срывались в море. В такую ночь хорошо сидеть, надев шлепанцы, у камина.
Повернувшись к двери, я наткнулся на какую‑то фигуру, стоявшую под трапом и державшуюся за ступеньки, чтобы не упасть.