‑Одним выстрелом он убил двух зайцев. Мы друг друга стоим.
– Мы?
– Тот малый, который заглядывал в окно. Минут пять маячил, пока не убедился, что его заметили. Затем, чтобы привлечь к себе внимание, он направил луч фонаря в окно комнаты Джудит. Этого достаточно, решил он, чтобы увести нас подальше от блока.
– И он не ошибся в расчетах, не так ли? – Посмотрев на мой раскрытый чемоданчик, штурман проговорил:
– Насколько я понял, кое‑что исчезло?
– Правильно понял. – Я показал ему пустое гнездо. – Исчезла смертельная доза морфия.
Глава 11
– Четыре склянки пробило, живей вставай, чудило, – потряс меня за плечо Смит. И призыв, и жест были излишними: я был настолько издерган, что едва штурман повернул ручку, я проснулся. – Пора с докладом на мостик. Мы свежий кофе сварили.
Я пошел следом за ним в кают‑компанию, поздоровался со склонившимся над кофейником Конрадом и вышел наружу. К моему удивлению, ветер, дувший теперь с веста, ослаб баллов до трех, снег почти перестал, и мне даже показалось, будто на юге, над бухтой Сор‑Хамна, в просвете между тучами тускло сияют звезды. Зато морозило сильней, чем ночью. Поспешно затворив дверь, я повернулся к Смиту и сказал вполголоса:
– Неожиданная перемена погоды. Если так будет продолжаться, Отто напомнит тебе о твоем вчерашнем обещании добраться до Тунгейма и вызвать полицию.
– Я уже сам жалею, что пообещал, но ведь у меня не было другого выхода.
– Теперь тем более. Плыть никуда не следует. Посматривай за Хейтером, да повнимательней.
– Считаешь, что он опасен? – произнес Смит после продолжительного молчания.
– Он один из тринадцати потенциальных убийц, причем из тех, кто вызывает особое подозрение. Если исключить из чертовой дюжины Конрада, Лонни и «Трех апостолов», остается восемь. И один из восьми, может, двое или даже трое – это те, за кем нужен глаз да глаз.
– Уже теплее, – ответил Смит. – Но почему ты думаешь, что пятеро из них... – Штурман на полуслове умолк, заметив, что в кают‑компанию, позевывая и потягиваясь, вошел Люк – худой, неуклюжий, долговязый юноша. Он был так лохмат, что хотелось позвать цирюльника или надеть ему на шевелюру повязку.
– Неужели ты думаешь, что он способен на убийство? – спросил я.
– Я мог бы засудить его за музыкальные безобразия, какие он вытворяет на своей гитаре. Но на большее он не способен, – согласился Смит. – То же можно сказать и об остальных четверых. – Наблюдая за Конрадом, который куда‑то нес чашку кофе, штурман прибавил:
– За нашего героя поручусь головой.
– Куда же он так спешит?
– Поддержать силы дамы сердца. Ведь мисс Стюарт, по существу, дежурила вместе с нами.
Я хотел было заметить, что у этой дамы сердца странная привычка шататься по ночам, но передумал. Хотя прежнее ее поведение для меня оставалось загадкой, я ни на минуту не допускал, чтобы девушка могла иметь какое‑то отношение к деятельности преступников.
– Это важно – добраться до Тунгейма? – спросил Смит.
– Доберешься ты туда или нет, не имеет особого значения. Все зависит от погоды и поведения Хейтера. Если придется вернуться, тем лучше, ты мне здесь пригодишься. Если доберешься до Тунгейма, там и оставайся.
– Как я там останусь? Я же отправлюсь за помощью, не так ли? И Хейтер потребует, чтобы я вернулся.
– Если скажешь, что устал и нуждаешься в отдыхе, тебя поймут, я уверен.
Если Хейтер начнет шуметь, потребуй, чтобы его арестовали. Я дам тебе письмо для начальника метеостанции.
Я дам тебе письмо для начальника метеостанции.
– Ах вот как, письмо? А если господин начальник откажется выполнить твое распоряжение?
– Думаю, ты сумеешь найти людей, которые тебе охотно помогут.
– И это, конечно, твои друзья, – посмотрел на меня без особого восторга штурман.
– На станцию откомандирована группа британских метеорологов. Их пятеро.
Но они не метеорологи.
– Естественно, – холодно, почти враждебно отозвался Смит. – Вижу, вы не любите раскрывать свои карты, доктор Марлоу.
– Не сердись. Я не прошу, а приказываю. Такова стратегия. Если ты не подчиняешься приказам, то я подчиняюсь. Тайна, которую знают двое, известна всем. Если в ты заглянул в мои карты, то еще неизвестно, кто был бы следующим. Письмо это я дам тебе утром.
– Хорошо, – произнес Смит, с трудом сдерживая гнев, и с мрачным видом добавил:
– Нисколько не удивлюсь, если обнаружу в Тунгейме и «Морнинг роуз».
– Такая возможность отнюдь не исключена, – ответил я.
Кивнув, Смит отвернулся и направился к печке, у которой стоял Конрад, разливая кофе. Минут десять мы сидели, прихлебывая ароматный напиток и разговаривая о пустяках, затем Смит и Конрад ушли. В течение последующего часа не произошло ничего стоящего внимания, не считая того, что спустя пять минут после начала дежурства Люк внезапно заснул. Будить я его не стал. В отличие от Люка, мне было не до сна, голова разламывалась от дум.
Но вот в коридоре открылась дверь, вышел Лонни. Поскольку, по его словам, спал он обычно мало, факт этот меня не удивил. Войдя в кают‑компанию, он тяжело опустился на стул рядом со мной. Выглядел он подряхлевшим и измученным и говорил без привычной шутливости.
– И снова перед нами добрый исцелитель, – произнес он. – И снова он врачует народ. Я пришел, дружище, разделить с вами полнощное бдение.
– Сейчас не полночь, а без двадцати пяти четыре, – ответил я.
– Это для красного словца, – вздохнул Лонни. – Я плохо спал. Вернее, не спал вовсе. Перед вами обремененный заботами старик, доктор.
– Очень жаль это слышать, Лонни.
– Не нужно слез. Как и большая часть человечества, я сам создаю себе проблемы. Быть стариком само по себе плохо. Быть одиноким стариком – а я много лет одинок – и того хуже. Но быть одиноким стариком, который не в ладах с совестью, – просто невыносимо. – Лонни снова вздохнул. – Нынче мне особенно жаль себя.
– Почему вы решили, что вы не в ладах с собственной совестью?
– А потому, что она‑то и не дает мне спокойно спать. Ах, дружок, что может быть лучше, чем уснуть без мук. Чего же еще пожелать старику, когда настанет вечер и придет пора уйти?
– Чтобы попасть в кабак на том берегу?
– Не будет даже этого, – мрачно покачал он головой. ‑Таких, как я, в раю с распростертыми объятиями не ждут. Рылом мы не вышли, дружок, улыбнулся старик, но глаза его оставались печальными. – Пивной бар в. чистилище – на большее я не рассчитываю.
Старик умолк, закрыв глаза, и я решил, что он уснул. Но он прокашлялся и сказал невпопад:
– Всегда это приходит слишком поздно. Всегда.
– Что приходит, Лонни?
– Сострадание, понимание или прощение. Думается, Лонни Гилберт мог прожить жизнь более достойно. Но я понял это слишком поздно. Слишком поздно надумал сказать, что я тебя люблю, какой ты славный человек или что я тебя прощаю. Если бы да кабы... Трудно помириться с человеком, если ты смотришь на него, а он лежит мертвый. Боже мой, Боже мой! – С видимым усилием он поднялся.