Последние из них старшим коком на авианосце. А вы мне толкуете о недостаточной чистоте на камбузе...
– Никто об этом не говорит, – возразил я в тон ему. – Всякому видно, чистота идеальная. Если источник отравления камбуз, то вашей вины тут нет.
– Никакой он не источник, мой камбуз. – Красное лицо Хэггерти еще больше побагровело, а голубые, как незабудки, глаза глядели враждебно. Извините, мне работать надо.
Повернувшись ко мне спиной, он принялся стучать кастрюлями. Я не люблю, когда во время разговора ко мне поворачиваются спиной, и естественной моей реакцией было желание схватить Хэггерти за плечо. Но я решил действовать словом.
– А что так поздно задержались, мистер Хэггерти?
– Ужин для ходового мостика готовлю, сухо ответил он. – Для мистера Смита и боцмана. В одиннадцать смена вахты, они в это время вместе трапезничают.
– Будем надеяться, что до двенадцати с ними ничего не произойдет.
– Что вы хотите этим сказать? – медленно повернувшись ко мне, спросил кок.
– Хочу сказать следующее. То, что случилось однажды, может случиться снова. Вы даже не поинтересовались личностью пострадавшего и насколько тяжело его состояние.
– Я вас не понимаю, сэр.
– Очень странно. В особенности если учесть, что от пищи, приготовленной на этом камбузе, человеку стало плохо.
– Я подчиняюсь капитану Имри, а не пассажирам, – сказал уклончиво кок.
– Вам известно, что капитан спит у себя в каюте. Его и пушками не разбудишь. Не угодно ли пойти со мной и посмотреть на дело своих рук. На человека, которого отравили.
Это было не очень‑то вежливо с моей стороны, но иного выхода я не находил.
– На дело моих рук? – Хэггерти отвернулся, сдвинул кастрюли в сторону и снял поварской колпак. – Ничего плохого я сделать не мог, доктор.
Подойдя к двери каюты, где находился Антонио, я отпер ее. Запах стоял отвратительный. Антонио лежал в той же позе, в какой я оставил его. Но в лице не осталось ни кровинки, руки были почти прозрачны.
– Как вам нравится это зрелище? – повернулся я к Хэггерти.
Лицо у кока не побелело, а приобрело молочно‑розовый оттенок. Секунд десять смотрел он на мертвеца, потом отвернулся и торопливо зашагал по проходу. Заперев дверь, я последовал за ним, шатаясь из стороны в сторону: траулер отчаянно качало. Добравшись до столовой, я извлек из гнезда бутылку «Черной наклейки» и, приветливо улыбнувшись маленькой Мэри и Аллену, направился на камбуз. Полминуты спустя туда же вернулся и Хэггерти. Вид у него был – не позавидуешь. Несомненно, за долгую службу на флоте он повидал немало, но в зрелище человека, умершего от отравления, есть что‑то особенно жуткое. Я налил полстакана виски, кок залпом выпил и закашлялся. Лицо его приобрело почти нормальный цвет.
– Что это? – хрипло спросил он. – Что же это за яд? Господи, в жизни не видел такого кошмара.
– Не знаю. Но пытаюсь выяснить. Так можно мне осмотреть камбуз?
– Ну конечно. Не сердитесь, доктор. Я не знал. Что вы хотите осмотреть в первую очередь?
– Уже десять минут двенадцатого, – заметил я.
– Десять двенадцатого? Господи, совсем забыл про вахтенных! воскликнул Хэггерти и с невероятной поспешностью начал собирать ужин. Две банки апельсинового сока, консервный нож, термос с супом и второе в плотно закрытых металлических судках – все это он сложил в плетеную корзину вместе с вилками, ложками и двумя бутылками пива. На все ушло немногим больше минуты.
Пока кока не было – отсутствовал он минуты две, – я осмотрел продукты на полках и в объемистом холодильнике.
Если бы даже я и умел проводить анализ, у меня не было нужной аппаратуры, поэтому я полагался на зрение, вкус и обоняние. Ничего необычного я не обнаружил. Действительно, чистота на камбузе была безупречная.
– Напомните мне меню ужина, – обратился я к Хэггерти, когда тот пришел.
– Апельсиновый или ананасовый сок, говяжье рагу...
– Консервированное? – спросил я, на что тот кивнул. – Давайте посмотрим. – Открыв по две банки всего, что перечислил кок, под его пристальным взглядом я снял пробу. По своему вкусу ни соки, ни рагу не отличались от обычных консервированных продуктов.
– А что было на второе? – продолжал я. – Бараньи котлеты, брюссельская капуста, хрен и вареный картофель?
– Совершенно верно. Но эти продукты хранятся не здесь.
Кок провел меня в прохладное помещение, где хранились продукты и овощи, затем в освещенную ярким светом холодную кладовую, где с крюков свешивались огромные куски говядины, свинины и баранины.
Как я и предполагал, ничего подозрительного я не обнаружил и заверил Хэггерти: в том, что произошло, нет его вины. Затем поднялся на верхнюю палубу и, пройдя по коридору, добрался до капитанской каюты. Повернув ручку и убедившись, что дверь заперта, я принялся стучать. Затем начал бить по двери каблуками. Безрезультатно: раньше, чем через девять часов, капитан не придет в себя. Хорошо, что штурман знает свое дело.
Я вернулся на камбуз (Хэггерти там уже не было) и, пройдя через кладовку, проник в кают‑компанию. Мэри Дарлинг и Аллен сидели на диване и, сплетя руки, глядели друг другу в глаза. Я знал, на судне романы возникают чаще, чем на берегу, но полагал, что случается это где‑то у Багамских островов, а не здесь, в стылых просторах Арктики, вряд ли способных настроить кого‑то на лирический лад. Заняв капитанский стул, я плеснул себе на дно стакана виски и произнес: «Ваше здоровье!». Оба подпрыгнули, словно их ударило током. Мэри укоризненно произнесла:
– Ну и напугали вы нас, доктор Марлоу!
– Прошу прощения.
– Мы все равно собирались уходить.
– Еще раз прошу прощения. – Посмотрев на Аллена, я усмехнулся. – Тут не то что в университете, верно?
– Действительно, есть разница, – слабо улыбнулся он.
– А что изучали?
– Химию.
– И долго?
– Три года. Вернее, почти три года. – Снова слабая улыбка. – Вот сколько времени понадобилось, чтобы убедиться: с этим предметом я не в ладах.
– А сколько лет вам теперь?
– Двадцать один год.
– Все еще впереди. Когда я начал учиться на врача, мне стукнуло тридцать три.
Хотя Аллен ничего не сказал, по выражению его лица я понял, каким стариком он меня считает.
– А что же до этого делали?
– Ничего особенного. Скажите, во время ужина вы сидели за капитанским столиком? – Оба кивнули. – Примерно напротив Антонио?
– Пожалуй что так, – отозвался Аллен. Это было хорошим началом.
– Антонио нездоров. Я пытаюсь выяснить, не съел ли он чего‑нибудь такого, что могло отрицательно повлиять на него. Не заметили, что он ел?
Оба растерянно переглянулись.
– Цыпленка? – подсказал я. – А может, сардины?
– Простите, доктор Марлоу, – проронила Мэри. – Мы не очень‑то наблюдательны.
Я понял, что помощи отсюда ждать нечего: оба слишком заняты друг другом. Может быть, они и сами‑то ничего не ели. Я тоже был не очень наблюдателен. Но ведь я не знал; что готовится убийство.
Держась друг за друга, чтобы не упасть, молодые люди встали с дивана.