Но нечестность легко обнаруживается…
– Я бы этого не сказал, – осторожно заметил Иерок. – Худое люди тщательно прячут… Так как же быть с товарами для моих земляков?
– Давайте соберем всех в кают-компании и поговорим, – предложил Ушаков. – Я расскажу об острове, о той жизни, которую мы все вместе будем налаживать там, об условиях кредита…
Просторная кают-компания «Ставрополя» чудом сумела вместить всех эскимосов. Поглядев на них, Ушаков вдруг отметил, что эти люди уже не кажутся ему безликой, сливающейся в одно массой смуглых, узкоглазых, скуластых лиц. Он отметил, что все они разные – и не только по возрасту, но и по характеру. Вон здоровенный Кивьяна со своим семейством. Кухлянка у него старенькая, вся вытертая, но тщательно зашитая. В Урилыке, когда готовились к отъезду, Иерок, характеризуя каждого из переселенцев, не очень одобрительно отозвался о нем. В его замечании угадывалась досада и недовольство его жизнью.
– У него столько силы, а яранги своей не имеет, – сказал Иерок.
– А где же он живет? – удивился Ушаков.
– В земле…
– Как в земле?
– Выкопал себе нору и живет как дикий зверь, – сердито объяснил Иерок.
Надо сказать, что Ушаков, приглядевшись к эскимосскому жилищу, приметил, что, несмотря на внешнюю непривлекательность, сбитая из плавника и покрытая моржовыми кожами яранга с ее внутренним меховым пологом из оленьих шкур была хорошо приспособлена к суровому климату здешних мест. Кроме того, для ее строительства использовались материалы, которые можно было добыть на месте.
Заинтересовавшись, Ушаков пошел посмотреть жилище Кивьяны. Да, это была и впрямь полуземлянка, крытая поверх каркасом из массивных челюстных костей гренландского кита. В тесном жилище не было мехового полога, и от чада коптящих жирников невозможно как следует разглядеть внутреннее убранство. Зато детишек было так много, что казалось, ступить некуда, того гляди раздавишь кого-нибудь.
Однако Кивьяна поразил Ушакова своей жизнерадостностью, постоянной готовностью всем помогать.
Вон сидит Етувги по прозвищу «человек без ружья»: несколько лет назад он утопил свой единственный винчестер в береговой полынье и с тех пор никак не мог наскрести денег на новый. Пришлось ему вспоминать древние дедовские способы охоты, и зимой он ловил нерпу сплетенной из тонкого ремня сетью.
А вон – молодые ребята, Таян, силач Клю, ловкий, стремительный Анакуль, тихий и задумчивый Анъялык…
Вон Апар, кочевой чукча, однако внешне ничем не отличавшийся от эскимосов, и его молодая жена Нанехак, не сводящая с Ушакова своих больших черных, словно смазанных тюленьим жиром, глаз. Встречаясь с ее взглядом, Ушаков всегда чувствовал в нем что-то особенное, какую-то жажду знаний, неутоленное любопытство.
Ушаков приготовил схематическую карту острова Врангеля, увеличил ее с помощью кальки в штурманской парохода и теперь аккуратно прикрепил кнопками к стене.
– На лежащую нерпу похожа, – серьезно заметил степенный, рассудительный Тагью, посасывая свою неизменную трубку с крохотной медной чашечкой на конце, в которую табаку умещалось всего на две-три затяжки.
– На лахтака, – поправил его старый шаман Аналько.
Ушаков сел за стол и поискал глазами Иерока. Нашел. Тот расположился среди своей семьи.
– Иди сюда, – позвал его Ушаков. – Будешь мне помогать.
– Чем я могу помочь? – удивился Иерок. – Говори сам, а я буду отсюда смотреть.
– Нет, я хочу, чтобы ты был рядом. Мы ведь с тобой уже все обсудили. Вдруг я что-то забуду или пропущу, вот ты и поможешь мне…
Переводил, как всегда, Иосиф Павлов.
– Мои дорогие друзья и товарищи, – начал Ушаков и оглядел слушателей. Ему показалось, что Нанехак как-то странно встрепенулась и легкая улыбка скользнула по ее округлому, еще не потерявшему детские черты лицу.
– Каждое мгновение приближает нас к той земле, которая ждет вас уже многие тысячи лет. Эта земля называется остров Врангеля, и очертания ее вы можете видеть на этом чертеже. Там есть ровные тундровые пространства, есть горы. Но кругом – берег и родная вам стихия – море, полное моржей и тюленей. На острове водится белый медведь, песцы и другие звери, на которых вы можете охотиться. Но самое главное – там много моржа. Есть большие лежбища по южному побережью, вот здесь, в районе бухты Роджерс и чуть дальше, на мысе Блоссом…
Ушаков взял карандаш и показал на карте название места.
– Мы еще окончательно не решили, где будем селиться. Это зависит от ледовой обстановки вокруг острова. Но я думаю, что лучшее место – это бухта Роджерс, потому что здесь есть пресная вода, такая же лагуна, как в вашем Урилыке, и галечная коса… Там, быть может, мы и поставим наши дома и яранги. Но это будет только началом новой жизни. Главное наше дело – это обжить остров, населить его людьми, которые будут жить в согласии с природой. Вы знаете, что в России победила революция, скоро мы будем праздновать десятилетие нашей республики. Что такое наше будущее? Это прежде всего жизнь, основанная на интересах простых людей. У нас не будет так: у одного есть все, а у другого – ничего. Все будут равны, и только труд будет определять положение человека в обществе…
Ушаков подождал, пока Павлов перевел его слова. Потом услышал, как эскимосы стали о чем-то переговариваться между собой.
– Одобряют… – пояснил ему Павлов.
Это воодушевило Ушакова. Значит, люди поняли его правильно. Про себя он отметил, что надо срочно браться за изучение языка.
– Вы хорошо знаете, что случилось со зверем у ваших берегов. Его почти не осталось, потому что моржа и кита, тюленя и пушного зверя многие годы хищнически истребляли. Что брал белый человек, как вы называете американцев и нас, русских, от кита, например?
– Китовый ус, – напомнил Иерок. Он сам в свое время мечтал добыть большого гренландского кита, чтобы купить деревянный вельбот.
– А все остальное – мясо и весь жир, которым могло кормиться не одно такое стойбище, как Урилык, просто выбрасывалось, пропадало, – продолжал Ушаков. – А вы знаете, на что шел китовый ус?
– У нас из него делали полозья для нарт, рыболовную леску, на которую не налипал лед, разный инструмент, – сказал Иерок, который, если уж его позвали на помощь, старался как можно лучше выполнить свою задачу.
– А те, кто на мощных китобойных шхунах приходили сюда, вырывали китовый ус, чтобы делать из него… – Ушаков на минуту задумался, – каркасы для женских задов!
Павлов хоть и старался точно перевести сказанное, но тут все же растерялся. Иерок удивленно взглянул на Ушакова и спросил:
– Неужто у ваших женщин такие тощие зады?
– Зады обыкновенные, – принялся объяснять Ушаков, досадуя на себя за то, что уклонился от главной линии разговора, и забеспокоился: удастся ли выбраться из этого затруднения. – Но некоторым богатым женщинам хотелось, чтобы они выглядели еще пышнее, как бы толще.
– А для чего? – подала вдруг голос внимательно слушавшая умилыка Нанехак.
– Не иначе как для приманки, – высказал свое предположение Кивьяна. – Ведь для всего остального каркас не нужен! Он только мешает…
Кивьяна мог говорить об этом со знанием дела, ибо детей у него было множество, и жил он со своей женой душа в душу.
– Каким надо быть глупым мужчиной, чтобы попасться на такую приманку! – с презрением заявил Анакуль.
– От моржа брали только клыки и кожу, – продолжал Ушаков, осторожно пытаясь выбраться из опасного водоворота беседы. – А самое жизненно важное – тоже выбрасывали…
– А рыбу как ловили! – вспомнил вдруг Павлов.