Команда контрольного поста не различает даже шкалы приборов и не может следить за положением стержней. Так что выхода не было, пришлось реактор заглушить. Команде машинного отделения приказано покинуть свои посты и укрыться в кормовом отсеке.
Ну, что ж, хоть что-то да выяснилось. Нам не грозила опасность быть разорванными на части или испариться во славу ядерного прогресса, нам предстояло умереть старым добрым способом — попросту задохнуться.
— И что нам теперь делать? — спросил я.
— Самое лучшее — это немедленно всплыть на поверхность. Но, имея над головой лед толщиной в четырнадцать футов, это не так-то просто. Извините, я сейчас...
Он заговорил с теперь уже полностью одетым в маску и защитный костюм матросом, державшим в руке небольшой приборчик с окошечком и шкалой. Мы направились мимо штурманского столика и ледовой машины к тяжелой двери, открывающейся в коридор, который вел в машинное отделение. Отдраив дверь, они с силой ее толкнули, матрос в защитной одежде нырнул в прихлынувшую волну плотного черного дыма, и дверь за ним затворилась.
Свенсон задраил ее, неуверенно, точно слепой, прошел обратно к своему месту и снял с крюка микрофон.
— Говорит капитан. — Его голос гулко прозвучал в центральном посту. Пожар возник в машинном отделении. Мы пока что не знаем, почему и что именно загорелось: электрика, химикалии или жидкое горючее. Место пожара тоже не установлено. Действуя по принципу «готовься к худшему», мы сейчас проверяем, нет ли утечки радиации... — Значит, понял я, у матроса в руках был счетчик Гейгера. — Если утечки радиации нет, мы проверим, как с утечкой пара, а если и эта проверка даст отрицательный результат, постараемся установить место пожара. Это нелегко: как мне доложили, видимость там почти нулевая. В машинном отделении уже отключены все электрические системы, включая освещение, чтобы предотвратить возможность взрыва, если ядерное горючее все же проникло в атмосферу. Мы перекрыли клапаны кислородной вентиляции и отключили машинное отделение от системы очистки воздуха, рассчитывая, что после выгорания всего кислорода пожар прекратится сам собой. Курение пока запрещено до особого распоряжения. Обогреватели, вентиляторы и другие электрические приборы и системы, кроме линий связи, должны быть немедленно выключены, это относится также к музыкальному центру и холодильнику. Все освещение, кроме абсолютно необходимого, также немедленно отключить. Все передвижения ограничить до минимума. Я буду вас информировать о дальнейшем развитии событий.
Я почувствовал, что рядом со мною кто-то стоит. Это был доктор Джолли.
Обычно такой жизнерадостный, сейчас он выглядел мрачным и удрученным, по щекам у него катились слезы. Он страдальческим тоном обратился ко мне:
— Трудновато дышать, а, старина? Сейчас я даже не слишком рад, что меня спасли. А все эти запрещения: не курить, не пользоваться электричеством, не передвигаться — что это? Неужели то, чего я опасаюсь?
— Боюсь, что так, — на вопрос Джолли ответил сам Свенсон. — Вот и стал реальностью кошмарный сон командира атомной субмарины: пожар подо льдом. В этом случае мы не просто уравниваемся с обычной подводной лодкой, а будем на две ступени ниже. Во-первых, обычная субмарина вообще не полезет под лед. А во-вторых, у обычных лодок были огромные батареи аккумуляторов, а значит, и вполне достаточный запас энергии, чтобы выбраться из-подо льда. А вот наши резервные аккумуляторы такие слабенькие, что их едва хватит на несколько миль.
— Да, да, — кивнул Джолли. — А все эти «не курить», "не передвигаться” и прочее ...
— Я же сказал: слабенькие аккумуляторы.
А сейчас, к сожалению, это единственный источник энергии для питания системы очистки воздуха, освещения, вентиляции, обогрева. Боюсь, у нас на «Дельфине» скоро станет довольно-таки прохладно. Не курить и поменьше двигаться чтобы в воздух поступало меньше углекислого газа. Главная причина, почему мы должны экономить энергию: она потребуется нам для обогревателей, насосов и двигателей, которые применяются при запуске ядерного реактора. Если мы израсходуем аккумуляторы до запуска ... Думаю, остальное понятно.
— Звучит не слишком ободряюще, так ведь, коммандер? — уныло заметил Джолли.
— Да, конечно. Особых поводов для восторга у меня нет, — сухо отозвался Свенсон.
— Держу пари, — сказал я, — что вы отдали бы сейчас всю свою пенсию за чистую полынью.
— Я бы отдал за это пенсии всех старших офицеров американского флота, уточнил Свенсон. — Если бы нам сейчас подвернулась полынья, я бы тут же всплыл на поверхность, открыл люк машинного отделения, подождал, пока большая часть дыма выйдет наружу, запустил дизели — они у нас забирают воздух прямо из машинного отделения — и запросто откачал бы остатки дыма. А пока что мне от наших дизелей пользы — все равно что от фортепиано.
— А как насчет компасов?
— Интересный вопрос, — подтвердил Свенсон. — Если мощность аккумуляторов упадет ниже определенного уровня, наши гирокомпасы системы Сперри, а также Н-6А, то есть инерционная система управления, просто выйдут из строя. Тогда мы заблудимся. Элементарно потеряемся. В этих широтах магнитный компас совершенно бесполезен: стрелка просто бегает по кругу.
— Значит, мы тоже будем бегать по кругу, — задумчиво произнес Джолли. Будем крутить нескончаемые круги под старым добрым льдом. Так? О Господи, коммандер, я и в самом деле жалею, что мы не остались на «Зебре».
— Мы пока что не погибли, доктор... Да, Джон? — обратился он к Хансену.
— Насчет Сандерса, сэр, на ледовой машине. Можно дать ему респиратор? У него глаза просто заливает слезами.
— Дайте ему все что угодно, — сказал Свенсон. — Только пусть как следует наблюдает за льдом. Кстати, выделите ему кого-нибудь в помощь. Если встретится полынья хотя бы толщиной с волосок, я буду туда пробиваться. Если толщина льда снизится до, скажем, восьми-девяти футов, немедленно докладывайте.
— Торпедой? — спросил Хансен. — Вот уже три часа мы не встречаем достаточно тонкого льда. А на такой скорости нам не сыскать его и за три месяца. Я сам буду нести там вахту. Все равно я больше ни на что не гожусь с такой вот рукой.
— Спасибо. Но сначала передайте механику Харрисону, чтобы выключил системы поглощения углекислоты и сжигания окиси углерода. Надо экономить каждый ампер. К тому же нам, современным неженкам, совсем не вредно хлебнуть чуть-чуть лиха, как тем старинным подводникам, когда они засиживались на дне часов на двадцать.
— Не слишком ли суровое испытание для наших больных? — заметил я. Бенсон и Фолсом в медпункте, близнецы Харрингтоны, Браунелл и Болтон в дозиметрической лаборатории. Для их организма зараженный воздух — это лишняя нагрузка.
— Да, я понимаю, кивнул Свенсон. — Мне чертовски жаль. Позднее, когда и если — воздух совсем испортится, мы включим систему очистки воздуха но только там, в медпункте и лаборатории...
Он умолк и повернулся к внезапно открывшейся кормовой двери, откуда хлынула новая волна ядовитого дыма. Из машинного отделения вернулся матрос в защитном костюме, и, несмотря на то, что глаза у меня в этой удушливой атмосфере щипало до слез, я мигом определил, что состояние у него препаршивое. К вошедшему тут же бросились Свенсон и несколько матросов, двое подхватили его и втащили в центральный пост, третий быстро захлопнул тяжелую дверь, отрезав доступ зловещему черному облаку.
Свенсон стащил с матроса защитную маску.