– Доктор, можете вы быть серьезным хотя бы по воскресеньям?
Врач оголил ей руку, чтобы измерить кровяное давление.
– Доктор не велит, – сказал он, – вредно для печени.
Пока он измерял давление, вдова с детским любопытством разглядывала круглую шкалу тонометра.
– Самые странные часы, какие я видела в своей жизни, – заметила она.
Наконец, перестав сжимать грушу, доктор оторвал взгляд от стрелки.
– Только они показывают точно, когда можно вставать с постели, – сказал он.
Закончив все и уже сматывая трубки аппарата, он пристально посмотрел в лицо больной, а потом, поставив на столик флакон белых таблеток, сказал, чтобы она принимала по одной каждые двенадцать часов.
– Если не хотите больше уколов, – добавил он, – уколов не будет. Вы здоровей меня.
Вдова Монтьель с легким раздражением передернула плечами.
– У меня никогда ничего не болело, – сказала она.
– Верю, – отозвался врач, – но ведь должен был я придумать что-нибудь в оправдание счета.
Ничего не ответив на это, вдова спросила:
– Я еще должна лежать?
– Наоборот, – сказал врач, – я это строго вам запрещаю. Спуститесь в гостиную и принимайте визитерш как полагается. К тому же, – иронически добавил он, – вам о стольких вещах надо поговорить!
– Ради бога, доктор, – воскликнула она, – не будьте таким насмешником! Наверно, это вы наклеиваете листки.
Доктор захохотал. Выходя, он остановил взгляд на кожаном чемодане с медными гвоздиками, стоявшем наготове в углу спальни.
– И привезите мне что-нибудь на память, – крикнул он, уже перешагивая порог, – когда вернетесь из своего кругосветного путешествия!
Вдова, снова занявшаяся расчесыванием волос, ответила:
– Непременно, доктор!
Так и не спустившись в гостиную, она оставалась в постели до тех пор, пока не ушла последняя визитерша. Только после этого она оделась. Когда пришел сеньор Кармайкл, вдова сидела у приоткрытой двери балкона и ела.
Не отрывая взгляда от щели, она ответила на его приветствие.
– Если разобраться, – сказала вдова, – эта женщина мне нравится: она смелая.
Теперь и сеньор Кармайкл смотрел на дом вдовы Асис. Хотя было уже одиннадцать, окна и двери по-прежнему оставались закрытыми.
– Такая у нее природа, – сказал он. – Она создана рожать мальчиков, так что иной и не могла быть. – И добавил, повернувшись снова к вдове Монтьель: – А вы тоже цветете прямо как роза.
Сеньору Кармайклу показалось, что свежестью своей улыбки она подтверждает его слова.
– Знаете что? – спросила вдова и, не дожидаясь, пока он справится со своей нерешительностью, продолжала: – Доктор Хиральдо убежден, что я сумасшедшая.
– Что вы говорите!
Вдова кивнула.
– Я не удивлюсь, – сказала она, – если он уже обсуждал с вами, как отправить меня в психиатрически больницу.
Сеньор Кармайкл не знал, как ему выйти из этого затруднительного положения.
– Все утро я просидел дома.
И он рухнул в мягкое кожаное кресло рядом с кроватью. Вдова вспомнила Хосе Монтьеля в этом же кресле за пятнадцать минут до смерти, сраженного, как молнией кровоизлиянием в мозг.
– В таком случае, – отозвалась она, стряхивая с себя дурное воспоминание, – он, может быть, зайдет к вам во второй половине дня.
И, меняя тему, с ясной улыбкой спросила:
– Вы говорили с моим кумом Сабасом?
Сеньор Кармайкл утвердительно кивнул головой.
Да, в пятницу и субботу он прощупывал дона Сабаса, пытаясь выяснить, как бы тот реагировал на распродажу наследства Хосе Монтьеля. Дон Сабас – такое осталось сеньора Кармайкла впечатление – судя по всему, не против покупки.
Вдова выслушала это, не обнаруживая никаких признаков нетерпения.
Если не в ближайшую среду, то в следующую, со спокойной рассудительностью допускала она, но все равно – еще до того, как кончится октябрь, она обязательно уедет.
Молниеносным движением левой руки алькальд вырвал из кобуры револьвер. Все мышцы его тела были напряжены готовностью к выстрелу, когда, проснувшись окончательно, он узнал судью Аркадио.
– Черт!
Судья Аркадио остолбенел.
– Чтобы больше этого не было! – крикнул алькальд и, засунув револьвер обратно, опять повалился в брезентовый шезлонг. – Когда я сплю, слух у меня еще острей!
– Дверь была открыта, – сказал судья.
Алькальд забыл закрыть ее, когда возвращался на рассвете. Он тогда был такой усталый, что, плюхнувшись в шезлонг, тут же заснул.
– Который час?
– Скоро двенадцать, – ответил судья Аркадио дрогнувшим голосом.
– До смерти спать хочется, – пожаловался алькальд.
Когда он, потягиваясь, широко зевнул, ему показалось, будто время стоит на месте. Несмотря на все его старания, несмотря на все бессонные ночи, листки по-прежнему появлялись. Этим утром он увидел бумажку на двери своей спальни: «Лейтенант, не стреляйте из пушек по воробьям!» На улицах говорили вслух, что листки расклеивают развлечения ради сами патрульные. Городок – алькальд был в этом уверен – помирал со смеху.
– Просыпайтесь – сказал судья Аркадио, – и пойдемте съедим что-нибудь.
Однако алькальд голода не чувствовал и хотел поспать еще часок и принять ванну, тогда как судья Аркадио, выбритый, свежий, уже возвращался домой обедать. Проходя мимо дома алькальда и видя, что дверь открыта, он зашел попросить для себя пропуск, чтобы иметь возможность ходить по улицам после наступления комендантского часа.
Алькальд сразу сказал:
– Нет. – И наставительно добавил: – Вам приличней спать у себя дома.
Судья Аркадио закурил сигарету и, остановив взгляд на пламени спички, не зная, что сказать в ответ, стал ждать, чтобы обида улеглась.
– Не обижайтесь, – продолжал алькальд. – Честное слово, я был бы рад
– Кто в этом сомневается? – сказал, не скрывая иронии, судья. И добавил: – Только этого мне не хватало – нового папаши в тридцать пять лет.
Он отвернулся и стал разглядывать готовое пролиться дождем небо. Алькальд упорно молчал. Потом резко
окликнул:
– Судья!
Судья Аркадио повернулся к нему, и их взгляды встретились.
– Я вам не дам пропуска. Понятно?
Судья прикусил сигарету и хотел было что-то сказать, но промолчал.
Алькальд слушал, как он медленно спускается по лестнице, и вдруг крикнул:
– Судья!
Ответа не последовало.
– Мы остаемся друзьями! – крикнул алькальд.
Он не получил ответа и на этот раз.
Алькальд стоял, перегнувшись через перила, и ждал ответа судьи Аркадио, пока не закрылась наружная дверь; и он не остался опять наедине со своими воспоминаниями. Уже не пытаясь заснуть, он мучился от бессонницы. Он застрял, увяз в этом городке, и теперь, спустя много лет после того, как он взял его судьбы в свои руки, городок этот по-прежнему оставался далеким и непостижимым. В то утро, когда со старым, обвязанным веревками картонным чемоданом и приказом подчинить себе городок любой ценой он сошел, воровато озираясь, на берег, ужас испытывал он сам. Единственной его надеждой было письмо к неведомому стороннику правительства, который, как его предупредили, будет сидеть на другой день в трусах у дверей крупорушки. Благодаря его советам и беспощадности трех наемных убийц, прибывших в городок тем же баркасом, цель была достигнута. Сегодня, однако, хотя он и не замечал невидимой паутины, которой его оплело время, достаточно было бы одного мгновенного озарения – и он бы задумался над тем, кто же кого на самом деле себе подчинил.
Возле двери балкона, по которому хлестал дождь, он продремал с открытыми глазами до начала пятого. Потом встал, умылся, надел военную форму и спустился в гостиницу поесть.