— Пожалуйста, представьтесь… Что-то очень знакомое, но…
— Ах, Вольф, как грустно, когда мы забываем друг друга! Неужели вы забыли Берлин сороковых годов, наши дружеские застолья, пирушки на Кудаме и беленькую красотку Хельгу?!
— Боже мой! Неужели это вы?! Ведь вы, как я слыхал…
— Да, да, — быстро перебил его собеседник, — это я, но об остальном не по телефону! Я могу прислать за вами машину, давайте выпьем и вспомним молодость, а?
Звонил Вольфу Цорру, бывшему представителю концерна «Нестле» в третьем рейхе, заместитель руководителя «европейского отдела» министерства пропаганды Ханс Эпплер; от ареста его спас генерал Гелен, помог перебраться в Испанию; американцы морщились, в «Управлении стратегических служб» работало много евреев, однако Гелен доказал разумность использования своего многолетнего агента на Ближнем Востоке. «В ряды национального движения надо загодя вводить наших людей, — убеждал начальник разведки Федеративной Республики, — они будут незаменимыми в работе с экстремистами, одержимыми реанимацией идеи „окончательного решения еврейского вопроса“, именно эти люди дадут нам право проникнуть в Египет, чтобы мы имели возможность охранить мир от новой кровавой резни. А никто, кроме Эпплера, не сможет дать нам повод, он наладит такую антисемитскую пропаганду, которая даже Геббельсу не снилась, разве это не основание для компрометации руководства, вывода на сцену верных людей и закрепления наших демократических позиций в арабском мире?!»
Американская секретная служба помогла Эпплеру в Испании, где он поначалу отсиживался, опасаясь, что его выдадут Советам как нацистского преступника, затем перебрался в Египет. Там взял новую фамилию, Салах Шаффар, и начал работать в «Исламском конгрессе», сделавшись консультантом в «отделе психологической войны против евреев».
После семидневной войны Гелен был вынужден передать контакт с ним военной разведке Пентагона, хотя оставил за собой право получать от Салаха Шаффара годовые обзоры деятельности «Исламского конгресса».
Пентагон высоко ценил Салаха Шаффара, его работа оплачивалась беспрецедентно высоко; курировал его лично шеф ближневосточного сектора военной разведки полковник Исаак Голденберг; они периодически встречались, чаще всего в Швейцарии; после того, как племянник Голденберга, тридцатилетний Абрахам, начал работать во внешнеполитическом департаменте «Ролл бэнкинг корпорейшн», этим источником остро заинтересовался Наблюдательный совет — надо было исследовать вопрос о возможности гарантированных вложений капитала в развитие судоходства по Нилу. С тех пор встречи Исаака Голденберга с Салахом Шаффаром проходили не только в Швейцарии, но и Вене, шесть раз в году.
Вот после такой встречи Салах Шаффар, увидавшись накоротке с неким Ламски, состоявшим в контакте с резидентом ЦРУ, и отправился в Базель для беседы с Вольфом Цорром.
Они расстались в полночь, подобревшие, размягченные воспоминаниями той поры, когда были тридцатилетними мальчишками.
Цорр с радостью взялся выполнить просьбу Шаффара. Чек на три тысячи долларов принял легко, как визитную карточку, положил в портмоне, будто забыв о нем. Попросил трижды изложить то, что он должен сделать с переданной ему информацией — в тот именно момент, когда к нему позвонят, но лишь после того, как сообщат по переданному ему телефону имя человека, который к нему обратился.
36
16.10.
83 (19 часов 15 минут)
Комиссар Матэн подвинул Шору чашку с кофе и, откинувшись на спинку вертящегося кресла, сказал:
— Соломон, я совершенно задерган, заместитель министра требует доклад по делу Грацио, пожалуйста, сформулируй сжато все, что ты обещал доложить, вооружи меня, иначе эти дилетанты не слезут, ты ж знаешь их интерес к сенсации, никакого профессионализма…
— Надо писать?
— Нет. Ты рассказываешь лучше, чем пишешь.
— Ты в курсе, что на пистолете нет отпечатков пальцев, я уже докладывал… Я кое с кем побеседовал, и это понудило меня побродить по чердаку отеля… Нашел там след одного пальца… На окне, которое выходит как раз на ту сторону, где расположен апартамент покойника…
— Этот палец есть в нашей картотеке?
— Нет.
— Слава богу.
— Я запросил «Интерпол».
— Прекрасно… Пусть ищут… Дальше?
— Я нашел там же еще след, ботинок сорок пятого размера… Отправил химикам… Они полагают, что обувь итальянская… Ответят определенно завтра поутру…
— Дальше?
— Ну, а что дальше? Дальше кто-то спустился по веревке — это научились хорошо делать после итальянских фильмов о мафии… Форточка в номере Грацио была открыта… Жахнули бедолагу, свертели бесшумную насадку и бросили револьверчик поближе к койке, возле которой он лежал…
— Дальше?
— Дальше химики ищут след от веревки с чердака. Что-то нашли, исследуют.
— А что тебе может дать исследование веревки?
— Многое. Профессионалы возят свои, отечественные. Выйдем на страну, уже зацепка.
— А что? Вполне. Опросил всех в отеле?
— Конечно. Папиньон передал мне допросы семнадцати служащих… Никто никого не видел… Я затребовал карточки всех, проживавших и проживающих в отеле поныне… Изучаем…
— Когда получишь информацию?
— Ее уже обрабатывают, шеф. Думаю, завтра к вечеру будут исчерпывающие данные.
— Считаешь, что в нашем деле можно получить исчерпывающие данные? Завидный оптимизм. Дальше?
— Дальше хуже. Допустим, палец, ткань веревки, следы от ботинок и все такое прочее приводят нас в никуда. Как же нам в таком случае выяснить личность человека, посетившего Грацио вполне легально, через дверь?
— Не знаю.
— Я знаю, что войти мог только хорошо знакомый Грацио человек. Логично?
— Вполне.
— Таких здесь трое.
— Кто они?
— Сюда накануне прилета Грацио приехал Бланко; из Амстердама прискакал Уфер; и, наконец, мне только что стало известно, тут появился сосед Грацио по замку в Палермо, брат Дона Баллоне, сеньор Аурелио, вполне серьезный старичок из высшего круга мафиози.
— Ну и?…
— С Бланко я говорил, но на него жмут. За Уфером и Аурелио смотрю.
— Итак, если позволишь, я подытожу, Соломон… В номере «Континенталя» погиб Леопольдо Грацио… Никаких следов насилия, на ковре валяется пистолет, никто не слыхал выстрела, никто не видел человека, который направлялся в апартамент покойного… Вопрос был бы решенным, если бы на рукояти пистолета мы обнаружили пальцы нашего бедолаги. Когда ты пришел в номер, там до тебя уже находились директор, шеф охраны, портье, метрдотель, который привез каталку с завтраком, горничная и полицейский, что дежурит возле отеля. Я задаю себе вопрос: а если один из этих людей схватил — в ужасе, без злого умысла — пистолет, потом испугался, что обнаружат его следы, вытер рукоять полотенцем и положил на место? Такое допустимо?
Шор прищурился, рассеянно глянул на Матэна, полез за сигаретами, достал мятую пачку «голуаз», закурил и, стремительно глянув на комиссара еще раз, ответил:
— Вообще-то если…
— Что «если»?
— Если очень хочется считать это дело самоубийством, то…
— Ты полагаешь, я подталкиваю тебя именно к такой точке зрения? Соломон, что с тобою? Ты выдвигаешь свою версию, но и я имею право на свою.
— Пресса берет в оборот не тебя, а меня, Луи.
— Так было всегда, так будет и впредь, пока ты не сменишь меня в этом кресле, а на твое место не сядет Папиньон… Но я отнюдь не отвергаю твою версию. Имей в виду, я на твоей стороне, куда бы ты ни повернул дело… Как всегда, я стану прикрывать тебя. Копай, Соломон.