Заметив это, он почувствовал себя неловко, как последний посетитель ресторана, на которого обращены взгляды официантов, нетерпеливо ожидающих его ухода.
Но прежде чем он успел дойти до ворот, его догнал священник и развязно спросил:
— Неужели вы хотите унести свой приз?
— Да, пора уходить.
— А у вас нет желания — это принято на благотворительных базарах — снова пустить кекс в розыгрыш? Памятуя о добрых делах…
Что-то в его тоне — еле уловимая покровительственная нотка, как у добродушного старосты класса, обучающего новичка святым традициям школы, — обидело Роу,
— Да ведь у вас совсем не осталось посетителей.
— Я подразумевал розыгрыш среди нас, тех, кто остался. — Он снова мягко пожал собеседнику руку. — Разрешите представиться, моя фамилия Синклер. Говорят, у меня есть дар… получать дары. — Он хихикнул. — Видите ту даму, миссис Фрейзер? Небольшой дружеский аукцион даст нам возможность сделать скромный вклад в общее дело.
— По-моему, это звучит не совсем скромно.
— Все они тут необыкновенно милые люди. Я хотел бы вас с ними познакомить, мистер…
Роу заупрямился:
— Странная манера устраивать благотворительный базар: не отдавать людям выигрыш!
— Но вы же, надеюсь, не посещаете благотворительные праздники, чтобы на них наживаться? — сквозь внешнее благодушие у мистера Синклера вдруг проглянуло что-то злобное.
— Я не собираюсь здесь наживаться. Вот возьмите фунт стерлингов, но кекс я хочу оставить себе.
Мистер Синклер, уже не таясь, махнул рукой остальным, показывая, что дело проиграно. Роу спросил:
— Может, вы хотите, чтобы я вернул вам «Маленького герцога»? Ведь и он даст возможность вашей миссис Фрейзер сделать скромный вклад в общее дело?
— Право же, не стоит разговаривать со мной таким тоном.
День был безнадёжно испорчен: глупая стычка заглушила дорогие воспоминания, навеянные духовым оркестром.
— До свидания, — произнёс Роу.
Однако ему не дали уйти: на помощь мистеру Синклеру подошла целая делегация, её возглавляла дама, наблюдавшая за поисками клада; поля её шляпы взволнованно колыхались.
Она жеманно улыбнулась:
— Боюсь, что несу вам дурную весть.
— Вы тоже хотите получить кекс? — спросил у неё Роу.
Она снова улыбнулась, но теперь с напускным простодушием:
— Мне придётся его у вас отнять. Видите ли, к сожалению, произошла ошибка. Относительно его веса. Он совсем не такой… как вы сказали. — Она сверилась с бумажкой, которую держала в руке. — Та грубая женщина была права. Настоящий его вес: тысяча пятьсот пятьдесят Граммов. И вот тот джентльмен, — она махнула рукой в сторону киоска, — выиграл кекс.
Там стоял человек, который поздно приехал на такси и побежал в шатёр миссис Беллэйрс. Сейчас он держался в тени киоска, где разыгрывался приз, предоставляя дамам-благотворительницам защищать его права. Неужели миссис Беллэйрс подсказала ему вернее?
— Странно, очень странно, — сказал Роу. — Он назвал точный вес?
Дама ответила с некоторым замешательством, как неопытный свидетель, припёртый к стенке во время допроса:
— Ну, не совсем точный… Он ошибся граммов на сто… — Тут к ней вернулся апломб: — Он сказал, что кекс весит кило шестьсот пятьдесят граммов.
— В таком случае кекс все равно остаётся за мною, потому что в первый раз я угадал его вес, сказав, что в нем полтора кило. Вот вам фунт на ваши добрые дела. И всего вам хорошего!
На этот раз, видно, он поймал их врасплох: они совсем онемели и даже забыли сказать спасибо за деньги. Выйдя из ворот, он оглянулся, и увидел, что люди, стоявшие у киоска, тоже подошли к ограде, Он помахал им рукой. Афиша на решётке гласила:
«Фонд помощи Матерям свободных наций.
Благотворительный базар… под покровительством членов королевской фамилии…»
II
Артур Роу жил на Гилфорд-стрит. В самом начале воздушной войны посреди улицы упала бомба и разрушила здания по обеим сторонам, но Роу продолжал там жить. Вокруг рушились дома, но он никуда не переезжал. Окна в комнатах были забиты фанерой вместо стёкол, двери покосились, так что на ночь приходилось их подпирать. У него была спальня и гостиная на первом этаже, а обслуживала его миссис Пурвис, которая тоже продолжала там жить, потому что это был её дом. Он снял комнаты с мебелью и не позаботился о том, чтобы их по-своему обставить, чувствуя себя путником, ставшим на привал в пустыне. Его книги были либо в самых дешёвых изданиях, либо взяты из публичной библиотеки, кроме «Лавки древностей» и «Давида Копперфилда», их он читал постоянно, как когда-то читали библию, пока не запоминал целые главы наизусть. И не потому, что эти книги ему нравились, а потому, что он читал их в детстве, и они не вызывали у него более поздних ассоциаций. Картины принадлежали миссис Пурвис — аляповатая акварель, изображавшая заход солнца в Неаполитанской бухте; несколько гравюр и фотография покойного мистера Пурвиса в крайне старомодном мундире 1914 года. Уродливое кресло, стол, покрытый тяжёлой суконной скатертью, фикус на окне — все это принадлежало миссис Пурвис, а радиоприёмник был взят напрокат.
Имущество Роу состояло из пачки сигарет на каминной доске, зубной щётки, бритвенных принадлежностей в спальне (мыло дала миссис Пурвис) и картонной коробочки со снотворным. В гостиной не было даже бутылки чернил и писчей бумаги — Роу не писал писем, а подоходный налог вносил через почтовое отделение.
Можно сказать, что кекс и книжка заметно умножили его имущество.
Придя домой, он вызвал миссис Пурвис.
— Миссис Пурвис, — сказал он, — я выиграл этот кекс на благотворительном базаре. Нет ли у вас случайно подходящей коробки?
— Довольно внушительный кекс по нынешним временам! — воскликнула миссис Пурвис, жадно поглядывая на лакомство. Но она оголодала не из— за войны, миссис Пурвис не раз признавалась Роу, что с юности была сладкоежкой. Маленькая, щуплая, обтрёпанная, она очень опустилась после смерти мужа и постоянно жевала сладости; на лестнице пахло, как в кондитерской; повсюду валялись липкие кулёчки, и если миссис Пурвис не оказывалось дома, она наверняка стояла в очереди за фруктовыми пастилками.
— Он весит добрый килограмм, ручаюсь, — сказала она.
— Он весит больше полутора,
— Ну уж это вы слишком!
— А вы его взвесьте.
Когда она ушла, он сел в кресло и закрыл глаза. Гулянье кончилось, впереди тянулась безмерная пустота будней. Его настоящей работой была журналистика, но она прервалась два года назад. Он жил на ренту — триста фунтов в год, и, как говорят, бояться за завтрашний день ему не приходилось. В армию его не брали, а недолгая служба в гражданской обороне только усугубила чувство одиночества: ведь оттуда ему тоже пришлось уйти. Оставалось только пойти на военный завод, но Роу был привязан к Лондону. Если бы бомбы разрушили все улицы, с которыми у него были связаны воспоминания, он, пожалуй, освободился бы, смог уехать, нашёл бы подходящий завод возле Трампингтона. После каждого налёта он замечал с каким-то облегчением, что вон того ресторана или магазина больше не существует, словно сломался ещё один прут его тюремной решётки.
Миссис Пурвис принесла кекс в большой коробке из-под печенья.
— Какие там полтора килограмма, держи карман шире! — воскликнула она с издёвкой. — Никогда им не верьте, этим благотворителям, Тут меньше, чем кило двести.
Он широко открыл глаза.
— Вот странно, — сказал он. — Очень странно. — Он призадумался. — Отрежьте мне кусочек, — попросил он. Миссис Пурвис охотно повиновалась. Кекс был вкусный.