Однако иногда – очень редко – происходило что‑то по‑настоящему важное, меняющее судьбы мира, подумала Эллиот; история запомнит Рейгана как человека, случайно оказавшегося на посту президента в тот момент, когда русские решили покончить с марксизмом, но все заслуги выпали на долю Буша. Никсон был человеком, установившим отношения с Китаем, а Картер – президентом, которому едва не удалось осуществить то, что войдёт в историю под именем Фаулера. Американские избиратели могут голосовать за своих политических лидеров на основе экономических соображений, однако история исходит из гораздо более важных причин. Для того, чтобы чьё‑либо имя завоевало несколько параграфов в учебниках истории и томах научных монографий, необходимо внести коренные изменения в судьбы политического мира. Именно это имело значение. Историки помнили тех, кто менял очертания политических событий, – помнили Бисмарка, а не Эдисона – рассматривали технические перемены в обществе, словно они происходили под влиянием политических факторов, а не наоборот, что, по мнению Элизабет, было столь же вероятным. Однако у историографии существовали свои правила и условия, мало связанные с действительностью, поскольку действительность была понятием, слишком сложным для оценки – даже для учёных, изучающих события много лет спустя. Политические деятели функционировали в рамках этих правил, и это их устраивало, потому что в этом случае они могли быть уверенными в том, что, случись что‑то важное, историки их не забудут.
– Оказали услугу миру? – отозвалась Эллиот после продолжительного молчания. – Услуга миру… Мне нравится, как звучит эта фраза. Вильсона назвали человеком, удержавшим нас от войны. Тебя запомнят как президента, положившего конец войне.
Как Фаулер, так и Эллиот помнили, что всего через несколько месяцев после того, как Вильсона снова избрали президентом на основе этой платформы, он вверг Америку в её первую по‑настоящему крупную войну, ту, которая должна была покончить с войнами раз и навсегда, как утверждали некоторые оптимисты, за много лет до Холокоста и ядерных кошмаров. Однако на сей раз, промелькнула мысль у обоих, это было чем‑то более значительным, чем просто оптимизм, и мечты Вильсона о том, каким следует быть миру, оказались наконец в пределах досягаемости политиков, способных перекраивать мир по своему желанию.
* * *
Мужчина был друзом, неверным, но, несмотря на всё это, его уважали. На его теле были шрамы, полученные в боях с сионистами. Он воевал и был награждён за храбрость. Бесчеловечное оружие израильтян лишило его матери. Наконец, всякий раз, когда к нему обращались за помощью, он поддерживал движение. Куати был человеком, никогда не терявшим связи с простым народом. Ещё мальчишкой он прочёл «Маленькую красную книгу» председателя Мао. Этот Мао был, вне всякого сомнения, неверным худшего сорта – он даже отказывался признать мысль о существовании Бога и преследовал верующих, – но это не имело значения. Революционер, учил Мао, словно рыба плавает в крестьянском море, а потому поддерживать хорошие отношения с крестьянами – или, как в данном случае, с торговцем – было необходимо для достижения успеха. Этот друз жертвовал деньги, если мог позволить себе такое, а один раз укрыл у себя дома раненого борца за свободу. Такие услуги не забывают. Куати поднялся из‑за стола и приветствовал мужчину дружеским рукопожатием и небрежным поцелуем.
– Добро пожаловать, друг мой.
– Спасибо, что вы согласились принять меня, командир. – Торговец нервничал, и Куати подумал, что друз пришёл к нему с просьбой.
– Садитесь, пожалуйста. Абдулла, – позвал он, – принеси кофе нашему гостю.
– Вы очень любезны, командир.
– Глупости. Вы – наш товарищ. Сколько уже лет нашей прочной дружбе?
Торговец пожал плечами, однако внутренне улыбнулся – теперь он получит сполна за оказанные им услуги.
Абдулла, – позвал он, – принеси кофе нашему гостю.
– Вы очень любезны, командир.
– Глупости. Вы – наш товарищ. Сколько уже лет нашей прочной дружбе?
Торговец пожал плечами, однако внутренне улыбнулся – теперь он получит сполна за оказанные им услуги. Он боялся Куати и его бойцов – именно поэтому никогда не переходил им дорогу. Кроме того, он сообщал сирийским властям о всех оказанных им услугах, потому что боялся и их. Чтобы выжить в этой части мира, нужно было возвести борьбу за существование в ранг искусства, и даже в этом случае жизнь оставалась азартной игрой.
– Я пришёл к вам за советом, – сказал он, отпив глоток кофе.
– Буду только рад. – Куати наклонился вперёд. – Для меня это большая честь. Итак, в чём заключается проблема?
– Она касается моего отца.
– Сколько ему сейчас лет? – спросил Куати. Крестьянин тоже время от времени жертвовал кое‑что его людям – чаще всего это был ягнёнок. Всего лишь крестьянин – и неверный к тому же, – но у него с Куати был общий враг.
– Шестьдесят шесть. Вы знаете, где находится его огород?
– Да, я был там однажды, несколько лет назад, вскоре после того, как сионисты убили вашу мать, – напомнил Куати.
– У него в огороде – израильская бомба.
– Бомба? Вы хотите сказать – снаряд.
– Нет, командир, бомба. Она зарылась в землю, но по той части, что видна, её диаметр не меньше полуметра.
– Понятно, и если об этом узнают сирийцы…
– Да. Как вам известно, они взрывают такие штуки прямо на месте. При этом дом моего отца будет уничтожен. – Гость вытянул обрубок левой руки. – Я не могу оказать помощь отцу в строительстве нового дома, а сам он слишком стар для такой работы. Я пришёл к вам с просьбой забрать эту проклятую бомбу.
– Вы пришли именно туда, куда следовало. Сколько времени она пролежала в земле?
– Отец говорит, что она лежит там с того самого дня, когда со мной случилось вот это. – Торговец снова поднял обрубок руки.
– Значит, в тот день на вашу семью снизошло благословение Аллаха.
Так уж и благословение, подумал торговец и кивнул.
– Вы всегда были нашим преданным другом. Конечно, мы придём к вам на помощь. У меня есть специалист, отлично разбирающийся в деле обезвреживания и изъятия израильских бомб, – затем он вынимает их содержимое и готовит бомбы, которыми пользуемся мы сами. – Куати предостерегающе поднял палец. – Но вы никогда не должны говорить об этом.
Гость выпрямился в своём кресле.
– Что касается меня, командир, я буду счастлив, если вы убьёте как можно больше. А если вам для этого понадобится бомба, которую эти свиньи сбросили в огород отца, я буду молиться за ваш успех.
– Извините меня, мой друг. Я не хотел оскорбить вас. Но вы понимаете, я был обязан предостеречь вас о необходимости хранить все в тайне. – Торговец понял, что имел в виду Куати.
– Я никогда не предам вас, – решительно заявил он.
– Мне это известно. – Настало время поддержать свою популярность в крестьянском мире. – Завтра я пошлю своего человека к дому вашего отца. Иншалла, – добавил он, желая сказать «такова воля Бога».
– Я – ваш вечный должник, командир. – Пошлёт, подумал торговец, ещё до Нового года.
Глава 8
Открывается ящик Пандоры
Переоборудованный «Боинг‑747» взлетел с аэродрома военно‑воздушной базы Эндрюз перед самым закатом.