Джоэл сразу же понял – по рации устанавливается связь с кем-то, кто находится либо в самом аэропорту, либо где-то поблизости.
Прошло несколько секунд, и свет фар мощного автомобиля ударил сквозь стекла такси и скользнул по правому плечу Конверса, заставив его нырнуть поглубже. Пригибая голову и выворачивая шею, он глянул через заднее стекло. У контрольной будки платной стоянки стоял темно-красный лимузин. Его водитель протянул в окно руку с денежной купюрой. Служащий взял деньги и обернулся за сдачей, но огромная машина рванула вперед и свернула ко входу в аэровокзал, оставив сторожа в полной растерянности. Время у них рассчитано очень точно, подумал Конверс. Радиосвязь сразу же дала результаты. Джоэл повернулся к своему шоферу.
– Вы уже поняли, что я – человек не жадный, – сказал он, сам удивленный, как это пришло ему в голову. – Но я буду еще щедрее, если вы выполните мою просьбу.
– Я – честный человек, – ответил немец не очень уверенно, недоверчиво разглядывая Джоэла в зеркало заднего обзора.
– Я тоже, – сказал Джоэл. – Но, честно говоря, я еще и любопытен, и в этом нет ничего плохого. Видите темно-красный автомобиль, вон там, возле угла?
– Да.
– Как вы считаете, смогли бы вы незаметно следовать за ним, когда он тронется? Пропустите его вперед, а потом не теряйте из виду. Получится?
– Это не очень обычная просьба, американец. А “щедрый” – это сколько?
– Двести марок сверх счетчика.
– Да, это щедро. А я очень хороший водитель, майн герр.
Немец ничуть не преувеличивал своих водительских талантов. Спокойно и уверенно он провел машину через переезд, а затем, резко свернув влево, выехал на дорогу, уходящую от аэровокзала.
– Что вы делаете? – испуганно спросил Джоэл. – Я ведь хотел, чтобы вы следовали за ним…
– Здесь только один выезд, – не дал ему закончить водитель вглядываясь в аэропорт и сохраняя умеренную скорость. – Пусть он сам обгонит нас. Тогда мы – одно из многих такси на автостраде.
Конверс опустился на сиденье, чтобы его нельзя было увидеть снаружи.
– Неплохо, – одобрил он.
– Очень хорошо, майн герр. – И, бросив еще один взгляд назад, шофер полностью переключил свое внимание на дорогу, изредка поглядывая в зеркало заднего обзора. Через несколько секунд он незаметно увеличил скорость и, приняв влево, обошел “мерседес”; продолжая двигаться в левом ряду, он обогнал заодно и “фольксваген” и потом вернулся на правую полосу.
– Надеюсь, что вы знаете, что делаете, – пробормотал Джоэл.
Ответа не потребовалось, потому что огромная темно-красная машина промчалась слева от них.
– Впереди дорога расходится, – сказал таксист. – Одна идет на Кельн, вторая – на Бонн. Вы сказали, что едете в Бонн, майн герр, а что, если этот ваш друг направится в Кельн?
– Следуйте за ним.
Лимузин свернул на дорогу, ведущую к Бонну, и Конверс закурил, размышляя над создавшимся положением – им известен рейс, которым он прилетел, а значит, они узнали из списка пассажиров и его имя. Пусть будет так. Он предпочел бы, конечно, чтобы все шло по-другому, но после контакта с Бертольдье это уже не имело особого значения, к тому же его прошлое могло даже помочь ему. В сложившейся ситуации было нечто положительное: теперь ему известно, например, что тот, кто выслеживает его, не имеет отношения к официальным властям и не сотрудничает ни с немецкой, ни с французской полицией, ни с Интерполом. Иначе они взяли бы его на входе в зал или прямо на выходе из самолета. Значит, Джоэл Конверс не объявлен в розыск по обвинению в нанесении телесных повреждений или – не дай Бог – в убийстве. Из этого следует, что парижское дело они решили замять.
Бертольдье принял все необходимые меры, чтобы из-за раненого подручного не всплыло на поверхность и его собственное имя, которое можно было бы связать с богатым постояльцем отеля, осмелившимся высказать прославленному генералу весьма неприятные вещи. Честь “Аквитании” превыше всего.
Возникало и четвертое предположение, настолько реальное, что его можно считать безусловным фактом. Люди в темно-красном лимузине, несомненно, посланы Эрихом Ляйфхельмом, полномочным представителем “Аквитании” в Западной Германии. В течение последних пяти часов Бертольдье выяснил настоящее имя того, кто выдавал себя за Анри Симона, – возможно, через управляющего отелем “Георг V” – и связался с Ляйфхельмом. Затем оба они, обеспокоенные тем, что в списках пассажиров рейса Париж – Бонн нет фамилии Конверса, стали искать его по другим авиалиниям и выяснили, что он вылетел в Копенгаген. Должно быть, их замешательство усилилось. Почему Копенгаген? Он же сказал, что направляется в Бонн. Для чего этот странный человек летит в Копенгаген? С кем он намерен там встретиться? Нужно немедленно отыскать его и раскрыть его контакты! Еще один телефонный звонок, передан его словесный портрет, а в результате – эта женщина, уставившаяся на него в копенгагенском аэропорту. Ясно как Божий день.
В Данию он отправился по одной причине, а все обернулось вот таким образом. Его отыскали, но сам размах этих поисков показывает, насколько его враги напуганы. Тщательно подготовленная встреча, использование рации для связи с машиной, находящейся всего в какой-нибудь сотне ярдов, быстро мчащийся лимузин – все это явные признаки охватившей их паники. Противник выведен из равновесия – юрист, таящийся в Конверсе, был удовлетворен. В настоящий момент враг его в четверти мили впереди мчался в Бонн, не подозревая, что из идущего сзади такси с искусным шофером за рулем не спускают с него глаз.
Джоэл смял сигарету; водитель замедлил скорость, пропуская грузовик, красная машина четко просматривалась впереди них на длинном повороте. Немец не был простачком, он понимал что к чему. Тот, кто сидел в этом красном лимузине, мог оказаться какой-нибудь важной персоной, и тогда две сотни марок не искупят будущих неприятностей.
Возможности – только возможности… Его репутация юриста покоится на изучении предположений и возможностей. Но это не самое трудное, трудности начнутся тогда, когда придется разрабатывать эти предположения. Вот тогда необходимо сосредоточиться на сиюминутном и в то же время дать волю своему воображению, перебрать дюжины различных вариантов. “Что, если?…” Это синдром изнурительнейшей умственной работы юриста. Его мысль вернулась к прошлому, и на губах появилась легкая улыбка. Как-то в минуту ссоры Валери сказала: если бы хотя одну секунду того времени, что он тратит на эти “проклятые возможности”, он потратил на них обоих, то, как знать, пришел бы к выводу, что возможность их совместного проживания равна нулю.
Она всегда выражалась кратко и не терпела, когда последнее слово оставалось за ним. Что ни говори, Валери Карпентье-Конверс была забавной леди. Он невольно улыбнулся, вспомнив ту их ссору несколько лет назад, тогда они оба тихо посмеялись, потом она повернулась и вышла из комнаты – в ее словах было слишком много горькой правды.
Сельский ландшафт постепенно сменился городским – появились большие живописные дома. Некоторые из них напоминали солидные постройки викторианской эпохи с их аккуратно подстриженными газонами, нависающими карнизами, решетчатыми балконами под большими четырехугольными рамами окон, подчеркивающими геометрические пропорции здания. Эти постройки перемежались приятными на взгляд, но совершенно обычными жилыми домами, точь-в-точь такими, что стояли в богатых пригородах большинства американских городов.