Она хочет расти. А тут вдруг неразумные спешат убедить ребенка, что он герой, великан, да еще облачить эту ложь в мрамор и бронзу. Это самое настоящее убийство, а поскольку все происходящее касается каждого представителя нашей расы, это уничтожение самих себя. Такое Тателла-Сата терпеть не может, не может терпеть и Олд Шеттерхэнд. Я так рад, что он пришел предложить нам свою руку помощи. Он сидит справа от меня, как тогда Виннету. Это еще раз убеждает меня в том, что Виннету жив. А белая сестра не кто иная, как Ншо-Чи, любовь нашего народа. Я Тателла-Сата, Хранитель Большого Лекарства, и я приветствую вас. Своей душой я чувствую близость твоей души, Виннету. Пусть она увидит и услышит, что сегодня исполнится его клятва. Олд Шеттерхэнд здесь. Я ненавидел его, но теперь от этой ненависти не осталось и следа. Пусть он будет моим братом, как и я — его. Калюме нашего Виннету подтвердит это!
Он взял трубку, набил ее, зажег, сделал шесть затяжек, выдохнул дым вверх, вниз и на четыре стороны света, произнес положенные при этом слова и протянул трубку мне. Я поднялся и сказал:
— Приветствую моего брата Виннету! Я всегда был тобой, а ты — мной. Пора говорить о деле. И время на то — сегодня!
Потом я тоже сделал шесть затяжек и подал калюме шаману. Тот протянул его Душеньке и сказал:
— Возьми и ты его, как наша Ншо-Чи. Пусть она скажет нам из твоих уст!
Это было высокой честью. Я радовался, но все же маленькое опасение оставалось. Она должна говорить! Но что она скажет? К тому же ей придется курить острый, смешанный с сумахом табак. Она курила единственный раз в жизни, и то в шутку. Душенька взглянула на меня и прочитала в моих глазах просьбу: «Кларочка! Ради Бога, не опозорь меня!» Она тут же улыбнулась, уверенно взяла трубку, поднялась и сказала:
— Я люблю Ншо-Чи, дочь апачей. Я была на ее могиле и молилась. Я поняла, что смерти нет, — тлеет только то, что не нужно, все остальное остается. Исчез и твой народ, но душа его осталась. Она войдет в новое, лучшее тело, которое ей уже давно предназначено. Дай мне твое сердце, Тателла-Сата, а мое уже принадлежит тебе!
Она мужественно сделала все шесть затяжек и отдала трубку. Глаза ее стали мокрыми, но трудно было понять, что причиной тому — табак или умиление.
Потом калюме оказалась в руках Молодого Орла. Он поднялся и сказал:
— Как велика Земля, так велико значение и нынешнего времени. Человечество поднимается к своим идеалам. Поднимемся и мы! Мы не останемся внизу, как прежде. Молодой Орел уже расправляет крылья. Когда он облетит вокруг горы три раза, красный человек пробудится и наступит его день!
Он тоже шесть раз затянулся и отдал калюме Хранителю Большого Лекарства. Тот медленно раскурил трубку. Наступила тишина, после чего церемония завершилась. Тателла-Сата отвел нас в большую комнату, где хранились трубки мира. Там он указал на дожидавшегося нас огромного индейца и сказал:
— Это Инчу-Инта, Добрый Глаз, ваш слуга. Он отведет вас в ваше жилище. Он расскажет вам обо всем, что вы захотите узнать. Он был любимцем Виннету. Пусть он станет вашим! Только одна просьба: ровно через час прошу вас быть моими гостями. После этого вы во всем свободны и приходите ко мне когда пожелаете.
Он протянул руку и удалился. Мы вышли во двор, где прежде оставили лошадей. Но там стоял только жеребец Молодого Орла и мул с его поклажей. Юноша поднялся в седло и молча поскакал наверх, к сторожевой башне, которая отныне стала его жилищем. Наши лошади и мулы, как мы узнали от Инчу-Инты, уже давно были под охраной Паппермана, там, куда сейчас направились и мы.
Инчу-Инта выглядел лет на шестьдесят, но был человек богатырского сложения. Хотя его представили как «слугу», весь его облик и поведение не имели ничего общего с раболепством.
Он провел нас через ворота, затем через несколько внутренних дворов. Оказалось, что все эти помещения предназначались нам одним.
— Это дом Виннету, — пояснил Инчу-Инта.
— И он здесь жил? — уточнил я.
— Всегда, когда бывал, — ответил индеец. — Помещения, в которых будет жить Олд Шеттерхэнд, выглядят так, как они выглядели, когда Виннету их покинул в последний раз. Сам вождь Инчу-Чуна жил тут у своего знаменитого сына, когда наведывался к нам. Ншо-Чи тоже. А наша белая сестра будет жить в комнате, которую занимала прекрасная, добрая сестра Виннету.
У этих построек тоже имелись бойницы и балконы. Мы поднялись по лестнице в жилые комнаты и сначала оказались в большом, по-индейски убранном помещении, в котором стояли высокие глиняные сосуды для стирки белья. Там имелось много сидений разного типа, а также плита с трубками мира.
— Это приемная, — улыбнулась Душенька, догадавшись о назначении комнаты.
Стены все были увешаны оружием. Я увидел несколько ножей, пистолетов и флинтов, которые сразу узнал. Они часто были нашими спутниками на охоте. Инчу-Инта провел нас через все помещение. Здесь хватало места для тридцати — сорока гостей, и мне пришлось бы исписать множество страниц, чтобы хотя бы вкратце рассказать об обстановке и убранстве. Но я прекращаю на этом, потому что позже, когда я опубликую завещание Виннету, вернусь к этому дому и всему, что в нем находилось.
Можно себе представить, с каким чувством я ходил по комнатам, в которых обитал мой брат Виннету. Слева располагалась спальня, в нее выходила большая жилая комната, затем следовал такой же просторный рабочий кабинет. Из каждой комнаты можно было выйти на балкон, чтобы насладиться великолепным видом, открывающимся внизу. В спальне находилось высокое ложе из шкур и покрывал и несколько сосудов с водой для мытья и питья, больше ничего. Обстановка в жилой комнате несла отпечаток не только индейских обычаев, но и европейской культуры. На столах лежали, а на стенах висели знакомые мне предметы — ведь вождь апачей получил их от меня. Кроме того, были две фотографии, которые я счел довольно удачными. Теперь они, конечно, поблекли. На одной из стен висело около двух десятков листов бумаги, свидетельствующих о попытках срисовать изображения.
— Должно быть, он очень и очень любил тебя! — заметила Душенька, обстоятельно осмотрев листы. — Его рука не была лишена таланта. Подумать только: ему удались рисунки без тренировки и обучения!
В рабочем кабинете стоял письменный стол. Да, самый настоящий письменный стол, с ящиками, перьями, чернилами и бумагой. Чернила давно высохли. Здесь он, великий индеец, укротитель диких мустангов, мастер, знающий толк в любом виде оружия, упражнялся в письме! Именно здесь написал он самую важную часть своего завещания, опубликовать которое — дело моей чести.
Занимался он тут и многим другим, орудуя ножом и клещами, молотком и напильником, даже иголкой и ниткой! Ни одним из занятий не пренебрег он, ничто не казалось ему незначительным. Он даже пытался сделать кожаную папку. Открыв ее, я обнаружил листок с надписью: «Чарли, я умру за тебя. Я знаю и чувствую это! Твой Виннету».
Душенька всхлипнула, услыхав эти строки. Не стану уверять, что и мои глаза в тот момент были сухи. Даже индеец, сильный духом и крепкий мужчина, отвернулся.
— Тут все так чисто, словно он был здесь какой-нибудь час назад, — заметила Душенька. — Кто же следит здесь за порядком?
— Я, — ответил Инчу-Инта.
— С каких пор?
— С того момента, как он был тут последний раз.
— Прошло столько времени! Его давно уже нет.
Тут Добрый Глаз тихо покачал головой, улыбнулся и произнес:
— Он всегда говорил, что смерти не существует. В этом его убедил брат Олд Шеттерхэнд.