Любая попытка к бегству ставила на карту не только жизнь вождя, но и жизнь многих его воинов, поэтому Черный Мустанг спокойно брел к тому месту, откуда открывалась отличная панорама всего ущелья. Оказалось, что крайним в цепочке был Хромой Фрэнк. Увидев приближающихся трех мужчин, среди которых по военному головному убору из перьев он узнал вождя команчей, саксонец радостно воскликнул:
— Ура! Если меня не подводит врожденная проницательность, то это и есть вождь драчливых красных петухов! Я угадал, мистер Шеттерхэнд?
— Да, — кивнул тот.
— Отрадно, отрадно! Если уж вы поймали этого индюка надутого, то и прочие цыплята клюнут на вашу удочку! Как это вам удалось?
— Как обычно, дружище Фрэнк. Мы подкрались и уложили его на землю.
— Подкрались и уложили! Вы произносите такие слова, словно та кухарка из немецкой корчмы «Под Золотой Колбасой», которая, схватив кошку, говорила: «Сначала зарежу, потом испеку, а там как зайчатинку вам поднесу!» Этот вождь стоит тут, как капелла Шиллера 28 в долине Уланда! 29 Кажется, он никак не возьмет в толк, отчего здесь столько факелов и керосинчиком несет!
Фрэнк оказался прав. Токви Кава, совсем недавно еще надеявшийся на помощь своих краснокожих братьев, теперь вынужден был признать, что рассчитывать на них бесполезно. Вождь увидел, как его воины сбились в кучу вместе с беснующимися лошадьми, а у единственного выхода из ущелья бушевало пламя. Огонь можно поддерживать до утра и дольше, это вождь отлично понимал, потому что видел еще один бочонок, полный керосина. Всюду пылали факелы. Оглядевшись, он заметил множество бледнолицых, которые были хорошо вооружены и длинной цепью располагались по всему краю обрыва.
Черный Мустанг попытался мысленно оценить положение дел, но ни к какому приемлемому решению не пришел. Единственный вариант — попробовать с разгона верхом прорваться сквозь пламя, но эта возможность была уже упущена. Столь неожиданный и убийственный поворот событий так сильно повлиял на вождя, что он уже не заботился о скрытности своих чувств. Явное разочарование мелькнуло в его глазах, а Хромой Фрэнк не преминул заметить по этому поводу:
— Мина его совсем как у гусыни фрау фон Цаппельхеймер, которая однажды хотела было взлететь, да вдруг с ужасом заметила, что не может хлопать крыльями. Оказалось, что не гусыня она вовсе, а пресс-папье. Вот и он хочет улететь, но, кажется, ему это не…
— Уфф! — рявкнул вождь, что получилось у него гораздо громче, чем он хотел. Очевидно, собственный выкрик вывел его из раздумий.
Олд Шеттерхэнд вновь повернулся к команчу и спросил:
— Токви Кава уже подумал о том, что будет лучшим для него и его воинов?
— Да, — ответил команч, на этот раз спокойно и уверенно. — Я надеюсь на твою справедливость.
— О чем ты? Если бы мы ею руководствовались, то уже давно вынесли бы вам приговор! А запланированная тобой резня? А какова кара за краденых коней?
Индеец после некоторого колебания ответил:
— Смерть… но кони сейчас у вас…
— А за ружья?
— Тоже смерть, но оружие вернулось к вам…
— Это не уменьшает твоей вины. Ты заслужил смерти.
— И как вы убьете меня? — взорвался вождь, полный негодования и ненависти.
— Мы не убийцы. Мы не убиваем, а наказываем, особенно тех, кто сам жаждет кары!
Команч понял смысл последних слов верно. Опустив голову, он замолчал. Индеец знал, что мог бы рассчитывать на великодушие победителей, но собственная гордость не позволяла ему просить об этом. Через минуту он спросил:
— Где Ик Сенанда, которого вы схватили?
— В надежном месте и ждет своего часа. Ты же знаешь, что шпионов вешают.
— Уфф! С каких это пор Олд Шеттерхэнд стал таким жестоким?
— С тех пор, когда ты взывал к справедливости, а справедливость требует вашей крови. Ты же не примешь мое милосердие!
Вождь снова задумался. Ни хитростью, ни силой он не мог помочь себе и своим воинам.
Внутри у него все кипело от злости, а жажда мести затмевала разум, но команч все же собрался с мыслями. Подняв голову по привычке высокомерно и величаво, он спросил:
— Что Олд Шеттерхэнд понимает под милосердием?
— Смягчение наказания или прощение.
— Значит, вы могли бы нас простить?
— Нет, это исключено.
— Но вы могли бы подарить нам жизнь?
— Ни Виннету, ни мне ваши смерти не нужны. Но склонить к этому остальных белых будет нелегко. Мы можем только надеяться, что нам это удастся, если ты готов сложить оружие.
— Что мы должны сделать?
— Сдаться, я уже сказал.
— Да ты с ума сошел!
— Сейчас я подам знак — загремят наши ружья, а ваши души отправятся в Страну Вечной Охоты. Ты этого хочешь?! Тогда пошли, вернемся вниз! Оттуда ты посмотришь на последствия своего упрямства. Идем!
Схватив индейца за руку, Олд Шеттерхэнд хотел повести его вниз, но Черный Мустанг вырвался, сделал шаг назад и пробормотал, отводя взгляд в сторону:
— Ты можешь нас спасти, если мы сдадимся?
— Если вам подарят жизнь, то да. Не думаю, что кто-нибудь захочет вас здесь оставить.
— Значит, мы уйдем вот так… И вы не будете опасаться нашей мести?
— Если мы сохраним ваши жизни, разве вы не останетесь нам благодарны? О какой мести ты говоришь?
— Помоги нам, и ты увидишь, что мы сделаем…
— Хорошо, — ответил белый охотник и указал рукой в ущелье. — Видишь вон там, справа, есть место, откуда можно забраться на скалы?
— Вижу.
— Тропа там настолько узка, что двоим рядом не пройти. Скажи своим воинам, чтобы они начали подниматься по ней строго по одному, но без оружия. Потом всех вас свяжут, пока мы не кончим совещаться. Дальше…
— «Свяжут»! — вождя снова одолела гордыня.
— Если это тебя не очень устраивает, то пусть они умрут.
— Уфф! Олд Шеттерхэнд — страшный человек! Он говорит тихо и мягко, но его воля тверда, как скала!
— Очень хорошо, что ты это понял. Осталось тебе от слов перейти к делу. Ты согласен на наши условия?
Вождь взглянул на охотника. Некоторое время он молчал, а потом, не скрывая ярости, крикнул:
— Да!
— Вот и хорошо. Но предупреди своих, что каждого, кто прихватит с собой хоть какое-нибудь оружие, ждет смерть!
Токви Каву трясло от злобы.
— А сын моей дочери?
— Уйдут все — уйдет и он.
— Тогда прикажи развязать меня, чтобы я мог спуститься в ущелье к моим воинам. Двух слов с горы здесь будет недостаточно. Чтобы мои воины сдались без боя и оружия, мне нужно им все хорошо разъяснить.
— Хорошо, — кивнул Олд Шеттерхэнд, с улыбкой поглядывая на вождя. — Даже если ты что-то задумал, вам все равно отсюда не выбраться. Мы позволим тебе спуститься вниз, но не забудь, когда окажешься там, что стволы девяноста ружей будут смотреть прямо на вас. Мы подождем пять минут, и если ты первый по моему сигналу не начнешь подниматься, каждый ствол заговорит по нескольку раз. Я так сказал, и так будет! А теперь иди.
Охотник сам развязал руки команчу. До сих пор Виннету не произнес ни слова, но теперь, когда Черный Мустанг сделал первый шаг, чтобы уйти, апач положил ему руку на плечо и, словно благословляя в дорогу, сказал:
— Слово Олд Шеттерхэнда нерушимо, его клятву сдержу и я. Он поверил тебе, но если ты не придешь по его зову, моя пуля найдет твое сердце! Я все сказал! Хуг!
Команч не ответил. Повернувшись, он зашагал прочь и начал спускаться вниз. Когда он был на месте и только начал вести переговоры, его воины сразу же издали дружный вой, словно разъяренные звери, запертые в клетке. Такова была реакция команчей на предложение сдаться. Олд Шеттерхэнд громким голосом отдал ряд распоряжений, и несколько человек перешли к нему, на другую сторону ущелья, чтобы встретить каждого поднимающегося наверх команча и тотчас связать его.