Двадцать миль захватывающей дыхание скорости, оглушительного шума и волнующей опасности — таковы знаменитые пороги «ДВАДЦАТЬ МИЛЬ».
Есть такие пороги, которые ни один человек не может преодолеть, каким бы искусным спортсменом он ни был. То здесь, то там по течению Реки встречаются громыхающие водопады, которые низвергаются с отвесной скалы в пенящийся пруд (где иногда можно поймать крупную рыбу).
Вдоль берегов шумит дремучий лес. На сотни миль тянется он сплошным зеленым массивом на Восток и на Запад, к Верхнему озеру. Там встречаются все виды деревьев, характерные для этой зоны, и панорамы — одна другой прекраснее — предстают вдоль берегов. Вы увидите целые леса тополей, полюбуетесь их светлыми стволами и беспокойной трепещущей листвой, легко скользящими тенями; вы увидите густые смешанные чащи ивы, ясеня и ольхи; яркую зелень березы и клена; фиолетовые луга с сочной травой; старый сосновый бор, погруженный в мрачную задумчивость.
Местами огромные гранитные скалы громоздятся на берегу, и Киуэйдин — самая старая гора — возвышается над Рекой; карликовые искривленные деревца цепляются, спасая свою жизнь, за уступы. Странные изображения высечены давным-давно дождем и снегом на отвесных скалах: одни из них сидят, другие стоят, третьи наклонились вперед из своих альковов, все застыли в неподвижности, и все смотрят и смотрят на быстрое бесконечное движение Реки с какой-то саркастической улыбкой. И наконец, словно утомленные спектаклем, у которого нет конца, горы поворачиваются круто и уходят в глубь страны, образуя массивную стену, как будто сторожевой вал.
Сбившись в кучу на небе, здесь собираются в бесчисленном количестве тяжелые облака и грозовые тучи. Они висят зловеще над горным хребтом вдоль бурлящей и рокочущей Миссиссауги.
А позади реки, далеко, далеко, где не слышно ни ее рокота, ни шума, лежит «Страна, где никогда ничего не случается», где Вечная Тишина отмечается делением в тысячу лет, движением колоссального маятника Времени.
Река, хранящая тайны, ты и я знали отважных гребцов. Они были отважные ребята, выносливые и исполнительные; их богом была СКОРОСТЬ, их девизом: «Доберись туда, во что бы то ни стало доберись».
Река, величественная и непокорная, дочь Дикой Природы, наверно, до сих пор тебя навещают призраки прошлого. Вот они ритмически сгибаются и отбрасываются назад, сидя на веслах в каноэ; под бременем невидимой ноши, они прокладывают бесшумно свои тропы по волоку среди теней соснового бора; в быстрых каноэ-невидимках они несутся вниз по бурлящим, клокочущим волнам с пронзительными возгласами и криками, которые никогда не долетят до слуха человека.
Мне чудится, что я вижу эти скользящие тени, а на волоках я ловлю напряженным слухом шорох забытых шагов, словно шорох во сне, уже почти стертый в памяти, но все еще не совсем забытый.
Зазвенела песня белогрудой славки в густой зелени деревьев, высоко надо мной. Мне кажется, я слышу рев Реки, ее бесконечный шумный церемониальный марш; в отдаленном шуме водопадов мне чудится разговор мертвых.
Жалобная мелодичная песенка маленькой птички оборвала тишину; мелодия, полная грусти, бесконечно прекрасная, она зазвучала как прощальная песнь погибшим товарищам. Она лилась и лилась где-то надо мной, а потом все дальше и дальше… Все тише и тише…
ОДИНОКИЙ ЛОСЬ
Лось, должно быть, привык к звукам моего голоса
и сделал свои собственные выводы
относительно моей настроенности, —
без каких либо стараний
и приманок с моей стороны
он сам определил мою доброжелательность,
которая обещала ему безопасность.
Эрнест Сетон-Томпсон высказал предположение, что животное может сразу понять, дружественны или враждебны намерения человека по отношению к нему.
Мои наблюдения над обитателями наших лесов в основном привели меня к тому же выводу, хотя должен сказать, что далеко не во всех случаях животное способно быстро разобраться в нашем поведении. Наши четвероногие братья вряд ли смогут точно определить цель, преследуемую человеком, однако они наделены от природы своеобразной интуицией, которая, без сомнения, позволяет им почуять отношение человека к ним, и, в зависимости от этого, они становятся либо настороженно-беспокойными, либо безразличными. Но нельзя утверждать, что звери обладают безошибочным чутьем, они довольно часто ошибаются: инстинкт самосохранения иногда заставляет их быть излишне осторожными.
С давних пор у индейцев и вообще у охотников существует неписаный закон, не позволяющий при приближении к опасному дикому зверю — предполагаемой добыче — слишком упорно смотреть на него или же думать сосредоточенно, что он должен быть убит: зверь может угадать намерения человека, и исход охоты будет печальным,
В тех краях, где звери редко встречаются с человеком, он представляет для них лишь предмет любопытства. При таких случайных и неожиданных встречах дикие звери (большинство из видов) остановятся на месте и будут смотреть на него с удивлением. От человека будет зависеть, сочтут ли его обитатели диких мест за доброго соседа или за врага. Пройдет, быть может, лишь немного времени после того, как человек поселился в лесной глуши, как несколько его дерзких поступков навсегда восстановят против него четвероногих и пернатых обитателей. И наоборот, если человек проявит терпимость или даже открытую доброжелательность, очень скоро он вызовет интерес лесного народа, и кое-кто из них после нескольких несмелых шагов станет часто навещать это странное двуногое существо, такое не похожее ни на кого из них, которое поселилось у них в лесу и живет себе и живет, и никому не мешает.
Из фауны, которая населяла материк Северной Америки в доисторические времена, только лось, бобер и бизон сохранились до наших дней. Только они, по-видимому, были в состоянии приспособиться к коренным изменениям в климате, которые привели к вымиранию таких могучих представителей животного мира, как динозавр и слон. Мне никогда не приходилось иметь дело с бизоном, если не считать, что по какому-то знаменательному случаю меня угощали вяленым бизоньим мясом пятидесятилетней давности. Тем не менее у меня есть основания предполагать, что животные, наделенные стадным инстинктом, такие, как бизоны, обладают менее развитыми умственными способностями, чем те, которые живут семьями или в одиночку. Мне кажется, что бобры и лоси обладают какими-то крупицами мудрости, которые они унаследовали от своих далеких предков. Мы невольно ждем от бобра чего-то не совсем обычного, потому что его образ жизни требует необыкновенного напряжения умственных и физических сил Но от лося, как правило, мы не ждем ничего особенного, хотя отдаем ему должное за тонкое обоняние, чуткий слух и за своеобразную хитрость, выработанную в борьбе за существование. Однако не так давно мне пришлось познакомиться с лосем, который, по моему глубокому убеждению, и я это утверждаю вопреки предвзятому мнению, был настолько одарен, что делал свои собственные умозаключения. Лось представлялся мне животным-тугодумом, пока я не познакомился с восьмилетним бычком, который время от времени на протяжении пяти лет навещал меня. Я убедился, как и многие мои друзья, наблюдавшие его, что он может размышлять и в такие минуты поднимается над своей обычной инстинктивной, почти автоматической реакцией.