Неожиданные гости уехали, и Володя тоже вздохнул с облегчением. Он подошел к Челу, потрепал его за ухом:
— Что, брат, не понравилась невеста? Еву, небось, любишь? Этак ты мне все отношения в клубе испортишь! На выставку нас не возьмут!
Чел вилял хвостом и повизгивал, скрадывая нервную зевоту. Он ждал, когда наконец откроют дверь, и он сможет увидеть Еву.
Однажды Наташа обнаружила внутри вольера растерзанную курицу. Белые перья зацепились за решетку и трепетали на ветру. Это была курица соседки, бабки Нади! Как она могла туда попасть?! Или это Чел притащил своей подружке, постарался? Что теперь она скажет соседке? Наташа испуганно огляделась, словно ее застукали на месте преступления. В любую секунду та могла постучать в ворота в поисках своей курицы. Хуже характера, чем у бабки Нади, Наташа не знала. Как-то несколько лет назад Володя, перекапывая огород, чуть сдвинул подгнившую ограду между их участками. Сколько было шума! Чуть сельсовет не подключили! Мол, горожане покушались на ее собственность, на ее землю. А тут, если соседка узнает, что ее курица пала жертвой то ли волка, то ли собаки — соберет всю деревню…
— Бессовестная Ева! Вот пожалуюсь Эле! — сердито сказала Наташа.
При слове «Эля» волчица тут же напряглась, вытянулась в струнку и замерла, неотрывно глядя на ворота.
Торопливо, словно мелкая воровка, Наташа выгребла кучу перьев из вольеры и тщательно закопала ее в огороде. Даст бог, все обойдется. И почему именно их должна обвинить бабка Надя в пропаже своей курицы?
Наташа твердо решила поговорить с Володей вечером, когда он вернется из города. Нужно искать какой-то другой выход. Тут как раз позвонила Эля и сказала, что в субботу они с Русланом приедут навестить Еву.
— Почему у тебя такой голос, Наташ? Ничего не случилось? Как там Ева, как она ест, как себя ведет?
— Ничего… приезжай, в общем, поговорим. Да не волнуйся ты, ничего не случилось, все нормально! — Наташа вздохнула с облегчением. Ей показалось, что приедет Эля, и все решится каким-то чудесным образом.
VIII. ВЫСТРЕЛЫ НА РАССВЕТЕ
А между тем уж кончался ноябрь. Многие из горожан покинули свои холодные коттеджи, недостроенные дачи и перебрались в город. Опустела пристань — навигацию давно закрыли, и деревня вновь вернулась в лоно привычной, сонной, бедной жизни. Стелился по улицам сладкий дымок из печных труб, в сараюшках удивленно мычала редкая скотинка, которую перестали выпускать на улицу. Лишь куры бродили возле ворот, да и они старались побыстрее юркнуть в свои курятники, как только наступали скорые, темные, неуютные сумерки.
Зима стояла на пороге. Замерзшие поля покрылись белым крупяным налетом ночного шалого снега. Лес замер, угрюмый, голый, черный, — тоже, как и поля, как и река — в ожидании большого, долгого снега, который должен был укрыть и согреть уставшую землю… Синички прыгали по крышам сараев, пытливо обследовали наличники и щели между бревнами — в надежде, не обнаружат ли неожиданно зазевавшегося с лета древесного жучка. Лохматые вороны и галки огромными стаями устремлялись на закате на другую сторону Волги, туда, где в сероватой пелене смога чернел, а ночами сверкал мерцающими огнями город. Река покрылась тонким прозрачным льдом, и пронизывающий ветер носил по нему клубы снежной крупы и песка, поднятого с безжизненных пляжей.
Как хорошо было в такую погоду сидеть в своем уютном и теплом доме, у настоящего камина, в котором трещали добротные березовые поленья.
Каждый день, проводив мужа и дочь — а Дашу Володя каждое утро отвозил в школу, а потом кто-нибудь из его заместителей привозил ее обратно, — Наташа принималась за нескончаемые домашние дела: убирала огромный дом, варила, стряпала, стирала, гладила, что-то вышивала, а иногда просто устраивалась с книжкой у камина. Чел, в былые времена обожавший целыми днями валяться у огня и греться, наслаждаясь жаром, — теперь неузнаваемо изменился. Он почти что не заходил в дом и все дни проводил в вольере с волчицей. Он и ночью бы не приходил, если бы его не загоняли домой насильно. Лишь иногда днем, когда Ева, свернувшись клубком засыпала, он приходил домой, ложился у камина, но через некоторое время уже нервно вскакивал и требовательно царапал дверь, поскуливая и всем своим видом требуя у хозяйки: «Пусти!»
Ева, к зиме обросшая длинной, густой шерстью, конечно, не очень-то мерзла. Но ведь и она привыкла жить в теплом доме. И вид этого дома, пусть и чужого, и свет его окон, запах тепла и уюта, что приносил с собой Чел, — манили ее нестерпимо, напоминали ей о ее собственном доме, где ей было так хорошо вместе с ее стаей.
Повзрослевшая, Ева выглядела настоящим зверем. Ничего собачьего не оставалось в ней теперь. Это был волк, настоящий волк. И хотя в последнее время она была тиха и даже позволяла Володе гладить себя по загривку, — ни Володя, ни тем более Наташа не решались все же попробовать впустить ее в свой дом. Волчица — не собака. Люди не верили ей и боялись ее…
И Ева все больше замыкалась, все больше внутренне отторгалась от этих людей. И лишь Чел, своей неизменной верной любовью пробуждал в ней нежность. Он был ее единственным другом. Давно уж хозяева его смирились с их дружбой, и теперь Чел мог беспрепятственно заходить в вольеру и оставаться там столько, сколько он захочет. Иногда Володя выпускал Еву в тщательно запертый двор, и тогда наступал миг веселых и счастливых игр. Пес и волчица носились по всему двору, катались по земле в шутливых драках, а потом ложились, прижавшись друг к другу, усталые и довольные. Игрища их были зрелищем не для слабонервных. Чел был массивнее и тяжелее Евы, но уступал ей в неуловимости и быстроте движений. Неизменно на его горле шутливо смыкались и щелкали длинные волчьи клыки, а он, довольный, валялся блаженно на спине, перебирая и дрыгая лапами. При этом рычали они оба так страшно и по-настоящему, что первое время Семеновы все не могли к этому привыкнуть, им казалось, что звери по-настоящему разодрались.
И вот однажды, когда Ева и Чел лежали так, высунув красные языки, раздался стук в ворота, и Ева первая услыхала родной голосок:
— Где ты, Обезьяна?! Мы пришли к тебе в гости! Ева-а!
Никогда не забуду миг нашей встречи. Первое, что увидели мы, как только вошли во двор — это несущийся на нас серый ураган. Ева бросилась на меня и чуть не опрокинула. Горячий язык уже облизывал мое лицо и шею, и слезы, что выступили у меня на глазах. Волчица показалась мне большой, почти огромной — почему-то мысленно, все эти недели я представляла ее гораздо более маленькой и хрупкой.
Ева словно сошла с ума от счастья. Она не знала, к кому ей броситься, кого облизать и обласкать, и металась между двумя родными существами в радостной, суматошной растерянности.
Она снова вместе! Ее стая снова с ней! И они никогда, никогда больше не расстанутся!
Руслан визжал от радости и обнимал Еву. Волчица возвышалась над мальчиком словно скала. Она будто бы хотела прикрыть его своим телом, и, не переставая, все облизывала и облизывала его лицо, его шею, его руки, шалея от родного, молочного запаха этого маленького детеныша…
— Моя Обезьяна, моя молчица! Как я без тебя скучал! А ты, а ты скучала?
Руслан обхватил шею волчицы обеими руками и прижался к ней. Руслан очень любил, как пахла Ева и теперь с радостью вдыхал запах ее густой чистой шерсти.
— Аника, смотри, какая она стала пушистая! Какой у нее хвост и какие штанишки! Аника, ведь мы заберем ее с собой, правда?!
Наташа, Володя и Чел, невольно притихнув и смутившись, стояли молча.