Я осмелела и спросила:
– А почему Вы только сейчас учитесь в институте? Пожалуйста, не обижайтесь, я не хочу вас обидеть, – предупредила я, заметив ее безмолвный напряженный взгляд.
Ольга Денисовна ответила не сразу. Видно тщательно оберегала она свое прошлое от бесцеремонных вторжений и не часто сотрясала свое сердце горькими воспоминаниями.
– В нашей семье было десять детей. Я – меньшая. В колхоз отец не пошел, чувствовал, что не прокормимся. А корову отдал. Все равно нас в кулаки записали, потому что дом имели кирпичный. Отец сам его строил. Труженик он великий. Обложили нас огромным кулацким налогом. Пришли сборщики и забрали всю одежду из сундука. Отец без отдыха работал и снова заработал на одежду и корову. На следующий год опять все отобрали. Братья мои отцу помогали кирпич соломой выжигать. А как-то раз солома загорелась или кто по злобе, из зависти поджег. Младший брат стал тушить. Обгорел сильно, но выжил. Летом всей семьей в колхоз нанимались на работу. Все постройки из нашего кирпича до сих пор стоят. В армию детей кулаков не брали, но когда началась война, мои братья пошли добровольцами. Пете шестнадцать тогда было.
– Это вы про дядю Петю, который труды у меня вел? – поняла я.
– О нем, – подтвердила Ольга Денисовна.
– А вы помните, как война началась? – не удержалась я от следующего вопроса.
– Конечно. Вся наша семья уже за столом сидела. Завтракали. Вдруг подбежала соседка с криком: «Война!». Отец побелел сразу. Все затихли. Жутко мне стало от их молчания. Потом…страшно даже вспоминать…. Два года в школе не училась. При немцах только начальная школа была. Они считали, что для русского народа достаточно. Мальчиков в Германию угоняли. Староста у нас хороший был, предупреждал, чтобы успели попрятаться. Брат Коля в девушку переодевался. Когда девочек начали забирать, мы к партизанам ушли. Зимой вернулись. Немцы одного партизана в деревне поймали, расстреляли, и село подожгли с двух сторон. Скот весь порезали. Нас, детей, на мороз выгнали, а мать заставили печь топить. Мылись они голыми. Мы на чердак забрались, лестницу убрали и дрожим от холода. Тут наши разведчики на лыжах приехали. Ой, как мы радовались! Потом ополченцы в лаптях появились, а следом регулярные войска. Только успокоились, опять немцы пришли. Окопы пришлось рыть и для своих солдат, и для врагов. Зима выдалась на редкость лютая. Голод небывалый. Жили немыслимо тяжко. Как звери. Только бы выжить. Только бы проснуться утром. Печи бурьяном топили. В тот год нас мешок семечек от смерти спас…. Да много чего было. Ты смотри, про кулаков никому, …. – наклонившись совсем близко к моему лицу, шепнула Ольга Денисовна.
– Понимаю, – кивнула я солидно.
– А после войны о десяти классах речи не могло быть. В педучилище поехала. В общежитии снег на стенах. Если кто уходил, то одеяло сразу хватали другие. В два часа ночи шли очередь занимать, чтобы восемьсот граммов хлеба на день получить. Да еще хозяйственную рачительность проявляли, для родных хлебушка хотелось хоть немного сэкономить. В сорок шестом году страшный голод был…. С Украины к нам люди ползли… картофельные очистки, фрукты с земли подбирали…пухли… хоронить не успевали…. Все-таки посчастливилось педучилище закончить. Поехала работать по направлению. Школа маленькая. Учителей не хватает. Я отлично училась, и мне позволили сразу в старших классах преподавать. Учила русских и нагайбаков (крещеные татары). Татары быстро русскому языку обучались, но между собой все равно по-своему разговаривали. Я жила со своей подружкой Раей. Темными вечерами сидели с ней в школьной квартире и пели любимые песни из заветных тетрадей-альбомов. Вроде этой: «Далеко, далеко, где кочуют туманы…». Ты знаешь, счастливы были! Потому, что юные. Быстро катились удивительные годы. Каждый день как щелчок.
Раз и нет его! Упоительные, влекущие, запредельные мечты, озаренные светлой надеждой и любовью!
У молодых жизненные инстинкты удивительно могучи. Вера в то, что учим детей для прекрасного будущего, придавала сил и поднимала нас в своих глазах…. Очень уважали учителей в деревне. Какая бы очередь большая ни была, нас всегда первыми обслуживали. В Сибири я тогда работала. А потом родители домой затребовали. Пришлось послушаться. Я очень не хотела уезжать. И молодой человек не пускал….
Ольга Денисовна медленно наматывала медную проволоку на катушку трансформатора, а мыслями была в далекой Сибири, ставшей ей второй родиной, в которой она оставила частичку своего сердца, но увезла с собой тепло душ благодарных людей суровой земли.
А мне показалось, что после нашего разговора, Ольга Денисовна стала мне как-то ближе, понятней.
МУЗЫКА
С утра таскала уголь в сарай двумя ведрами. Мать увидела из окна и зашумела: «Одним работай! Пупок развяжется». Послушалась. Носила уголь до тех пор, пока пальцы перестали удерживать ведро. И вроде бы недалеко куча от сарая, а руки «развелись». Ничего, за ночь боль стихнет. Не впервой.
Вечером родители отправились на станцию смотреть индийский фильм «Бродяга». Нас не взяли. Фильм «до шестнадцати». Брат пошел к Ленчику, а я лежу на раскладушке, слушаю радио и вспоминаю Лилиного папу. Удивительно располагающий к себе человек! Красиво он вчера рассказывал о музыке ребятам из своего ансамбля русских народных инструментов! Я стояла в школьном буфете за сахаром и сначала задумчиво внимала через открытую дверь класса только звучанию густого мягкого украинского акцента, делающего речь Дмитрия Федоровича обаятельной вне зависимости от содержания. Потом вникла в суть.
– …Магия цыганского темпераментного пения душу затрагивает потому, что они изначально через сердце пропускают потрясающие фразы. Не поют а плачут. Есть у них грандиозные исполнители, певцы от бога.
– … А милые сердцу смешные и забавные частушки? Уникальное явление! Они “своей самобытностью, искренностью и залихватской целебностью всегда скрашивали непробудно тяжкую жизнь народа. Отзвуки неизмеримо далекого неведомого прошлого и сейчас властвуют над нашими душами, наполняя их живительной силой, опьяняющей радостью, неисчерпаемым богатством и глубиной интоннаций, а еще мудростью. В них заключено высшее проявление народной музыки. Пока такое искусство живет в наших сердцах, с нами ничего плохого не произойдет. Через песни и частушки каждое следущее поколение лучше понимает историю своей страны”.
Я сразу вспомнила весну второго класса, странные, на мой взгляд, развлечения девочек на переменах между уроками: танцы, дружное звонкоголосое пенье старинных обрядовых песен, проникнутое истинным, от сердца весельем. Исполнение деревенскими детьми «преданий старины далекой» я тогда объяснила себе их необразованностью, дикостью, серостью, даже дремучестью. Почему я не понимаю истинно народного песнопенья, особенно частушек? Почему они оставляют меня равнодушной? Может, моя душа была сразу расположена к более серьезной музыке? Или этот недостаток является следствием ограниченного детдомовского общения с внешней средой, а знакомить с основами, корнями подобного вида творчества надо было еще в очень раннем возрасте? Если так, то досадно.
Опять прислушалась к разговору в соседнем классе.
– …Не зная романсов, мы теряем одну из составляющих нашей души.… Нежно льются, словно вьются тонкие звуки музыки Вивальди! А какие есть у него мятежные мелодии!… Некоторые русские, украинские, и молдавские народные мелодии вы уже освоили. Скоро возьмемся за немецкие и итальянские.