Ничего, Максим, разберешься со своими проблемами. Главное помни, что из небезразличных, остро чувствующих, эрудированных, образованных и энергичных молодых людей, способных строить, а не разрушать, вырастают те, на ком держится наука, искусство, культура. Они – Соль Земли. Такие безоговорочно нужны стране в любые времена, – закончила разговор учительница и указала девочкам направление их дальнейшего движения.
Нежданно-негаданно заморосил дождь.
– Гусейнаев! Максим! Становись во главе колонны, – весело крикнул учитель.
И мальчишки побежали в сторону спортивного лагеря.
Я тоже заторопилась на квартиру.
*
Мы с Альбиной (дочкой квартирной хозяйки) играем в шашки и болтаем.
– В деревне здорово жить? – спрашивает Альбина.
– В деревне хорошо отдыхать, а жить безрадостно и однообразно. Я там тупею. Жизнь моя пресная, тусклая. В ней нет даже обычного детского азарта. Надоедает бесконечная, монотонная домашняя работа. Вот, например, у меня часто возникает желание рифмовать. Строчки летят, летят, а я должна перо для подушек и перин перебирать, что-то драить, куда-то бежать. Не могу же я одновременно работать и писать! А мысли напирают, давят и уходят. Потом вновь появляются, а я опять занята. Я злюсь, но молчу. Иногда хочется к черту забросить каждодневные дела хоть на пару часов, дать сердцу свободу, почувствовать себя раскованно, получить удовольствие от ярких радостных эмоций. Даже у солдат в армии бывает личное время. Я раньше в городе у папы Яши жила. Часто вспоминаю ту вольную городскую жизнь. Расскажи, как ты живешь? – прошу я Альбину, вытирая ладонями внезапно нахлынувшие освежающие душу неудержимые слезы.
Я не стесняюсь их. Мы обе понимаем, что организм, таким образом, сам избывает (избавляется) обилие отрицательных впечатлений.
Но Альбину волнуют другие проблемы, и она настойчиво допытывается:
– Скажи мне по честному, тебе ставят пятерки за то, что ты дочь директора школы?
– Нет. Детям учителей труднее, чем остальным: их чаще ругают, требуют больше, чтобы примером были, не позорили родителей. Мы все время «под прицелом». Другие балуются, и им с рук сходит, а про нас все выясняется незамедлительно. Это непреложный закон. Моим родителям, например, сразу докладывают, и мать устраивает головомойку, – доверительно пожаловалась я.
– А у нас в классе учится дочка «немки», так она ведет себя как избранная. Свысока на нас смотрит. Знает, что ей все равно пятерочки выставят, – презрительно фыркнула Альбина.
– Она глупая? С липовыми пятерками в институт не поступишь, знания нужны! У тебя еcть любимые учителя?
Альбина ответила задумчиво и сентиментально:
– Есть. Классную обожаю. На восьмое марта я на уроке открытку подписывала, а Елена Михайловна рассердилась. Потом я подарила ей свои стихи, и она так расчувствовалась, даже извинилась за то, что грубо обругала меня. И мы вместе плакали от радости, что поняли друг друга. Я была так счастлива! Одноклассницы говорят мне: «Елена Михайловна умную из себя строит». А я им отвечаю: «Она на самом деле умная, только вам ее не понять». Я девчонкам часто правду в глаза говорю. Они меня за это не любят. А я их не боюсь. Я теперь самостоятельная.
Наша учительница литературы говорит всегда страстно, но поразительно бессодержательно. Я склоняюсь к мысли, что она не способна потрясти воображение учеников своими знаниями, поэтому морочит нам голову, жутко кричит и за поведение двойки ставит. Ей не хватает деликатности вовремя остановиться. Моя подружка Надя из-за двоек так переживает, что у нее даже температура поднимается. Нина Федоровна никогда не выясняет, кто виноват и наказывает того, кто под руку попался. Ей безразлично, что Надя никогда не балуется. И говорит она мерзким голосом.
Ей бы только морали читать.
А директриса заставляет учеников с блокнотиками ходить и записывать всех, кто по коридору бегает. Мне мама запретила этим заниматься и долго возмущалась: «Кого она из вас хочет воспитать?!» Наши учителя быстро этикетку каждому ученику вешают. Если один раз грубо повел себя – все, плохой! А почему нагрубил человек? Значит, кто-то наступил на его любимую мозоль, на болевую точку, за живое тронул. Ведь, правда?
Я понимаю, некогда учителям нас изучать. Мне географичка как-то сказала: «У меня пять классов, в них – сто пятьдесят человек. Пока всех в лицо запомню, – четверть проходит. Иной раз ставлю тройку, а сама думаю: «Вася, это тот, рыженький, или все-таки черненький? Какой уж тут индивидуальный подход к ребенку?!» Впрочем, я вполне допускаю, что учительница права. Я не имею права претендовать на роль прокурора, хотя, знаешь, набирается множество фактов…. Трудно учиться в школе, которая борется за первое место в городе. Знаешь, каких нервов стоит детям беспрерывные проверки, муштра! Постоянно находимся в зажатом состоянии. Часто уроки бывают не в радость. Слабых учеников совсем затюкали. А они ведь тоже в чем-то могли бы проявить себя не хуже отличников. Где уж тут родиться фантазиям, откуда быть свободному радостному полету мысли? Отдельные талантливые учителя выручают. Находят способы позволить нам раскрыться.
Альбина замолчала. Минуты две мы сидели тихо. Я первой заговорила:
– У меня задушевных учителей нет, но свою математичку я обожаю до потери пульса. Математику из-за нее полюбила.
– А я люблю физику. Мне кажется, что математика плоская наука, а физика – объемная, – глубокомысленно произнесла Альбина.
– Здорово придумала! Мне такое в голову не приходило, – обрадовалась я хорошей фразе. – А у тебя лучшие подруги в школе или во дворе?
– Во дворе, конечно, – как-то сумрачно ответила Альбина. – Одноклассницы даже вредить могут за то, что я отличница.
– Дикость какая-то! Разве отлично учиться зазорно? – искренне удивилась я.
– Завидуют уму, трудолюбию, – объяснила Альбина.
– Зачем завидовать? Каждому свое: кому трактор, кому вуз. Это разумно, – выразила я свое категоричное мнение.
– Все-то у тебя просто! – поморщилась подруга. – Как ты не понимаешь! Им же обидно, если кто-то лучше учится.
– Надо самим стараться и не будет обидно, – опять недоуменно возразила я.
– А если не хочется, если лень? – усмехнулась Альбина, разглядывая меня как музейный экспонат. – Проще свалить свою вину на другого: «Вот мол ей повезло с папочкой, а мне нет».
– Причем тут отец? Из нашей школы в МГУ учатся ребята, у которых нет отцов. Не логично рассуждают твои одноклассницы, – заявила я авторитетно.
– Логично, дорогое ты мое реликтовое чудо! С хорошим папой легче по жизни идти, – с болезненным сарказмом сказала Альбина.
– Мы и без пап пробьемся! Скулить не будем. Все-таки странные твои одноклассницы. Все у них в голове шиворот-навыворот! – с неудовольствием константировала я, пожимая плечами и до конца не осознавая взглядов городских ровестниц.
Я не принимала их, но они зародили во мне некоторое сомнение и неуверенность. Я устыдилась своей запальчивости, необоснованной категоричности и замолчала.
Глаза Альбины вдруг загорелись теплым светом воспоминаний, и она мечтательно заговорила:
– До шести лет я в деревне у бабушки жила, поэтому сначала здесь, во дворе не находила друзей. У них свой круг был, чужаков в него не пускали. Как-то я познакомилась с Машей из соседнего двора. Родители у нее богатые, но жестокие. Били ее за малую провинность. Сначала мы боялись друг друга и просто вежливо здоровались. Потом она привела меня к своим друзьям.
Раз гуляем мы около берез. Подъезжает мальчик на велосипеде. Это был Миша.