А в конце вечера наши подопечные, не предупредив никого, почему-то стали одна за другой исчезать из клуба. Мы с Валерой – за ними. Близко не подходим, держим дистанцию, пытаясь понять, что они замыслили. До детдома два километра. Ночь темная. На улице ни одного фонаря. Противный мелкий дождь быстро сделал дорогу скользкой.
Вдруг мимо нас пронесся самосвал. «Господи! Хоть бы не сбил…», – только и успела подумать. И тут же услышала истошный вопль: «Помогите!» Сердце замерло. К горлу подступил комок. Я в детстве ничего не боялась. Но тут не о себе, о других думать приходилось. Ответственность несоразмерна моему жизненному опыту! От страха ноги прилипли к дороге. Не спрятаться от беды!… Растерянность обнажила мою неприспособленность.
Валера схватил меня за руку и поволок вперед. Я безвольно подчинилась. Голоса слышим, но никого не видим. Я этой дорогой давно не ходила в село и не знала, что слева от элеватора появился огромный котлован, заполненный водой. А Валера догадался, что школьницы скатились в него.
Стены котлована отвесные, скользкие. И как девочки ни старались, не получалось у них выползти. Сначала они еще шутили. Лена кричала Свете: «Мои туфли на дно пошли, ты и меня туда же хочешь отправить?» Потом устали. Юмор потонул в грязных волнах. Слышу зашедшийся в плаче голос. Со страху девочки принялись выяснять, кто пожертвует собой, чтобы спасти остальных. Никто не хотел. Начались истерики.
Сердце мое затрепыхалось птичкой, пойманной в силок. В это время Валера держал меня за ноги, а я, лежа в грязи, шарила по стене котлована, пытаясь дотянуться до рук девочек. Потом я держала Валеру за ноги. Бесполезно! От волнения за детей у меня в глазах колики. Вдруг в темноте задела ремень на брюках Валеры, и меня осенило: «В нем спасение!» Я так громко крикнула: «Снимай ремень!», что Валера вздрогнул, и сам чуть не свалился в котлован. Воспитатель детдома Сергей Николаевич, случайно оказавшийся неподалеку, услышав крики, тоже поспешил на помощь. Трое взрослых – большая сила! И, тем не менее, мы с трудом вытащили девочек.
Пришли в детдом чудовищно грязные, обалдевшие от пережитого страха. От холода зубы у всех «выбивали» чечетку. Валера пошутил: «День завершился победой над вечным, монотонным однообразием!» Но я уже думала только о том, как мне достанется от директрисы.
Встретила нас завуч Инна Алексеевна. Ее перед самым началом учебного года прислали в наш детдом. Она дежурила в тот вечер. Даже я – привычный, детдомовский ребенок – была шокирована гадостями, изливавшимися из ее уст. Глумилась, душу оскверняла. Лицо искажалось высокомерной ненавистью. Она была пристрастна, груба до омерзения. Ее цинизм вызывал отвращение. И закончила «выволочку» с нескрываемым презрением: «Вызвала в кабинет не для того, чтобы комплименты делать и по головке гладить». Жутко вспоминать! Можно подумать, что она всю жизнь мечтала унижать людей. И как такие, с позволения сказать, педагоги идут к нам работать? Зачем их присылают?
Тоска на меня навалилась, жить не хотелось. Я стояла перед ней мокрая, измученная, внешне бесстрастная, безразличная. Чтобы унять нетерпение и раздражение крепко сжала зубы. Я не имела сил протестовать, устраивать двухсторонний обстрел. Я лишь машинально по-детски думала: «Вас бы туда, в котлован». Выслушав оскорбления и проклятья, пошла прочь. Ночь спала плохо, нервное напряжение дало о себе знать, а утром положила заявление на стол директрисе. Татьяна Николаевна не подписала его, а Инне Алексеевне сказала: «Спасибо надо Елене сказать, а не отчитывать. Она детей спасла. Впервые столкнулась с трудностями и не спасовала». И в ее глазах на мгновение проступила неподдельная грусть.
Вот такое первое сентября у меня получилось!
Забыв об очереди и о миткале, я с замирающим сердцем слушала рассказ, и с интересом разглядывала молоденькую учительницу. Худенькая, маленькая, грустные черные глаза. Мне казалось, что я понимаю ее лучше моей матери. Глубже, что ли? Она мне нравилась.
И ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ ЖИТЬ?
Иду домой. В изгородь школы мертвой хваткой вцепились лианы дикого винограда. Их верхние листья красно-бурые, а кисти плодов черные. У ворот беззаботный котенок играет сухими листьями березы. «Сентябрит уже», – говорила когда-то в лесном детдоме про начало осени баба Мавра. Села на скамейку в парке. Тишина нарушается редким падением желудей, еле слышным писком птиц в ветвях дуба и мимолетным жужжанием букашек. У моих ног замерли тени былинок, уже сбросивших семена. Мне на колени, вращаясь как в замедленном кадре, «приземлился вертолетик» – семечко липы. Встряхнула крыльями сорока и исчезла. Даже на верхушке березы нити ветвей не чувствуют колебания воздуха. И там тишь. Слепит солнце. От него тепло и уютно.
Направилась по крутой тропинке к молоденьким елкам. Смотрю, они странно распушились, растопырились, и кажется, каждой хвоинкой устремились к солнцу. Весной иголки были слипшимися или плотно прижатыми друг к дружке по верхней поверхности веток наподобие одностороннего колючего меха. И летом я не замечала у них особой жажды тепла и света. Теперь все веточки дерева напоминали мне маленькие пушистые зеленые бутылочные ершики радостно даже как-то восторженно впитывающие в себя нещедрое осеннее тепло. На душе сделалось невыразимо приятно.
Дальше иду. Вижу как, переливаясь всевозможными оттенками красного бордового и малинового, на каменных перилах лестницы ведущей к реке висят богатые ковры, свитые из невидимых под густой листвой мощных лиан дикого винограда. Сияние фонтана меркнет в окружении пылающих городских кленов и лесных, с естественным жарким свечением. Строгая чопорная красота его высоких струй тускнеет на фоне буйной игры растительных красок. Почему яркие клены сейчас мне кажутся более густыми, чем тогда, когда были зелеными? Они же наполнились собственным сиянием, приобрели воздушность?
Полыхают рябины, золото стекает с берез. А как называется это дерево, крона которого вобрала в себя все роскошное многоцветье ранней осени? Как влечет и притягивает к себе его красота, как трудно оторвать от нее восхищенный взгляд! Жизнь из деревьев уходит так ярко и радостно? Нет. Деревья не умирают, они засыпают. У них будут долгие зимние каникулы.
Собираю букет из опавших листьев особенной окраски. Невольно всматриваюсь в пеструю шуршащую пахучую перину. Сколько неожиданных сочетаний оттенков песочного, светло-коричневого, палевого цвета увядающих листьев получилось от случайных слияний ранее ярких красок! Их бесчисленное множество. И в них тоже заключена своя прелесть, свое прощальное тепло. В ярком убранстве деревьев – праздник осени, а с блеклых листьев на земле начинается осенняя грусть, проводы тепла.
По аллее неспешно идет цыганка в шали с ярко красными цветами по черному полю, высматривая очередную жертву. Школьники вспорхнули шумной стайкой с соседней лавочки. Мальчик, отрешенно сгорбившись, сидит на пригорке и тихо задумчиво и одиноко смотрит вдаль. Что его беспокоит, что волнует?
А у меня в голове фантазии: «Деревья как люди. Вон та нежная пестренькая березка как девочка, а эта облитая золотом – важная красивая дама. Пирамидальный тополек – щеголь-юнец. Старушка-сосна изогнулась печалью вековой».
Ухнула в ворох листвы, подставила лицо солнцу. Лежу. От восхищения матушкой-природой расширяется моя душа, делается легкой, открытой радости и всему прекрасному.