зима начинается, да и израильтяне создают массу проблем...
Довольно долго разговаривали о погоде и дождях, прежде чем приступили к цели нашего визита. Поскольку отец не говорил о своей дочери, значит, и Хассан о ней не заговаривал, тем более я. Нам предложили чаю. Поскольку я иностранка, приехавшая в гости, я не могла отказаться от гостеприимства. И вот уже пора уезжать. Попрощались.
– Мы приедем к вам еще раз...
Не очень-то далеко мы продвинулись, однако пришлось уезжать. Потому что начинать надо так, и мы оба об этом знали. Надо войти в доверие, чтобы нас не приняли за врагов или дознавателей, дать им время, чтобы можно было приехать снова.
И вот мы уже оказались на дороге, ведущей к городу, расположенному в сорока километрах отсюда. Я помню, что вздохнула с облегчением:
– Уф! Кажется, все прошло не так уж плохо? Можем вернуться через несколько дней.
– Вы, в самом деле, хотите вернуться?
– Да, конечно, ведь пока мы ровным счетом ничего не сделали.
– Но что вы можете им предложить? Если это деньги, то они ни к чему... не рассчитывайте на них. Честь есть честь.
– Я буду упирать на тот факт, что она умирает. К сожалению, это правда, вы мне сами это говорили...
– Без срочного лечения, а срочность уже давно миновала, в самом деле, ее шансы уже ничтожны.
– Тогда, поскольку она может там остаться, я скажу им, что увезу ее умирать в другое место... Возможно, это поможет им избавиться от проблем?
– Она несовершеннолетняя, и у нее нет документов, необходимо согласие родителей. Но они палец о палец не ударят, чтобы выправить бумаги. Вы ничего не сможете сделать...
– Но давайте все же приедем к ним еще раз. Когда вы им позвоните по арабскому телефону?
– Через несколько дней, дайте мне время...
Только у маленькой Суад совсем не оставалось времени. Но Хассан был настоящим волшебным доктором. У него была работа в госпитале, семья, и тот простой факт, что он вмешался в преступление во имя чести, мог навлечь на него серьезные неприятности. Я все больше и больше понимала это и уважала его осторожность. Преодолеть подобные запреты, попытаться их обойти – все это было внове для меня, и я погрузилась в эту затею со всей своей энергией. Но именно Хассан связывался с деревней, предупреждая о наших визитах, и я прекрасно представляла, каково ему приходилось...
Суад умрет
– Мой брат очень добрый. Он попытался принести мне бананы, а доктор велел ему больше не приходить.
– А кто с тобой это сделал?
– Это Хуссейн, муж моей старшей сестры. А мать принесла мне яд в стакане...
Я уже знала немного больше об истории Суад. Она уже говорила лучше, но условия в этом госпитале были ужасны для нее. Ее вымыли один раз, держа за остатки волос на голове. Ожоги воспалялись, сочились и кровоточили постоянно. Я разглядела верхнюю часть ее тела: голова была склонена на грудь, как при молитве, так как подбородок прикипел к груди. Она не могла шевельнуть руками. Нефть или бензин были вылиты ей сверху на голову. Огонь спускался на шею, уши, по спине, рукам и верхней части груди. Она была скрючена, как какая-то странная мумия, вероятно, еще тогда, когда ее транспортировали, и до сих пор была в том же состоянии, уже более двух недель. Не считая родов в полукоматозном состоянии и ребенка, который исчез. Скорее всего, социальные службы поместили его в какой-нибудь сиротский приют, но куда именно? Мне очень хорошо известно будущее, которое ждет этих незаконнорожденных детей. Оно безнадежно.
Мой план был безумным. В первую очередь я хотела перевезти ее в Вифлеем – город, находившийся в то время под контролем израильтян, куда имели доступ, как я, так и она. Несложно перевезти ее в другой город. Я определенно знала, что там не было необходимых средств для пораженных обширными ожогами.
Это был только промежуточный этап. Но в Вифлееме можно было получить хотя бы минимальное базовое лечение. И третья фаза моего плана: отъезд в Европу с согласия организации «Земля людей», которую я еще не запрашивала. Не говоря уже о ребенке, которого я тоже намеревалась разыскать между делом.
Когда молодой доктор сел в мою маленькую машину, чтобы ехать во второй раз к родителям Суад, он опять казался встревоженным. Нас приняли там же, на улице под деревом, шел тот же банальный разговор, но на этот раз я заговорила о детях, которых нигде не было видно.
– У вас много детей? Где они?
– Они в поле. У нас есть замужняя дочь, у нее два мальчика, и есть женатый сын, у него тоже два мальчика.
Значит, мальчики. Надо было поздравить главу семьи. Но и посочувствовать также.
– Я знаю, что у вас есть дочь, которая причинила вам много неприятностей.
– Йа харам! Это ужасно, что с нами произошло! Какое несчастье!
– В самом деле, это большая неприятность для вас.
– Да, очень жаль. Аллах Карим! Но Бог велик.
– Однако в деревне очень неприятно иметь такие сложные проблемы...
– Да, нам всем очень тяжело.
Мать не говорила ни слова. Все стояла, подчиняясь мужу.
– Да, так или иначе, она скоро умрет. Она очень плоха.
– Да! Аллах Карим!
А мой доктор добавил с видом профессионала:
– Да, она, в самом деле, очень плоха.
Он понял мой интерес к этому странному торгу об ожидаемой смерти девушки. Он мне помогал, живо подтверждая мимикой неизбежную смерть Суад, в то время как мы сами ожидали как раз противоположного... Он принял эстафетную палочку. Отец наконец-то поведал то, что его особенно заботило:
– Я надеюсь, что мы сможем остаться в деревне.
– О да, конечно. Ведь рано или поздно она все равно умрет.
– На все воля Божья. Эта наш рок. Мы тут ничего не поделаем.
Но он так и не сказал, что же все-таки произошло, ни слова. Тогда, в какой-то момент, я сделала ход своей пешкой на шахматной доске:
– И все же для вас будет не очень хорошо, если она умрет здесь? Когда вы проведете похороны? И где?
– Мы похороним ее здесь, в саду.
– Может быть, если я заберу ее с собой, она сможет умереть в другом месте, и у вас не возникнет этих проблем.
Родителям, судя по всему, мои слова о том, что я заберу ее с собой, чтобы она умерла где-то в другом месте, ничего не говорят. Они никогда в жизни не слышали ни о чем подобном. Хассан сразу понял это и слегка на них нажал:
– Вообще-то, конечно, это создало бы меньше проблем и для вас, и для всей деревни...
– Да, но мы все же похороним ее здесь, если на то воля Божья, и всем скажем, что похоронили ее, и все.
– Я не знаю, но все же подумайте хорошенько. Возможно, я смогу увезти ее умирать в другое место. Я смогу это сделать, если для вас это будет лучше...
Как это ни отвратительно, но в этой патологической игре я могу делать ставку только на смерть. Возвратить Суад к жизни и говорить о лечении – это навести на них страх. Они сказали, что им надо поговорить между собой. Таким образом, они дали нам понять, что пора уезжать. Что мы и сделали после обычных приветствий и обещаний приехать еще раз. Что можно было подумать в тот момент о нашей попытке? Правильно ли мы вели переговоры? С одной стороны, Суад исчезнет, а с другой стороны, ее семья вновь обретет честь в своей деревне...
Как говорит отец, Бог велик. Надо проявить терпение.
Пока шло время, я ходила в госпиталь каждый день, чтобы обеспечить хотя бы минимальный уход. Мое присутствие обязывало персонал прилагать кое-какие усилия. Например, проводить большую дезинфекцию. Но без болеутоляющих и без специальных препаратов кожа бедной Суад представляла собой огромную рану, причиняющую ей невыносимую боль, и смотреть на эти ожоги со стороны было ужасно.