Как только в этих французских городах и весях случается подобная история, обнаруживается какая-нибудь фамильная тайна, в которой приятно порыться, все общественные и пространственные дистанции сокращаются, и тут уж все начинают действовать заодно: и адмиральские жены, господствующие в салонах Тулонского порта, и призрачные старушки, дрожащие даже под солнцем Ле Канне или Монте-Карло, в которых с трудом можно узнать парижских актрис девятисотых годов, и старые салонные львы, живущие теперь доходами со своих крошечных садиков, и процветающие фабриканты местных аперитивов. Вопреки всем усилиям открытия были самые скромные, да и недостоверные; Агнесса забилась в свой уголок, а затем началась война. И ту, которой знаменитое имя Буссарделей было дано дважды - первый раз в младенчестве и вторично в недолгом браке, - потеряли из виду где-то за взгорьями крохотного островка.
Агнесса знала, что Мано можно доверить тайну скорее, чем кому-либо другому, но не только это побуждало ее рассказать о своих отношениях с семьей. До сих пор ее молчание, ее диковинное одиночество в значительной степени объяснялось полным безразличием к общественному мнению. После смерти Ксавье она в буквальном смысле слова зарылась, спряталась на мысе Байю, который она унаследовала от мужа, приросла к своему мальчику. "Знаете, я настоящая медведица, - говорила она людям, которые звонили по телефону на ее богоспасаемый островок, и добавляла: -А особенно с тех пор, как у меня появился медвежонок". Но нынче ночью в этом подвальчике Агнессу обступали мысли, обычно ей чуждые. Вдруг она начала беспокоиться по поводу того, что скажут и подумают о ней, ибо она не могла не знать о том, что о ней ходят самые различные слухи.
- Должно быть, меня не очень щадили в разговорах, - сказала она Мано. Да, да, не отрицайте. Впрочем, поделом мне...
Для начала она мужественно призналась своей подруге, что родила сына не от Ксавье. И Мано, продолжая безмолвно посасывать мундштук, удержалась и не сказала, что в этом никто и не сомневался. До того как внезапно стало известно о свадьбе кузена и кузины, Агнесса ни разу не показывалась в Пор-Кро, и смерть Ксавье, случившаяся спустя немного времени, не могла изменить некоторых дат: младенец появился на свет менее чем через восемь месяцев после поспешно заключенного брачного союза.
- Ну что ж, я вам все объясню, - сказала Агнесса таким тоном, который означает, что рассказчик, пораздумав, в конце концов уступает настойчивости собеседника, хотя в действительности дело тут было отнюдь не в настойчивости ее подруги;
если к деликатному любопытству Мано не прибавилась бы потребность самой Агнессы высказаться, она не нарушила бы столь долгого молчания.
- В Соединенных Штатах, - продолжала она, - у меня был довольно продолжительный флирт с одним из товарищей по университету. Через некоторое время я встретилась с ним как-то случайно вечером в Париже. И когда я убедилась, что эта встреча не останется без последствий, я решила довериться Ксавье. Он один из всей нашей семьи способен был понять меня. Он тут же предложил мне выйти за него замуж. Когда наступил мало-мальски правдоподобный срок, мы в соответствии со своим уговором сообщили семье, что ждем ребенка. Тогда они вызвали Ксавье в Париж. Они решили открыть ему глаза на меня, обманщицу, а между тем открыли нечто гораздо более мрачное. Мой кузен был когда-то болен туберкулезом, вылечился, но с наступлением отрочества подвергся некой операции. После чего не возникло никаких препятствий к браку, к близости с женщинами, но одно стало невозможно отцовство. Он был бесплоден. И моя тетка Эмма, его воспитавшая, поскольку он был фактически сиротой, скрыла от него это обстоятельство. И наша семья тоже.
Они допустили наш брак, не сказав ничего ни ему, ни мне. Скрыли потому, что наш брак был им на руку. Мы оба в семье считались неприкаянными - он из-за своей болезни и неустроенности, я потому, что мне уже стукнуло двадцать шесть лет. Я успела прослыть необщительной. Так что мы сами предложили выход, превосходивший все ожидания наших родных, поскольку капиталы оставались в семье Буссарделей. Да, Мано, такова жизнь, таковы браки и таковы смерти в нашей среде. Так было, так осталось и по сие время. Не думайте только, что это какой-то вымерший мир, палеолит. Напротив, у нас там все молодец к молодцу, можете мне поверить.
Агнесса оборвала свой рассказ и глубоко вздохнула, как перед утренней зарядкой, которую начинаешь делать нехотя. Мано сидела не шевелясь, и Агнесса заговорила вновь более спокойным тоном:
- Вполне понятно, что, узнав о моей беременности, создававшей опасность появления в семье чужого ребенка, родственники открыли Ксавье секрет. Но Ксавье принадлежал к сверхчувствительным натурам. Обнаружив одновременно и свое увечье и весь этот семейный обман, он почувствовал себя больным. Да, больным физически. И скрылся на четвертом этаже родительского особняка, в пустой комнате. Там он открыл окно, у него началось головокружение, неукротимая рвота, и он внезапно свалился вниз. Не буду вам рассказывать всех подробностей; произошло кровоизлияние в мозг с осложнениями. Короче, когда я примчалась на авеню Ван-Дейка и увидела его почти умирающим, я осведомилась о его состоянии у доктора, и тот сказал мне, что спасти Ксавье нельзя. Ни малейшей надежды не оставалось. Но когда я наклонилась над постелью несчастного Ксавье, я уловила проблеск сознания в его глазах, и он успел прошептать мне, что желал бы умереть подальше от них.
- Тогда, - продолжала Агнесса, с минуту помолчав, - вот тогда-то, Мано, я его похитила. Глубокой ночью, когда весь дом был погружен в сон. Я удалила сиделку и договорилась с шоферами санитарного автомобиля. Я похитила его, чтобы отвезти на наш остров; по пути туда он и умер в мчавшемся автомобиле. Произошло это между Оранжем и Авиньоном.
Она замолчала. В подвальчике с желтыми стенами наступила тишина. Мано сидела с потухшей сигаретой во рту и не зажигала ее. Агнесса, почувствовав, что с нее свалилось бремя двухлетней давности, задышала теперь свободнее, давая улечься мучительному волнению. Всей глубиной сердца она оценила почтительное, торжественное молчание Мано и поняла, что в эту минуту между ними завязалась истинная дружба.
Они вышли во двор из безмолвного дома и заметили, что ночь уже идет к концу. Агнесса поэтому решила пойти принять ванну в номере гостиницы, который Мано сняла для нее. Таким образом, она поспеет к семичасовому сен-рафаэльскому поезду; Агнессе надо было пересесть в Ля Полин на Гиер, оттуда было уже недалеко до Вье-Салена, а от Вье-Салена менее двух часов до ее острова. Она провела бессонную ночь, а тут еще такая утомительная поездка! Но после всего, что ей пришлось услышать, испытать, перечувствовать вновь, ей даже приятно было пренебречь своим покоем, пожертвовать им, изнурить себя физически.
В поезде, который приходил из Лиона и еще более далеких мест, стояли запахи ночи, усталости, уныния, сна вповалку. Отопление не действовало, но тяжелый человеческий дух согревал вагон, спасая от предрассветного холода. В каждом купе, как это повелось в последнее время, было по два лишних пассажира. Стоило Агнессе сесть в коридоре на чемодан, как она сразу почувствовала, что приближается к мысу Байю, и ей показалось, что она уехала оттуда уже много дней назад. Поезд мягко укачивал ее. Стало совсем светло.