Он признался, что нередко в те дни, когда ему не разрешалось приходить, он сидел за кустом гортензий и следил за ее окном, пока не гас свет. Что, бывало, он в полночь, а то и в два часа ночи садился на велосипед просто ради удовольствия проехать мимо ее дома. Что когда она упомянула брессанца, хоть он и понял, что это шутка, но все равно готов был его убить, Что с тех пор как он с ней познакомился, он не смотрит больше ни на одну женщину, хотя она упорно отвергает его. Что он мечтает только об одном, чтобы она разрешила ему проводить ночи рядом с нею и приносить ей каждую неделю свою получку. Из любви к ней и если она этого потребует, он готов даже отказаться от спортивной славы.
- Неужели это правда, неужели вы согласны быть моей? - повторял он.
Бюзар не обольститель. Он не сумел воспользоваться моментом. Пока он говорил, Мари-Жанна взяла себя в руки. Она тихонько оттолкнула его.
- Лежите спокойно.
Он снова к ней прижался. Она оттолкнула его более решительно.
- Почему? - спросил Бюзар.
- Не хочу.
- Но вы же хотели.
- А теперь не хочу.
Бюзар вскочил с кровати, прошелся по комнате и вернулся к Мари-Жанне.
- Вы очень злая женщина.
У Бюзара черные глаза. Сейчас он стоял перед ней, нахмурив брови, и казался невероятно высоким.
Мари-Жанна проворно встала, не спеша обошла Бюзара, который, сделав полуоборот не сходя с места, проводил ее взглядом, остановилась у прямоугольного зеркала, висевшего над туалетным столиком, и стала приводить в порядок свою прическу.
Бюзар подошел к Мари-Жанне, взял ее за плечи, силой повернул лицом к себе и схватил за запястья.
- Пойдем!
- Нет.
Она тряхнула руками, и он их выпустил.
Бюзар подошел к столу, опустился на стул, на котором провел весь вечер, сидя напротив Мари-Жанны, и уронил голову на руки. Мари-Жанна увидела, как от рыданий судорожно вздрагивает его худая спина. Она села напротив него на стул с высокой спинкой.
- Бернар, - сказала она, - не надо больше приходить.
Еще не было одиннадцати. У них оставалось много времени на обычные для счастливых или несчастливых возлюбленных и супружеских пар пререкания: "Ты обещала", "Ничего я не обещала", "Я имею право", "Ты не имеешь права", "Я настаиваю на своем праве" и, наконец, самый веский довод, который иногда пресекает спор и приводится сильной стороной, то есть, говоря их языком, тем из них, кто меньше любит: "Я не хочу" или "Я хочу". Не буду дальше распространяться на эту тему. Сказанного мною достаточно, чтобы читатель получил полное представление о любовных отношениях Бюзара и Мари-Жанны в течение первых полутора лет.
Но сейчас возникло новое обстоятельство. Мари-Жанна чуть не уступила и сделала из этого вывод: Бернар не должен больше приходить. Даже если, а это вполне вероятно, Мари-Жанна в конце концов отменит свой запрет, она оказалась вынуждена сейчас объясниться откровеннее, чем когда-либо.
Почему она сопротивлялась Бюзару с упорством, которое сделало бы честь набожной девушке в те времена, когда считалось, что физическая близость угрожает спасению души? Вот этого я никак не мог понять, хотя все ее признания Корделия передавала мне.
- Она боится забеременеть. Вовсе незачем быть психоаналитиком, чтобы понять это, - сказала Корделия.
- В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году? - удивился я. - Сейчас даже школьницы знают, какие предосторожности следует принять...
- А Мари-Жанна не школьница. - Корделия разозлилась. - Кто же мог научить ее тому, что твои школьницы будто бы знают? Где она достанет то, что ей необходимо? И кто ей даст на это деньги?
Мари-Жанна призналась Корделии, что у нее было три любовника. Самый последний считал ниже своего мужского достоинства прибегать к единственному известному в Бионне способу предохраняться, будто он старый муж.
Мари-Жанна забеременела, а его взяли на военную службу. Аборт произвела какая-то старуха, и неудачно. В больнице хирург делал вычистку без анестезии, чтобы наказать Мари-Жанну "за нанесение ущерба своему здоровью". Прошло четыре года, и Мари-Жанна все это время вела целомудренный образ жизни.
- Свободная любовь - это тоже роскошь! - воскликнула Корделия.
- А почему ей не выйти за Бюзара?
- А почему она должна выходить за него?
Бюзар, разъезжая на своем трехколесном велосипеде, зарабатывал немного меньше Мари-Жанны. Жил он у своих родителей. Квартиру в Бионне найти трудно, население здесь росло так же быстро, как развивалась пластмассовая промышленность, которая зародилась в 1936 году, одновременно с появлением пресса для литья под давлением, и за эти восемнадцать лет вытеснила всякую другую индустрию. Если в доме, где тихо жили две женщины, появится мужчина со всеми своими требованиями, кончится их спокойная жизнь, и с каждым очередным ребенком их относительная обеспеченность будет все уменьшаться вот что несло Мари-Жанне замужество.
- Слишком дорого ей обойдется муж, - закончила Корделия.
- Значит, она не любит Бюзара.
- Откуда ей знать, любит ли она его. Была бы она с ним счастлива возможно, и полюбила бы. Любовь так же разнообразна, как условия, в которых живут любящие друг друга люди. Любовь - это не таинство. К счастью, Мари-Жанна не склонна ни к религии, ни к метафизике.
- Зачем же она продолжает принимать Бюзара?
- Имеет же она право развлечься.
- Но он-то страдает.
- Знаешь, мужчины вечно жалуются на такого рода страдания... А они куда менее болезненны, чем аборт.
Приблизительно то же самое, только другими словами, Мари-Жанна пыталась втолковать Бюзару во вторник вечером, когда он пришел к ней впервые после воскресных гонок.
Спор между ними затянулся до поздней ночи.
- Потребуй от меня чего угодно, - твердил Бюзар. - Я способен на все, чтобы доказать тебе свою любовь.
- Хорошо, - в конце концов согласилась Мари-Жанна. - Найди себе дельное занятие, поищи квартиру, и мы поженимся.
- Это пустяки! - воскликнул Бюзар. - Завтра же попрошу Поля Мореля перевести меня в цех. А насчет квартиры...
- Нет, - прервала его Мари-Жанна. - Мой муж не должен работать на фабрике пластмасс.
Рабочие пластмассовой промышленности разделяются на две категории: слесари-инструментальщики, изготовляющие формы, - специальность высокой квалификации, и учиться этой профессии Бюзару поздно, тем более что ему необходимо зарабатывать себе на жизнь. И прессовщики, которые обслуживают пресс и не имеют никакой квалификации; на предприятиях с сильной профсоюзной организацией прессовщики зарабатывали в 1954 году по сто шестьдесят франков в час. Прессовщик всю свою жизнь остается неквалифицированным рабочим.
- Я не считаю дельным занятием работу у пресса, - продолжала Мари-Жанна.
Она, как и все жительницы Бионны, знает, что тот, кто встал к прессу, больше ничего в жизни не достигнет. Не имея возможности увеличить почасовую оплату, он будет работать сверхурочно. Начнет с восьми часов на фабрике. Потом, когда ему захочется приобрести газовую плиту или мотороллер, пойдет подрабатывать в небольшие мастерские, хозяева которых по дешевке перекупают на фабриках устаревшие прессы. Рабочий день прессовщика будет все удлиняться и удлиняться; он будет уже и спать и есть единственно ради того, чтобы набраться сил для работы; и ничего другого до самой смерти.
Но в Бионне работать больше негде.
- Я хочу уехать из Бионны, - заявила Мари-Жанна. - Вот мое условие.
- Мы сможем это сделать, когда я стану профессиональным гонщиком.
- Хорошо, отложим нашу свадьбу до того времени, когда ты будешь вторым Луизоном Бобэ.
- Я плюну на велосипед! - воскликнул Бюзар.