Якуб поначалу встретил радушно, но скоро Иван стал его раздражать. Несостоявшийся литературный гений зачастил в Танин дом, слишком много и не по делу болтал, ходил за Таней хвостом, выполняя все ее капризы, как преданная собака.
— Тьфу, — отплевывался Якуб. — Не мужик он, что ли?
Покуда Иван еще лыко вязал, Таня направляла его говорливость в нужное ей русло, попутно задавая вопросы о прошлом, о его друзьях и близких. Его творческие поиски ничуть ее не интересовали, а о жене он и не вспоминал. Пару раз хмель пробудил в нем редкую злость, и он вдрут обрушился с обличениями и критикой в адрес партии и правительства. Досталось и Черновым. Одобрительно отозвался только о Елке, которая вроде бы поправилась, вышла замуж и уехала с мужем работать за границу. Про Леньку Рафаловича знал только, что тот служит где-то на Севере, на военном корабле. Про Никиту говорил хоть и неохотно, но обстоятельно. Не вдаряясь, зачем ей это надо, Таня хотела узнать обо всех побольше. Спинным мозгом чувствовала, что Никита появился где-то на горизонте, встряв в Ванечкину жизнь, о чем бедолага и не подозревал. Из его историй она вынесла кое-какие важные детали, демонстрирующие тайную интимную жизнь брата.
Подружки, не сговариваясь, одновременно определили его нетривиальную сексуальную ориентацию — уж очень много Ванечка рассказывал о постоянном партнере Никитушки, известном блестящем артисте. Ну а то, что на братике природа круто отдохнула, как на мужике, она знала не понаслышке. И еще, из разговоров выудила она догадку, что неровно ее братец дышит к Ванюшиной жене. Не очень-то это укладывалось в мозгу. Но если так, — Иван здесь как нельзя кстати. Тогда следует ждать гостей, а именно Никиту… В особую стопочку складывалась сага о Черновых.
Хитросплетения этой семьи Ванечка знал больше по рассказам своей матушки, которая не один год верой и правдой служила Дормидонтычу. «Это у них, Лариных, в крови», — решила про себя Таня, прекрасно понимая, что собственными руками лепит из Ванюшки банального гонца за бутылочкой винца.
Как-то незаметно, не взяв из собственного дома даже зубной щетки, Ванечка и вовсе задержался у Тани и проторчал целую неделю, особенно не привечаемый, но и не гонимый, вылезая только с утреца за пивком. А потом все всколыхнулось после телефонного звонка. Таня принялась за генеральную Уборку. Кого ждали, похмельный и потный Иван не понял, но хлопотал со всем тщанием, насколько умел.
— К нам едет ревизор! — заговорщически подмигнула ему Анджелка, выгребая из-под ванной окурки. — Фу, вонючка!
— Кто?
— Да брат Танин, Никита.
И Ванька решил на всякий случай смыться. Придумал полную ерунду насчет рукописи в Литфонде, что надо бы туда позарез и именно сегодня зайти — в субботу там, оказывается, тоже работают. Таня вяло попыталась его отговорить, но удерживать не стала.
Никита пришел с охапкой чайных роз, при полном джентльменском наборе визитера: торт «Птичье молоко» и две бутылки «Советского полусладкого», — как любит Таня.
— Не так страшен черт, как его малюют, — оглядывая обстановку, произнес Никита. — Слышал, ты отошла от мирских дел, и отошла лихо.
— Не так страшен черт, как его малютка. Не верь сказанному. Может, разговеемся — легче сказать будет, с чем пришел.
— С добром, сестра, с добром.
Откинув полы пиджака, Никита вольготно устраивался в кресле, не замечая хлопот Анджелки вокруг стола. Якуб ушел с книгой на кухню. В воздухе стояло напряжение.
— В тебе добра, как в скорпионе меду, — хмыкнула Таня, подкладывая ему в тарелку закуску.
— Иду на мировую, а ты язвишь. Охолонись шампанским.
Анджелка хотела было испариться вслед за Якубом, но Таня гаркнула на нее, потребовав, чтобы и Якуб пришел гостя потчевать.
Разговор был светским.
Никита красочно рассказывал о творческих планах, вспоминал веселые байки на съемках, с легкостью оперируя киношными именами, известными лишь по экрану.
Анджелка была очарована рассказчиком, охала или хохотала до упаду. Улыбался Якуб, недоверчиво покачивая головой. Никита подливал шампанского, а Таня выжидала.
— Что-то не вижу твоего сердечного… — ненароком бросил он.
— Ты про которого?
— Последнего-последнего, того, что как приблудного пса приютила. Про Ивана.
Тоже собачку завести хочешь, кинолог хренов? — рассмеялась Таня.
Никита аж поперхнулся и уставился на Таню, пытаясь понять, догадывается ли она об истинной цели визита.
— Да ты пей, ешь, потом косячок пропустим, там и поговорим.
Никите сделалось дурновато. Не складывались у него игры с сестрой. Сколько раз он в детстве удерживал себя, чтоб не треснуть ей шахматной доской по голове или карты бросить в лицо. Она всегда выигрывала, маленькая стерва, еще и хихикала, издевалась.
— Да расслабься ты, — будто снова подкалывая, сказала Таня. — Ты же с миром пришел.
— А кто к нам с миром пришел, — проявила глупую солидарность Анджелка, — от него и погибнет.
— Ты все-таки не сказала, Ларин у тебя бывает? Интерес Никиты к личности Ивана был непрозрачным. Тане захотелось немного помаять брата, хотя смысла в том не было.
— А что это тебя так волнует? Вроде дети по нему не плачут.
— Это верно. Даже Марина Александровна вроде рукой на него махнула. А вот жена беспокоится. Говорит, пропадает Иван, гибнет.
— А есть чему гибнуть? — потянула тему за уши Таня.
— Собственно, поэтому я и здесь. Ты читала его опусы?
— Не приходилось.
— Напрасно…
Никита выдержал, сколько мог, паузу, затем, словно завзятый литературный критик, начал авторитетно, с надлежащим пафосом, жонглировать словесами насчет самобытности Иванова таланта.
— При всем его негативном восприятии действительности пишет он неординарно, несколько сюрреалистически, но ведь и время, согласись, нынче изрядно модерновое…
— Постой! Он вообще что-нибудь самостийное написал?
Таня и вправду ничего об этом не знала. Думала, что перебивается Иван редактурой и поденщиной у Золотарева. Много знает, но чтобы самому что-то создать… Те. отдельные странички, которые он ей по пьяни демонстрировал, показались вымученной заумью и несмешным обсиранием всех и вся.
— У него почти закончена книга. Ее пробивать надо. А делать этого некому.
— Никак ты взялся?
Это было на братца похоже. Деловой до мозга костей, нюхом чует выгоду и в становлении чужого имени.
— Пытался. Создавал стартовые условия, договор на сценарий ему организовал.
На даче прошлым летом запер, так он сутками напропалую пыхтел. Пахать он умеет.
— И не пил?
— Ни капли.
— Круто. И что теперь?
— Для начала не худо бы его отловить.
— Ясно. — Таня почувствовала, что это у него заготовленная версия и ему зачем-то хочется, чтобы она на эту версию клюнула. — А от меня ты чего хочешь?
— Помоги. Он ведь на тебя запал, так? — Никита расплылся в обезоруживающей улыбке. — Попридержи его за поводок, чтоб не сгинул мужик. Кроме тебя, выходит, некому. С родичами у него нестыковка полная…
— А жена? — Таня испытующе поглядела на брата. Тот взгляд выдержал, но едва-едва, на три с минусом.
— С женой тоже сложно. Она… как бы сказать… не может теперь за ним ходить, у нее своя жизнь: разъезды, съемки…
— Любовники, — едко вставила Таня.
— Возможно, — не сморгнув, ответил Никита. Был уже подготовлен, а потому дальнейшая проверка на вшивость теряла смысл. — Пригрей, потомки тебе еще спасибо скажут.
— Вот уж это мне по фигу. Не знаю, зачем тебе все это надо, но прогнутость твою перед собой любимым и, будем считать, перед человечеством ценю.