Милости просим! Да входите же, Серафима Львовна!
Парадным шагом, как была — в шубе и капоре, исправница прошла по комнате и рухнула в кресло.
— Голубушка, Серафима Львовна! — всполошилась тетка. — Что случилось? На вас лица нет!
Исправница торопливо расстегнула шубу, вытерла платком распаренное багровое лицо и уставилась на слушателей.
— Учитель-то! Жилец мой!
— Что? Ну что?
— Человек с тенью!
— Как так?
— А так. Не то ссылался, не то привлекался… Его мать проговорилась вчера… В общем, верно вам говорю: человек с тенью.
— Позвольте… — усомнился дядюшка. — Если ссылался, то как же в училище преподает? Ему не разрешили бы.
— Не знаю, не знаю. Привлекался, подозревался… Что-то такое, в общем…
Дядюшка задумался и некоторое время барабанил пальцами по столу.
— Это, знаете ли, идея!.. — начал он бодро.
Но тут у меня с колен, к моему ужасу, со стуком свалилась книга. Потрепанные страницы Майн Рида разлетелись по комнате.
— Опять ты здесь! — раздраженно воскликнул дядюшка. — Зачем ты здесь?
— Наш Леша странный мальчик, — пожаловалась тетка гостье. — Почему-то всегда со взрослыми, в гостиной…
Да, часы после уроков я предпочитал проводить в гостиной, укрывшись да карликовой комнатной пальмой.
Возможно, что за фикусом или геранью не чувствовал бы себя так хорошо. Все-таки это была пальма, хоть и в кадке. Шорох ее метелкообразных листьев навевал приятное настроение. Голоса взрослых доходили сюда, как бы пробиваясь сквозь густые тропические заросли.
Но слова исправницы я услышал ясно.
«Ссыльный?.. Вот как! — думал я, поспешно собирая с полу разлетевшиеся страницы. — Может, отбывал ссылку в Сибири? Бежал оттуда?..»
Это было важно. Это давало новое направление нашим с Андреем догадкам.
Я схватил первые попавшиеся под руку учебники и кинулся к выходу.
— Леша, куда?
— К Андрею. Дали задачу на дом. Хочу проверить решение…
Надо было проверить решение!
«Человек с тенью»… Петра Ариановича преследуют! Тень — это преследователь! Кто-то идет за Петром Ариановичем по пятам.
Мне представился учитель географии в своей развевающейся крылатке, перебегающий улицу. Ночь. Луна. Мгновение улица пуста. Затем из-за угла, ярко освещенного луной, медленно выдвигается зловещий силуэт. Только тень! Самого человека не видно…
Кто же он, наш учитель географии? Почему его преследуют?
— Ссыльный, понимаешь? — втолковывал я Андрею. — Был ссыльным. Долго скитался по Сибири…
— Может, с рудника бежал?
— Ага! Прятался в тайге…
— Переплыл Байкал…
Мы то вскакивали с места, то снова садились, то снижали голоса до шепота, то принимались кричать друг на друга. Все правдоподобнее становилась наша догадка-вымысел, разматываясь виток за витком, как волшебная, далеко уводящая нить.
И когда Андрей, прикинувшись простачком, вдруг спросил Петра Ариановича на уроке, не бывал ли он в Сибири, а тот, вздохнув, ответил, что за всю жизнь из Центральной России не выезжал, мы только многозначительно переглянулись.
Еще бы! Станет выкладывать на уроке всю подноготную!
С презрением поглядывая на одноклассников, мы надувались, как голуби-трубачи. Тайна переполняла нас. Никто не догадывался, почему учитель хорошо знает Север России, а мы с Андреем догадались. Два человека в Весьегонске, больше никто!
Но задача была решена неправильно.
5. Прозвище
Дядюшка решил ее по-другому.
Он раньше нас проник в тайну учителя, причем со свойственной ему суетливостью забежал с задворок, с черного хода. Впоследствии Андрей утверждал, что не иначе как дядюшке помогли его приятели из жандармского управления. А приятели у него были повсюду.
Возможно, перехватывалась и читалась обширная переписка Петра Ариановича; возможно, кое-какие сведения были добыты непосредственно в Москве.
Дядюшка, во всяком случае, был вознагражден за свои хлопоты.
Приезжий явился ценнейшим пополнением и даже украшением его коллекции.
— Вдумайтесь, вдумайтесь только, господа! — упрашивал дядюшка, простирая руки к сидящим на диване и в креслах удивленным гостям. — Живет учитель географии. И где живет? В Весьегонске в нашем, то есть посреди болот, за тридевять земель от всякой цивилизации. — В горле его что-то восторженно попискивало. — Нуте-с… И вот из дремучей глуши увидал вдруг острова. Не один, заметьте, — много, целый архипелаг! Новехонький, даже без названия, не открытый еще никем… Где же увидал? В Северном Ледовитом океане. Как увидал? Почему?
Весьегонцы ошеломленно смотрели на дядюшку.
— Через телескоп или в бинокль? Ничуть! Умозрительным путем. Силой мысли, так сказать.
— Это смешно!
— Уж так то есть смешно…
Входили новые гости.
— Приезжий-то, знаете?.. — бросался к ним дядюшка.
— Что?
— Острова открыл!
Гости пугались:
— Где?
— То-то и есть что где! На краю света! В Северном Ледовитом океане!
— Бывал, что ли, там?
— То-то и есть что не бывал. За письменным столом сидючи открыл… Другие путешественники — на корабле, верхом, пешком, а наш путешественник — в кресле сидючи.
— Как так?
— А так. Ткнул карандашиком в карту. «Здесь, — говорит, — мой архипелаг! Негде ему больше быть, как здесь».
В гостиной смеялись. Один дядюшка не смеялся. Он стоял посреди комнаты, гордо выпрямившись, обеими руками расправляя пушистую бороду.
Вот уж подлинно счастье привалило ему! Год бы трудился — такого сюжета не выдумал. А тут смешной сюжет для анекдота — даже серии анекдотов — сам давался в руки.
— Ну вас! — говорил он, озорно поблескивая глазами. — Радоваться бы надо, торжествовать, что среди нас такое светило живет, а вы со смеху помираете, шута горохового из него делаете!
— Позвольте, Федор Матвеич! — подавала голос исправница. — Как же говорите: в Сибири не бывал? Он именно бывая — ссылался, привлекался…
— Не ссылался! Точно знаю! Не ссылался! Привлекался — да. Участвовал в студенческой забастовке… И вот результат! Имея влечение к научной географической деятельности, к таковой не допущен! Вместо Северного полюса и всемирной славы пожалуйте на болото, в Весьегонск!
— Скажите! — качали головами гости, усаживаясь за стол и продолжая разговор под однообразное постукивание бочоночков лото. — Человек еще молодой!
— Заучился, бедный… Это бывает. Учится, учится, а потом…
— Двадцать пять…
— Закрыто!
Один лишь обстоятельный отец Фома пытался доискаться тайного смысла в причудах учителя.
— Позвольте, — бормотал он, — что за острова? К чему острова? Может, сие — иносказание, конспиративная аллегория?
Тогда же, за лото, придумали и прозвище: «Кукипирий-Пирикукий!»
— Вот именно! Ха-Ха! Двое разом: и Кук и Пири! Очень хорошо!
— В самую точку, Федор Матвеич!
— Кукипирий! Ну и Федя! Ай да Федя! Придумает же такое!
— Пирикукий-Кукипирий! Кукипирий-Пирикукий! Ха-ха-ха-ха!
Прозвище из гостиной перекочевало на улицу.
Представьте себе длинную, узкую улицу. Вечереет. Вдоль деревянных тротуаров, по-местному «мостков», шаркая подошвами, двигаются пары. Дойдя до конца улицы, они круто поворачивают и идут обратно. Это гулянье.
Песен на гулянье не слышно. В городе не дозволено петь — не деревня! Зато звонко, как из граммофонной трубы, вырывается на улицу треньканье балалаек или молодецкий перебор трехрядки. И так же разом обрывается. Это открылась и закрылась дверь одного из трактиров. На главной улице Весьегонска девять трактиров.
Иногда можно увидеть на улице и нашего учителя географии.
Свою вечернюю прогулку Петр Арианович совершал обычно в одиночестве.