Такую же легенду слышал Генри Ли в долине Пуамау. И когда американский этнолог Э. Хэнди собирал для своей книги народные предания Маркизов, ему до— велось услышать весьма реалистический рассказ о будто бы имевшем место на самом деле обратном плавании в Те-Фити. В заливе Атуана группа мужчин, женщин и детей погрузилась однажды на необычайно большое судно, названное «Каахуа». Они взяли курс на восток и в конце концов дошли до страны предков
— Те-Фити. Часть осталась там, другим удалось возвратиться на Маркизские острова.
Необычное сообщение настолько поразило Хэнди, что он переспросил рассказчика. И записал: «Рассказчик настаивал на том, что страна находилась там, откуда восходит солнце (и те тихена умати)» 13.
Задолго до Хэнди немецкий этнолог фон ден Штейнен тоже с удивлением услышал рассказ о легендарной родине Фити-Нуи — «Большой Восток». Будто бы эта страна находилась «по ту сторону восточного мыса Мата-Фенуа». Мата-Фенуа
— название длинного узкого мыса, образующего восточную оконечность Хива-Оа и указывающего прямо на Южную Америку.
Я посмотрел на озаренный лунным светом океан. Конечно, до Америки далеко. Но расстояние до Азии вдвое больше, а ветер и течение неизменно идут сюда со стороны Южной Америки. Меня вдруг осенило, что ведь мы сидим на том самом из тысячи островов и атоллов Полинезии, который был первым обнаружен европейцами. Именно Фату-Хива оказался для европейцев воротами в Полинезию. Причем они шли сюда как раз из Южной Америки. И горы Тауаоуохо за нашей спиной, очевидно, были первой полинезийской землей, представшей европейскому глазу.
Испанская экспедиция Менданьи, открывшая Полинезию в 1595 году, шла с востока, из Перу прямиком до Фату-Хивы. Перуанские инки рассказали испанцам про обитаемые острова далеко в океане. К тому времени европейцы почти триста лет знали восточные берега Азии, но ничего не слышали про обитаемые острова в Тихом океане. А когда они прибыли в Перу, инкские моряки и историки снабдили их точными указаниями, как дойти до островов с темнокожими людьми, о которых европейцы и не подозревали. За полвека до того Магеллан пересек Тихий океан и почти до самых Филиппин не встретил суши. Между тем в океане были острова; по инкским преданиям, именно туда направился, покинув Америку, белый культурный герой из Тиауанако. После того и сами инки выходили в океан. Последнее крупное плавание на острова, упоминаемые в инкских источниках, было совершено Инкой Тупаком Юпанки, дедом того Инки, которого застали испанцы. Наслышавшись от своих купцов про острова, населенные черными людьми, он снарядил целую флотилию бальсовых плотов у побережья Эквадора, в том самом месте, откуда некогда отчалил его легендарный предшественник. Но в отличие от культурного героя из Тиауанако Инка Тупак Юпанки отсутствовал только год и вернулся со своей флотилией в Перу, привезя чернокожих пленников в подтверждение того, что достиг цели. Престарелый хранитель сувениров этой экспедиции еще был жив, когда испанцы пришли в Перу 14.
Мы знали, что испанцы приплыли в Полинезию из Перу, знали, что перуанские инки сообщили им сведения о маршруте; так, может быть, Теи Тетуа и другие островитяне верно помнят, что их предки пришли с востока?
Недаром исследователи, занимавшиеся физическим типом полинезийца, подчеркивали, что он разительно отличается от малайского и индонезийского: форма головы и носа, цвет и строение волос, рост, цвет кожи, волосяной покров на лице и теле — все у них другое. Известный американский антрополог Л. Салливен, специально изучавший соматологию маркизцев, указал, что физически эти островитяне ближе к некоторым коренным жителям Америки, чем к монголоидам, и ничто не подтверждает версию об индонезийском происхождении полинезийцев 15.
Вот когда в мою душу закралась мысль о том, что первыми на эти острова, быть может, прибыли представители одной из многочисленных культур, сменявших друг друга до воцарения инков в древнем Перу. В доинкском искусстве реалистично отображены всевозможные физические типы, притом многие совсем отличны от нынешних индейцев — длинные бороды, почти европейские черты лица. На Перуанском побережье найдены мумии людей, которые ростом намного превосходили инков, и черепа у них длинные, какие известны по Полинезии. К тому же у некоторых мумий волнистые рыжие волосы, а это как будто подтверждает инкские предания о том, что задолго до прихода испанцев среди индейцев кечуа и аймара в Перу жили русоволосые и светлокожие бородатые люди. Когда Франсиско Писарро открыл и завоевал Перу, его двоюродный брат Педро Писарро записал, что испанцам встречались люди с белой кожей и светлыми волосами, как у европейцев, и инки называли этих людей потомками своих богов 16.
Во всех инкских преданиях подчеркивалось, что верховный бог Виракоча и люди, которые вместе с ним ушли через Тихий океан, были белые и бородатые, как испанцы.
Когда старик Теи Тетуа рассказывал мне про Тики, который привел его народ на острова из большой страны на востоке, я еще не изучал основательно перуанскую мифологию и не знал, что полное имя исчезнувшего бога инков — Кон-Тики-Виракоча, а в Тиауанако он был известен как Тикки или Тики. Знай я об этом, когда сидел на берегу в обществе старого полинезийца и слушал гул волн, пришедших от самой Южной Америки, я, наверно, поподробнее расспросил бы о богемореплавателе Тики, который привез с востока предков Теи Тетуа.
Как бы то ни было, испанцы нашли чернокожих людей, описанных им инками. С первой попытки в 1568 году они дошли из Перу до Меланезии. Раздоры на корабле вынудили их отклониться от пути, который, по словам инкских историков, вел к ближайшему обитаемому острову (позднее выяснилось, что путь этот ведет к острову Пасхи). Изменив курс, испанцы прошли южнее Маркизов и не встретили суши до самых Соломоновых островов; здесь они первыми из европейцев увидели чернокожих меланезийцев. С великим трудом удалось им возвратиться в Южную Америку, и в 1595 году они снова отплыли из Перу. Идя на этот раз прямо на запад, мореплаватели увидели горы Фату-Хивы. Обогнули остров, остановились с подветренной стороны, и состоялась первая встреча европейцев с полинезийцами. Хотя на берегу острова стояли люди, испанцы приписали себе честь его открытия.
Из записей штурмана Педро Фернандеса де Кироса следует, что четыре каравеллы испанцев бросили якорь в заливе Омоа 17. Обнаруженный ими остров был «густо населен». Четыре сотни островитян на лодках и вплавь добрались до кораблей, чтобы приветствовать гостей, и толпы людей сгрудились на пляже и скалах. Сорок человек поднялись на борт, «и испанцы казались малорослыми рядом с ними». Один островитянин на голову возвышался над всеми остальными. Несколько человек отличались светлой кожей и «рыжеватыми волосами». О других сказано, что они были «не просто светлокожие, а белые». Один старый вождь с зонтом из пальмовых листьев щеголял холеной бородой, на которую свисали такие длинные усы, что он раздвигал их двумя руками, когда выкрикивал распоряжения. На другой день адмирал Менданья самолично сошел на берег вместе с супругой, чтобы присутствовать при первом католическом богослужении в Полинезии. Штурман отмечает: «Рядом с доньей Исабелой сидела чрезвычайно красивая туземка с такими рыжими волосами, что донья Исабела захотела отрезать несколько прядей, однако видя, что туземка против, воздержалась, чтобы не сердить ее».
В то время как супруга адмирала любезно воздержалась от покушения на рыжие волосы, солдаты адмирала забавы ради навели свои аркебузы на старого бородача с зонтом и убили его, а заодно еще семь-восемь островитян.
Совершив таким образом открытие Фату-Хивы, который они назвали Магдаленой, испанцы пошли на север и увидели Мотане, в то время «остров прекрасного вида с густыми лесами и тучными нивами». Однако они проследовали мимо, привлеченные контурами более крупных Тахуаты и Хива-Оа, и объявили все четыре острова владениями Его Величества Короля. Научили одного туземца говорить «Иисус Мария» и осенять себя крестным знамением, после чего застрелили две сотни других туземцев. Одного испанского солдата спросили, почему он, сидя в гостях в туземной хижине, стреляет по проходящим мимо островитянам; он ответил, что ему нравится убивать. Штурман рассказывает, что другой солдат иначе оправдал свой поступок, когда убил туземца, который, пытаясь спасти свою жизнь, прыгнул в море с ребенком на руках. Туземцу, говорил этот солдат, все равно место в аду, а слава меткого стрелка не позволяет ему промахиваться.»
Адмирал повелел корабельному священнику и его викарию петь «Те Деум лаудамус» перед коленопреклоненными туземцами; были установлены три креста; острова получили благословение и христианские наименования. После чего испанцы подняли якоря и продолжили путь на запад, поскольку на Маркизах не нашлось золота.
До отплытия испанцы переспали с местными женщинами и в знак благодарности посеяли кукурузу в присутствии туземцев. Однако условия для венерических болезней явно оказались более благоприятными, чем для кукурузы: сифилис распространился со скоростью степного пожара, а кукуруза так и не проросла. Маркизские острова были оставлены в покое со своими новыми болезнями на 179 лет, вплоть до 1774 года, когда их повторно открыл капитан Кук.
Старик Теи Тетуа ничего не слышал про адмирала Менданью и капитана Кука. Он считал первооткрывателем Тики, который прибыл сюда с темнокожими детьми Атеа и светлокожими детьми Тане, чьих потомков испанцы застали на островах. Он не соглашался с нами, что Маркизские острова были открыты европейцами. Тики первым привел сюда предков Теи Тетуа.
Я начал смотреть на вещи глазами Теи. Разумеется, Менданья и Кук были всего-навсего гостями. Но» что означает для нас, европейцев, слово «Тики»?
Сидя на берегу в обществе старого отшельника и его приемной дочери, глядя на озаренную луной безлюдную долину, я спрашивал себя, как вообще этот народ может переносить нас, белых…
— Теи, — сказал я, — куда делось все твое племя?
— Болезни двойных людей, — ответил Теи. Двойные люди. Двойные люди… Новое и весьма меткое название для нас, европейцев. Сначала мы являемся к островитянам со священниками и учим не убивать. Потом возвращаемся с офицерами и показываем, как надо убивать. Приходим с Библией и учим не думать о завтрашнем дне. И тут же суем им в руки копилку. Дескать, разве можно не думать о завтрашнем дне, копите деньги. Бог сотворил человека голым, мы учим островитян одеваться. Вооружаемся во имя мира, лжем во имя правды. Конечно, мы двойные люди. Пристыженный, я спросил Теи, как он додумался до этого определения.
Ответ был не совсем таким, какого я ожидал. Предки Теи назвали первых увиденных ими европейцев двойными людьми потому, что у них были две головы, два тела, четыре руки и четыре ноги. До появления этих иноземцев островитяне не видели людей в облегающих тело одеждах. Снимет такой человек шляпу или шлем, а под ними вторая голова; расстегнет камзол или сбросит доспехи — видно второе тело; снимет сапоги — появляется вторая пара ног. Островитяне были этим немало озадачены.
Но двойные люди привезли с собой кашель, горячку, резь в желудке, и начался мор. До тех пор, утверждал Теи Тетуа, никто не умирал от болезней. Люди доживали до такой старости, что становились похожи на высушенные тыквы, сидели на одном месте, и приходилось их кормить. Молодые умирали, если срывались с пальмы, или попадали в пасть акуле, или их убивали в бою и съедали враги.
— Съедали? — Лив с ужасом покачала головой.
— А что, у вас разве не воюют? — спросил Теи не без вызова: дескать, ну-ка, отвечайте начистоту.
Пришлось признаться, что в Испании шла ожесточенная гражданская война, когда мы уезжали из Европы.
— Ну и что вы делаете с убитыми? — допытывался Теи.
— Закапываем в землю.
— Закапываете в землю! — Теи явно был потрясен и возмущен таким варварским расточительством.
Это же надо, убивать людей только затем, чтобы закапывать их в землю! И никто их не выкапывает потом, когда «дойдут»?
Что он — смеется над нами или в самом деле недоумевает? Лицо вполне серьезное. Может быть, смотрит на нас, как мы смотрим на индусов, которые не едят священных коров, оставляя их падальникам.
Теи рассказал про своего отца Уту, самого знаменитого и свирепого воина в долине Уиа. Он почти ничего не ел, кроме человеческого мяса. Но в отличие от своих друзей предпочитал выждать, когда оно «дойдет», и тогда уже шел с миской к погребальной платформе. Вместе с пои-пои получалось отменное блюдо. Как-то вдова одного умершего соплеменника Уты привела ему свинью: хотела отвлечь его внимание от покойника. Но Ута сперва съел свинью, потом покойника. Мать Теи рассердилась на Уту, потребовала, чтобы он ел рыбу и другую приличную пищу, без такого отвратительного запаха. Ута послушался, говорил Теи. Долго не ел тухлого мяса. И до того отощал, что пришлось вернуться к прежней пище.
Лив ужасалась; Момо слушала с открытым ртом, вытаращив большие карие глаза на смирного старого человека, который говорил о людоедстве как о самом обычном обеде. Теи признался, что сам один раз участвовал в каннибальском ритуале. Здесь, в Уиа, он тогда был еще совсем молодой. Человеческое мясо сладкое, как кумаа — батат. Обычно жертву жарили, вернее, пекли на горячих камнях в земляной печи, завернув в банановые листья, как он нам свинину готовит. Некоторые ели человеческое мясо от голода, потому что тогда на острове было много народу и не всем хватало пищи. Но обычно потребление человеческого мяса носило характер религиозного ритуала и своего рода мести.
Вкуснее всего женское предплечье, объяснял Теи. «От белой женщины», — добавил он и поглядел на Лив с хитрой улыбкой. Пошутил, конечно, но я сомневаюсь, чтобы присутствующим дамам понравилась эта шутка.
Я подбросил полешко в костер, чтобы разогнать темноту. На всем острове не было человека добрее Теи, но все же я чувствовал себя как-то странно, сидя под звездами и слушая рассказ очевидца о людоедстве.
Человек вообще представляет собой странную смесь ангела и дьявола, будь он испанец, полинезиец или викинг. Сейчас благочестие не позволяет нам отрезать рыжий локон с головы ближнего, а в следующую минуту мы отрубаем голову целиком, закапываем друг друга в землю или жарим, как свиней. Прикажи какой-нибудь вождь, наверно, Теи Тетуа и сейчас схватил бы палицу и отправился убивать. Да и я, если призовет отечество, вскину на плечо винтовку. О прогрессе на поле боя можно сказать очень просто: мы считаем достойным вонзать штык в живого человека, а втыкать вилку в мертвого — варварство.
Теи Тетуа рассказал, что тогда, как и теперь, с поля боя домой приходили раненые воины. Правда, раньше старались не тело врага повредить, а разбить ему палицей голову. Самым распространенным оружием была длинная палица, украшенная красивой резьбой. У враждующих сторон были одинаковые палицы та же форма, та же длина. Отличалась только резьба, но обязательным элементом орнамента было изображение общего бога Тики. Маркизские воины считали ниже своего достоинства пользоваться кинжалом, саблей, копьем, луком и стрелами. Правда, у них были маленькие луки, но лишь для игры и охоты на местную съедобную крысу. Маркизские острова никогда не знали гонки вооружений. Подобно большинству полинезийцев, местные воины оставались верны оружию, которое привезли с собой предки, — палице и праще. В этом они разительно отличались от индонезийцев и племен Восточной Азии, предпочитавших всевозможное колющее и режущее оружие и совсем не знавших пращи. Примечательно, что у полинезийцев мы видим единственные виды оружия, повсеместно распространенные в древнем Перу, — палицу и пращу. Причем маркизская праща во всем подобна древнеперуанской: австрийский этнолог Д. Вюльфель видел в этом верный признак связей между культурами обеих областей 18.
Мне подумалось, что испанцы, когда они пришли в Перу, а затем и в Полинезию, выступили в роли авангарда нашей цивилизации. Для начала мы убивали туземцев, которые принимали нас с почетом и радушием. Затем именем Иисуса внушили им, чтобы они отложили в сторону свои варварские палицы и пращи. Потом заменили их устарелое оружие дальнобойными винтовками и воинской повинностью. Вождь Терииероо с гордостью показывал мне орден Почетного легиона — награду от французов за участие в войне против немцев. Полинезийцев возили на войну в Европу.
У Теи Тетуа была глубокая круглая вмятина во лбу.