Э, сказала она себе, да уж не думает ли он, старый дурак, шуры-муры со мной завести? А что-раз ни баба, ни девка - почему и не попробовать в молодой малинник залезть?
Меж тем бабы засобпрались домой. На обед.
К Альке подошла тетка-она, конечно, была тут, на лугу. Старая колхозница-разве усидеть ей дома в страдный день?
- Пойдем, дорогая гостьюшка, пойдем. Я баню буду топить. Вон ведь ты как выгвоздалась.
Выгвоздалась она страсть: и кофточку, и штаны придется не один час отпаривать, а может, и вовсе списывать.
Так что восемьдесят-девяносто рубликов, можно сказать, плакали.
Э-э, да тряпки будут - были бы мы!
Задор, лихая удаль вдруг накатили на Альку,
- Девчонки, айда на реку!
Девчонки, казалось, только этой команды и ждали.
С криками, с визгом кинулись вслед за ней.
Малявки поскидали с себя платьишки еще по дорогеэто всю жизнь так делается, чтобы без задержки, с ходу в реку, а когда спустились с крутого увала на песчаный берег, быстро разделись и девчонки. Разделись и со всех сторон обступили Альку.
Все ясно, усмехнулась про себя Алька, - какой у тебя купальник? Так уж устроены все девчонки на светес рождения тряпичницы.
Есть, есть у нее купальник. Такой, что в ихней деревне и не снился никому, - темно-малиновый, шерстяной, с вшитым белым ремешком, с карманчиком на молнии (зимой три часа на морозе выстояла за ним в очереди).
Но разве она думала, что ей придется купаться сегодня?
И все-таки - врете! Не у вас-у меня будет самый красивый купальник. В один миг Алька сбросила с себя все до нитки.
Девчонки ахнул": им и в голову ничего подобного не могло прийти, потому что кто же нынче купается голышом? Трехлетнюю соплюху, и ту не затащить в воду без трусиков.
На ребячьем пляже-рядом-закрякали, застонали, но и там скоро захлебнулись.
Гордо, слегка откинув назад голову, понесла она к воде свое молодое, цветущее тело.
Под ногами певуче скрипел мелкий белый песок, жаркий травяной ветер косматил ей волосы, обнимал полные груди, собачонкой юлил в ногах.
-Альчик, - сказал ей однажды расчувствовавшийся Аркадий Семенович, - я бы, знаете, как назвал вас, выражаясь языком кино? - Он любил говорить красиво и интеллигентно. - Секс-бомбой.
- Это еще что? - нахмурилась Алька.
- О, это очень хорошо, Альчик! Это... как бы тебе сказать... безотказный взрыватель любой, самой зачерствелой клиентуры. Это солнце, растапливающее любые льдины в мужской упаковке...
И это верно. На самую трудную и капризную клиентуру высылали ее. Или, скажем, начальство в ресторан пожаловало, да еще не в духе, - кого послать, чтобы привести его в божеский вид? Ее, Альку.
Она попробовала йогой воду-теплая, посмотрела па небо-черной тучек перекрыло солнце, посмотрела на всполошившихся сзади девчонок и побежала вглубь:
чего бояться? Разве впервой купаться при дожде?
Реку она переплыла без передышки, вышла на берег, ткнулась в песок.
Девчонки ей кричали: "Аля, Аля!" - махали платьями с того берега (похоже, и в воду не заходили), а она, зарывшись в теплый песок, сжимала руками мокрую голову и молча глотала слезы.
Ее с первого класса в школе считали отпетой, а мать, как она запомнила, только и твердила ей: "Смотри, сука!
Только принеси у меня в подоле - убью!" А она, поверит ли кто, до позапрошлого лета не переступала черты. Целоваться целовалась и тихоней, как некоторые, не прикидывалась: гуляю! Сама, ежели надо, на шею парню вешалась. Но ниже пояса - ша! Посторонним вход запрещен.
И даже в тот день, когда нежданно-негаданно на пекарню нагрянула мать с ревизией, она не отступила от этого правила. А уж как в тот день не приступал к ней Владик!
Просто руки выламывал.
Мать, родная мать, можно сказать, толкнула ее в руки Вдадика.
Влетела в пекарню, глаза горят-что тут выделываешь, сука? За этим тебя сюда послали? А потом вдруг ни с того ни с сего поворот на сто восемьдесят градусов: винцо на стол и чего, Алевтинка, дуешься? Чего кавалера не завлекаешь?
Вот этого-то она, Алька, и не могла стерпеть. Она сказала тогда себе, выскакивая из окошка пекарни: ежели догонит меня Владик, пускай что хочет со мной делает.
Владик догнал ее у реки, почти на том самом месте, где она сейчас лежала...
Дождь хлынул как из ведра - без всякой разминки - и в один миг смыл с нее тоску. Да и некогда было тосковать. Почерневшая река застонала, закипела-стра:пно в воду войти, а не то что плыть.
На домашнем берегу, когда она, пошатываясь, вышла нз воды, не было уже ни одной души: все удрали долю" - и девчонки, и ребята. Она коротко перевела дух, сгребла в охапку свои шмотки-не до одеванья было сейчас! и большим белым зверем кинулась в шумящую, грохочущую темень...
Гроза начала стихать, когда Алька была уже в поле, на своей Амосовой меже.
Дождь лупил по-прежнему, будто в пять-десять веников хлестали ее по спине, по ногам, по животу, по-прежнему слепила глаза молния, но гром уже уходил в сторону. И вдруг, когда она выбежала из полей на луг, снова загрохотало. Да так, что земля застонала и загудела вокруг.
Ничего не понимая, она остановилась, глянула тудасюда и просто ахнула. Кони, сорвавшиеся с привязи, кони носились по выкошенному лугу у озерины. От их копыт шел громовой раскат.
Она разом вся натянулась-так бы и кинулась наперегонки! - но одумалась: из деревни увидят, девка с лошадями голая по лугу бегает, - что подумают? Зато уж в гору она вбежала без передышки-отвела душеньку, и на теткину верхотуру влетела-тоже ступенек не считала.
- У-у, беда какая! Гольем...
- Да откуда ты, девка? У нас, кабыть, еще середка дни одевку не сымают?
Старухи! У тетки пусто никогда не бывает, а сегодня, похоже, весь околоток собрался. Афанасьевна, Лизуха, Аграфена Длинные Зубы, Таля-ягодка, Домаха-драная и, конечно, Маня-большая... Шесть старух! Нет, семь.
Христофоровна еще в уголку за спинкой кровати сидела.
Бросив к печи, на скамейку, мокрые красные штаны н белую кофточку (она, конечно, была не "гольем", а в лифчике и трусиках), Алька прошла за занавеску, быстро переоделась и выкатила к старухам в коротеньком, на четверть выше колена, платьишке - нарочно, чтобы позлить их.
Но старухи поумнели, видно, покамест она была за занавеской-ни одна не проехалась насчет ее платья; да, по правде говоря, ей и плевать хотелось на их суды-пересуды: она так проголодалась за день, что как собака накинулась на уху из мелкой местной рыбешки, которую Анисья уже поставила на стол.
- Ешь, ешь, девка, - одобрительно закивали старухи. - Заслужила.
- Как не заслужила! Двух мужиков до смерти загнала. Василии-то Игнатьевич, сказывают, без задних ногв гору подняться не мог. На лошади увезли.
- Дак ведь родители-то у ей какие! Что матерь, что отец...
- Да, да! Уж родители-то твои, девка, поработали.
У-у, какие горы своротили!
Так ли-от души, от сердца нахваливали ее старухи н добрым словом помянули отца с матерью или лукавили маленько в расчете на легкую поживу-кто их разберет.
Только Алька, не долго думая, выкинула на стол десятку:
вот вам от меня привальное, вот вам поминки.
Маня-большая вприпляс побежала в ларек, уАграфены Длинные Зубы заревом занялось лошадиное лицо-тоже выпить не любит, и Домаха-драная с Талей-ягодкой не замахали руками. Отказались от рюмки только Христофоровна да Лизуха,
- Чего так? - спросила Алька. - Деньги копить собрались?
- Како деньги. Велика ли наша пензия...
- Староверки! - презрительно фыркнула Маня-большая. - У нас та, дура-то стоеросовая, тоже в ету компанию записалась.
Алька переспросила: кто?
- Матреха. Кто же больше?
-Маия-маленькая? - несказанно удивилась Алька.
- Ну.
- и не пьет?
- Не.