Уже есть первая строчка:
"Нет, далеко не уйдешь, опираясь на палочку Коха..."
Будучи уже почти при смерти, Светлов позвонил директору дома литераторов Б. М. Филиппову.
- Боря, - сказал поэт, - это правда, что похороны писателей бывают двух разрядов?.. Говорят, что тех, кто знаменит, кладут в большом зале, покупают больше цветов и вообще отпускают больше средств...
- Да, это - так, - ответил Филиппов.
- Ну, а мне, - сказал Светлов, - положены похороны первого разряда?
- Конечно.
- Тогда я дам тебе расписку, что согласен на второй разряд. А разницу выдай мне наличными, и мы с тобой ее пропьем...
В шестидесятые годы писатели были разделены на два лагеря - фрондеров и патриотов. Первые по большей части проживали в Москве, а вторые группировались вокруг Михаила Шолохова и ростовчанина Виталия Закруткина. Кто-то из москвичей забавным образом переделал некрасовские строчки:
От тоскующих, праздно болтающих
И ругающих нашу страну,
Уведи меня в стан выпивающих
И закусывающих на Дону.
А вот история о том, как поссорились Анатолий Владимирович со Всеволодом Онисимо-вичем, то есть А. В. Софронов, редактор "Огонька", поэт и драматург, и В. О. Кочетов, редактор журнала "Октябрь", автор полуграмотных романов.
У Софронова умерла жена. По сему случаю поэт разразился длиннейшей поэмой, где воспевалась его любовь к покойной подруге. (Я сам видел эту поэму, не скажу, чтобы читал. Там была изумительная строчка:
"Как Дант назвать любимую Лаурой".
Сильнее этого в свое время написал только юморист В. Шкваркин:
"Я вас любил, как Дант свою Петрарку".)
Эту самую поэму Софронов отнес в "Октябрь" к своему другу Кочетову. Тот взялся ее напечатать.
Но пока суд да дело, журнал ежемесячный... Словом, поэма не успела выйти, как Софронов вполне утешился и женился на молодой особе. И тут же посвятил своей новой любви большой цикл лирических стихотворений. И, разумеется, принес эти стихи Кочетову. Тот сказал другу следующее:
- Толя, ты - замечательный поэт... И стихи эти твои мне очень нравятся. Но ведь мы только что опубликовали твою поэму, где ты оплакиваешь первую жену... И мы не можем тут же напечатать твои любовные стихотворения, адресованные уже второй жене. Читатели нас не поймут...
В ответ Софронов обругал Кочетова по-матерному, стихи забрал, и дружба их кончилась навеки.
С тогдашним председателем Союза писателей, Георгием Марковым у Софронова тоже произошла ссора. Марков издавал в библиотеке "Огонька" книжицу. Она шла "молнией". Набор, гранки, верстка - все в считанные дни. И всякий раз Софронов звонил Маркову по вертушке и почтительно докладывал:
- Георгий Мокеевич, высылаю вам с курьером верстку книги...
И вот, наконец, торжественный день. Софронов говорит по вертушке:
- Георгий Мокеевич, поздравляю вас с выходом книги. Сейчас вам привезут сигнальный экземпляр...
А через час Софронову по вертушке позвонил сам Марков. Что именно он говорил и в каких выражениях остается тайной... Дело было в том, что председатель Союза писателей обнаружил на последней странице свое имя в несколько искаженном виде. Там значилось:
"Георгий Моисеевич Марков".
И вся та часть миллионного тиража, которая была уже отпечатана, пошла под нож.
V
На Ордынке бытовало довольно много новелл, которые я бы условно наименовал "мха-товским фольклором". Мама, например, рассказывала, что старая гримерша в тридцатые годы вспоминала такую сценку, которой была свидетельницей в юности. Две артистки Художественного театра на фантах разыгрывали двух знаменитых русских писателей - какой кому достанется. Звали этих актрис Ольга Леонардовна Книппер и Мария Федоровна Андреева.
Что же касается Книппер-Чеховой, то актер В. В. Лужский именовал ее так:
- Беспокойная вдова покойного писателя.
По общему мнению, К. С.
Станиславский превосходно играл роль Фамусова в "Горе от ума". Но в самом конце пьесы, в гневном монологе он на всяком спектакле делал одну и ту же ошибку. Вместо - "В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов", - он произносил:
- В деревню, в тетку, в глушь, в Саратов.
Это было, как наваждение. Перед последним актом помощник режиссера напоминал ему о возможной ошибке, и все равно Станиславский каждый раз отсылал Софью - "в тетку".
Московский режиссер И. А. Донатов всю жизнь носил большую бороду, и этот факт послужил основанием для забавного диалога между К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко.
На генеральной репетиции в Художественном театре оба основателя были за своим режиссерским столиком в восьмом ряду. Кончался антракт. Публика рассаживалась по местам. Донатов, проходя, раскланялся с Немировичем. Тогда Станиславский спросил:
- Владимир Иванович, кто этот господин с бородой?
- Это режиссер Донатов, - ответил тот.
- Что за чепуха! - начал было Станиславский.- Разве бывают режиссеры с борода... Хотя... да...
В. И. Немирович-Данченко рассказывал о комике Макшееве, который когда-то служил в Малом театре. Этот артист был любимцем простой публики. Однажды на спектакле рядом с Немировичем сидел молодой купчик. По ходу пьесы Макшеев что-то сказал. Зрители засмеялись. Захохотал и сосед Немировича. Владимир Иванович, не расслышавший слов, спросил у соседа:
- Что он сказал?
Выяснилось, что и купчик не понял реплики, но он отозвался с восторгом:
- Будьте покойны, Макшеев плохо не скажет...
В тридцатые годы в Москву приехал командированный товарищ с глубокой периферии. Он справил все свои дела, купил все, что ему нужно было, и на завтра взял билет на поезд - обратно, домой. Ему оставалось только одно посетить Большой театр, чтобы в своем городе было чем похвастаться.
Командированный пошел к началу спектакля и у самого театра купил чуть не за сто рублей один билет в восьмой ряд партера. При этом он даже не подозревал, что попадает на премьеру балета Б. Асафьева "Пламя Парижа".
Провинциал вошел в театр, разделся, и, тщательно осматривая все по пути, прошел в зал на свое место. А на соседнем кресле сидел В. И. Немирович-Данченко. Но с точки зрения командированного это был просто старичок с седой бородою.
Тут оркестр заиграл увертюру. Затем раздвинулся занавес, и начался балет. Сперва танцы занимали провинциала, но вскоре ему это надоело. Тогда он обратился к соседу и спросил:
- Папаша, а неужели они все так и будут плясать? Никто нам ничего не споет, не расскажет?..
Немирович вежливо ответил:
- Это балет. Здесь только танцуют и никогда не поют и не рассказывают...
Не успел великий режиссер закончить свою фразу, как толпа санкюлотов на сцене запела известную песню французской революции - "Сайра!".
Тогда провинциал повернулся к Немировичу и спросил:
- Что, папаша, тоже первый раз в театре?
Некий драматург пожаловался Немировичу-Данченко на отсутствие хороших тем. Режиссер предложил ему такую: молодой человек, влюбленный в девушку, после отлучки возобновляет свои ухаживания, но она предпочитает ему другого, куда менее достойного.
- Что же это за сюжет? - покривился драматург. - Пошлость и шаблон!
- Вы находите? - сказал Немирович.- А Грибоедов сделал из этого недурную пьесу. Она называется "Горе от ума".
Многолетний директор школы-студии при Художественном театре В. 3. Радомысленский вспоминал такой забавный эпизод. В день переименования Леонтьевского переулка в улицу Станиславского он явился в дом к Константину Сергеевичу, дабы принести свои поздравления. Станиславский, принимая гостя, был очень смущен и сказал:
- Это очень неудобно... Нехорошо получилось...