Более состоятельное население прихлынуло к берегам Бродвея у Анзония Пост-Оффис-стэйшен, меньше стало черных лиц... Супермаркет скоро перестроят, сделают стерильным и повысят цены...
Не обнаружив колбасы, я приобрел консервированную свинину в банке и пластиковый мешочек с булочками. У них продавался теперь хард-ликер( крепкий алкоголь - англ.)! В отдельном загончике, чуть ли не с пуленепробиваемыми стеклами. В мое время лишь пиво и убийственные малт-ликеры предлагали вниманию потребителя. Я вскользь подумал о причине пуленепробиваемых стекол (ребята из Гарлема совершают набеги на алкоголь открытого всю ночь супермаркета? Маловероятно...), приобрел бутылку портвейна и, рассеянно сложив покупки в браун-бэг(Пакет из толстой бумаги. в такие в американских супермаркетах упаковывают покупки), покинул супермаркет.
Ночь стояла еще ночнее. Я подумал о долгих сорока блоках, отделяющих меня от отеля "Лэйтэм", отмел решительно гипотезу путешествия в сабвее как непривлекательную, ощупал бутылку портвейна в браун-бэг, смял пакет вместе с булочками и решил, что устрою себе ночной суппэр на природе. Пикник. Где? Если не полениться и повернуть с Бродвея к Централ-Парку, можно отлично расположиться в траве и иметь суппэр под поэтической нью-йоркской луной. Вспомним молодость - тряхнем стариной...
Здесь я позволю себе отступление, касающееся истории моих отношений с Централ-Парком. Разумеется, ньюйоркцы боятся ночного парка и не бродят в нем по ночам. (Самая северная часть его, граничащая с Гарлемом, малопосещаема или вовсе непосещаема белым человеком даже днем, то что уж говорить о ночи...) Я особый тип. Страх мне знаком как всем, но я всегда рвусь нарушать запреты. И всегда рвусь доказывать себе и другим свою храбрость. Первый раз пересечь Централ-Парк ночью толкнула меня, впрочем, не храбрость, но крайняя усталость.
Я крепко выпил у приятеля Бахчаняна на Ист 83-й и, не имея денег на автобус или метро (обыкновенно я возвращался от этого часто посещаемого мной в те годы приятеля, огибая Централ-Парк по периметру, то есть спускался по Ист-Сайду до 59-й - она же Централ-Парк Сауф, шагал по ней на Вест и затем поднимался по Вест до "Эмбасси"), решил, а почему нет? Я перебрался через каменный забор парка (можно было войти в одно из отверстий, всегда открытых, но я предпочел через забор, как подобает вору-бандюге, на случай, если кто-нибудь увидит меня) и пошел на Вест, упрямо от дерева к дереву, от куста к кусту, открыто, с шумом. Как подобает идти бандиту, аборигену, хозяину территории. Внутренне я убеждал себя: "Эдвард, это ты злодей, ночная суровая фигура, беззаботно гуляющая по своей территории. Это ты самое страшное существо в ночи, цели твои неизвестны или непредсказуемы. Тебя должны бояться..."
Запоздалый велосипедист, возможно поверив в мои заклинания, испуганно отвильнул от обочины и, пристроившись к нескольким такси, пересекающим парк с Иста на Вест, нажал на педали. Возможно, меня и впрямь следовало серьезно опасаться, такого, каким я был в 1977 году? А был я в кризисе, мне нечего было терять, и я еще ничего не нашел... Обнаглев, я стад пересекать Парк всякий раз, когда случай вел меня ночью с Аппэр Ист-Сайда или на Аппэр Ист-Сайд. Всякий раз я испытывал определенный страх, но этот двадцати- или двадцатипятиминутный "трилл" сделался необходим мне...
Вспоминая свои прошлые подвиги, улыбаясь своей безрассудности, я вышел к Парку в районе 70-й стрит. Браун-бэг в руке, белые джинсы, сапоги, светлый пиджак. Не озираясь, не выбирая момента, я прошел к скамье, ступил на сиденье, затем на ребро спинки скамьи и с нее - на ограду Централ-Парка. И решительно прыгнул вниз. Относительно невысокая со стороны улицы ограда, однако, удлинялась на пару метров внутри парка. Земля оказалась дальше, чем я ожидал.
На мое счастье, слой травы, на которую я приземлился, оказался упитанным, как живот среднего американца.
Однако там было хорошо. Луна. Острые, несмотря на перекрывающий все запах городской пыли с бензином, запахи начавших чуть подгнивать растений. Бал-маскарад деревьев, тень каждого глубока и непроницаема. Шурша травой, я зашагал.
Далеко, однако, я углубляться не стал. Остался на знакомой территории. Со стороны 72-й стрит в мое время сидели местные собаковладельцы и местные атлеты, перебрасываясь шутками и переругиваясь. Мы, люди из "Эмбасси", тоже посещали этот пятак. Именно наши люди приходили с барабанами и устраивали африканскую музыкальную ночь. Кто стучит сейчас? Переселенные куда-нибудь на 150-е улицы, бывшие "наши" приезжают с барабанами на пятак? Иметь аккомпанементом ночного суппэра родные мне звуки родных тамтамов показалось мне необходимым. "Может быть, ты боишься, Эдвард? - спросил я себя, войдя под необыкновенно развесистую сосну. - Ты перешел в высший социальный класс и боишься развлечений прежнего социального класса, жмешься поближе к выходу?.."
Ствол сосны находился на склоне небольшого холма, а часть кроны ее, могучие ветки, отдельное как бы дерево, склонилась вниз и стлалась по траве, защищая меня с фронта от ...предположим, досужих взглядов. Вдохнув сосновость, я опустил браун-бэг в траву. Желая глубже ощутить сосновость, я сорвал, уколовшись, ветку и, растерев несколько иголок, понюхал их. О, как хорошо! Я почувствовал себя дачником на отдыхе и расхохотался.
С первым глотком портвейна мне сделалось еще лучше...
Я запутался с открыванием банки. С ненужной силой потянул за кольцо, в результате только часть металлической кожи снялась с нее, лишь небольшая щель открывала доступ к содержимому. Пришлось, очистив от иголок ветку, выковыривать свинину липкими кусками. Свинина оказалась сладкой. Никогда не будучи гурманом, я всегда ел с аппетитом...
Устав от работы выковыривания свинины, расщепления булок и жевания, я отложил банку на браун-бэг, отхлебнул целую очередь глотков портвейна и откинулся к стволу. Помыкивали вдалеке стада автомобилей, смягченные расстоянием, менее раздражающе звучали полицейские сирены, деревенские мир и покой царили в коллективе разлохмаченных растений. Сквозь хвою сосны на мой браун-бэг, на изуродованную консервную банку и булочки падали капли лунного света. Если ветер смещал крону, то капли брызгали чуть в сторону, на траву...
Естественно, меня посетили воспоминания. Они всегда являются, если я располагаюсь удобно, и узурпируют настоящее. Воспоминания опустились на меня, как розовые облака, но невидимые, как радиация. Я прошелся мысленно к барабанам, а от них по Централ-Парк Вэст на 71-ю стрит. Там я работал с пожилым Леней Косогором несколько дней, устанавливая рентгеновский аппарат доктору ... фамилию доктора сжевало время. Установив, мы стали обивать толстым свинцом стены рентгеновской камеры... Зачем мне это воспоминание?.. Оказалось, что память, увлекшись металлами, искала свинцовые листы. Явились сквозь годы тяжелые свинцовые листы, их структура, царапины на них... Деревянный широкий круглый молоток опускался равномерно на черный лист, разминая его по поверхности стены... Следующим память облюбовала Леню Косогора. Сутулый и высокий Косогор застегивает московское ватное пальто, мы идем по 71-й в направлении Бродвея - в Мак-Дональд... Внутренности Мак-Дональда на Бродвее: Косогор, раздевшись до рубашки, ест, хватая пальцами "фрэнч-фрайс"(нарезанная полосками, жаренная картошка), называет меня "пиздюком", любя... Косогор опекал меня, как отец, и по возрасту годился мне в отцы... Где он теперь, Леня Косогор? Я вспомнил пещеру Косогора в бэйсменте в "Астории", его инструменты...