Градусов пятьдесят…
«Наше счастье, что после регенеративных теплообменников и доохладителей… – подумал Палин. – А если б двести восемьдесят?.. Был бы шорох… Но шум определенно стихает… Болотов закрыл задвижки… Ну, деятели!»
Палин был возбужден, ощущал решительность и вместе с тем внутреннюю потерянность. Лихорадочно думал, куда же теперь загонять эту грязнотищу…
«Назад, только назад… Откуда выперли…» – думал он, не оставляя и тени сомнения, что не допустит сброса радиоактивной пульпы в море.
Шум окончательно стих. Послышался топот ног по ступенькам лестничных маршей. Сквозь стекло двери увидел, как с последней площадки выскочили Болотов и Алимов и, в упор столкнувшись с голым Моськиным, остановились. Палин быстро двинул в их сторону, сделал руками крест и во весь голос заорал:
– Стой! Не заходить! – И уже спокойно, подойдя к двери, сказал: – Миллион распадов. По аэрозолям шесть норм… Всем надеть «лепестки».
И сам подумал, что впопыхах тоже забыл надеть.
– Ну, ты даешь!.. Ну, ты даешь!.. – в ступоре бубнил Алимов, глядя на Моськина и делая мелкие нырки головой влево, вправо. – Давай, матрос, дуй в санпропускник, что стоишь, как Аполлон?.. Ну, ты даешь!.. Ну, варвар!.. – И шлепнул его по волосатой ягодице. – Беги, живо!
Моськин будто только и ожидал этого шлепка, рванул с места и, перескакивая через три ступеньки, скрылся.
Запыхавшись, прибежал Шаронкин. Еще наверху был слышен его смех горошком – встретил голого Моськина. Но теперь не до смеха. Головой не вертит. Наплывы кожи на щеках и скулах побелели. В глазах испуг и миллион вопросов.
– Ну, ты даешь! – сказал ему Алимов. – Видал, что натворил? Кто допускал на работы?..
– И-и я… – сказал Болотов. Его трясло.
– Да успокойся ты… – тронул его за рукав Палин. – Успокойся.
Шаронкин вдруг захехекал.
– Ну и дела! Туши лампу, вешай абажур…
– Ну, ты даешь! – возмутился Алимов, от негодования тряся головой и будто нюхая воздух. – Ты знал, что емкости с активной пульпой имеют сообщение с фильтрами?
– Физкультпривет, Станислав Павлович! Ты об этом знал не хуже меня… Хе-хе-хе! На орехи вместе заработали. Один Палин, умник, не разрешил тогда и как в воду глядел… Ну, дозиметрия! – Он хлопнул Палина по плечу. Наплывы кожи на лице порозовели.
Алимов обвел всех затравленными глазами и вдруг приказал Болотову:
– Глуши реактор! Расхолаживайся! Шаронкин, Пряхин, Дрозд, ко мне в кабинет через десять минут. И чтоб, как штык, без опозданий… Палин, организуй саншлюзы, чтоб не разносили грязь.
«Первое толковое распоряжение», – подумал Палин.
…Проходы залитого радиоактивной пульпой коридора с двух сторон перекрыли канатами, повесили на них знаки радиационной опасности, поставили противни с мешковиной, смоченной в контакте Петрова. Абдулхаков и Проклов стали с двух сторон коридора в некотором удалении от входов. Вплотную к двери – рентген в час.
Палин побежал в тапочках, которые принес Абдулхаков, на щит дозиметрии, оставив грязные сапоги у противней. Туда же поставили еще несколько пар сапог и стопку комплектов пластикатовых полукомбинезонов, чуней, фартуков…
Палин неотступно думал теперь о «черной трубе». Он сидел за столом в помещения щита дозиметрии, обхватив голову руками, сморщившись, как от зубной боли.
«Господи! Неужели ж так будет всегда?.. Уже двадцать лет…»
Схватился за телефон. «Почему молчит Федосов?..» Нервно задергал тумблером. Наконец звонок. Федосов сообщил: из трубы минус седьмая степень, после разбавления к морю – минус одиннадцатая…
Но Палину было стыдно. Больно. В груди саднило. Ну что? Ну что же он может сделать?! Он вскочил. Прислушался. Тишина. Как после погрома. Забегал взад и вперед.
«Что делать? Что делать?..»
Он будто увидел перед собой огромное сморщинившееся лицо моря, лицо Природы.
«Стыдно, гадко!..
»
И вдруг осенило. «Конечно же! Надо просить… Просить Болотова!»
Он лихорадочно бросился к телефону, нажал тумблер блочного щита управления.
– Болотов, – послышалось в капсуле.
– Послушай, Виталий! – Палин орал почему-то во всю силу голоса. – Немедленно! Немедленно отключай дренажные насосы!..
– Это почему?
Палин понял, что надо хитрить, лгать, ловчить, все, что угодно, но лишь бы отключить эти ненавистные, подлые насосы. Разорвать этот грязный поток во что бы то ни стало.
– Миленький, Виталя, пожалуйста! Могут загнать в море пульпу… Ее ведь ничем не разбавишь, а?.. Рыбка съест смолу, ты поймаешь рыбку… Ты меня понял?!
– Сейчас отключим, – сказал Болотов спокойно, почти безразлично.
Палин откинулся на стуле. Сердце бешено колотилось.
«Чего это оно так?» – подумал Палин. Приложил руку к груди: «Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук…»
Вдруг навалилась дикая усталость. Руки на стол. Голову на руки. Расслабился. В мозгу стучало.
«Нужна энергия… Нужна энергия…»
Болит голова. Надышался. Звонок от Федосова:
– Труба замолчала… Слышь, Владимир Иванович?.. Вода не идет…
– Да-да-да… – сказал Палин будто в забытьи. – Сторожи, сторожи пока…
Снова уронил голову.
«Вода не идет… Хорошо… Вода… Такая вода не должна идти… Не должна…»
Звонок. Начальник смены АЭС Болотов:
– Владимир Иванович! Звонил Торбин… Начальник главного управления. Лично. Сказал – через тридцать минут прибудут пожарники. Просил принять их, обеспечить ведрами и организовать уборку «грязи» на минус пятой. Я их приму и организую работы. За тобой – доз-контроль, допуск.
– Кто подпишет разрешение на перебор дозы? – спросил Палин с затаенной яростью.
– Все предусмотрено… Торбин сказал – из расчета годовой дозы… Пять рентген на нос…
– Какой он добрый! – сказал Палин.
– Добрый… – Болотов рассмеялся.
– Куда будешь убирать воду и смолу? – спросил Палин.
– Куда?.. В дренажный бак… Больше некуда. Емкости с пульпой заполнены под завязку. Через них же и залило все, сам знаешь. Ну, все… – Болотов отключился.
– В дренажный бак… – тихо повторил Палин слова Болотова. – Это значит – в море… Вот и все… Но что делать?!.. То есть выход есть – дождаться пуска блока спецхимии. И тогда – стоять… Но я бессилен запретить пуск…
Палин впервые в жизни пожалел о том, что власти у него недостаточно и карьера его, похоже, закончилась должностью начальника отдела радиационной безопасности и что выше ему никак не прыгнуть без подсадки. А подсадить некому. Да… Нужных «друзей» не завел.
А милые сердцу – кто умер, кто работает на других АЭС. Теперь – одиночество и борьба.
«Нужна энергия… Нужна энергия… Торбин не отступится. Так всегда… Когда задаешь себе заранее схему, логику действий, жизни… Однозначность… В ней сила, но и слабость внезапного тупика. Жизнь-то всегда многозначна…»
Палин вяло усмехнулся.
«Похоже, точка. Лбом стену не прошибешь. Нужна энергия…» – мелькало в голове.
Как-то весь вдруг успокоился. Даже ощутил некоторую апатию. Подумалось где-то вторым планом, что его, Палина, разрешающей подписи нигде нет. Совесть чиста. Чего же еще?..
В это время звонок от Абдулхакова. Гортанный, с хрипотцой, глуховатый голос:
– Владимир Иванович! Прибыли пожарники. Все с ведрами. Допускает лично Болотов. Дозиметрический допуск с подписью Торбина. Из расчета пять рентген. Допускать?..
– Допускай… – глухо сказал Палин. – Я скоро приду.
«Вот и все», – снова подумал он, сидя на стуле, опустив голову и вяло свесив меж колен сцепленные в замок руки. Вновь усмехнулся. Острая волна волос на затылке сникла и легла на воротник белого лавсанового костюма. Но голова работала независимо от его состояния. Мозг лихорадило.