Ребятам порой казалось, что их приятель кое-где подвирает, но они пока помалкивали. Однако настал момент, когда они не выдержали. Подумать только: Ленька сказал, что в одной из комнат Эрмитажа стоит гроб Александра Невского. Стоит будто бы около стенки, весь серебряный, а весит девяносто пудов.
– Нет, – не выдержал Сашка, который до того очень доверчиво слушал все, что рассказывал Ленька, – ты бабушкины сказки нам не рассказывай. Что-то я ничего не слышал про такое. Может, скажешь еще из чистого золота?
– Да я его своими газами видел! Провалиться мне на этом месте! Весь из серебра, и написано, что весит девяносто пудов. А называется он – усыпальница. Может, ты не поверишь, что там еще и кувшин стоит в тысячу пудов весом? Его на ста лошадях везли.
Тут все просто расхохотались. Валька начал подпрыгивать на одном месте и затараторил:
– Тыща пудов, тыща пудов!.. А как же если посушить надо, если на кол повесить – сто лошадей гнать? Это со всего колхоза не соберешь!.. Тыща пудов, тыща пудов! Я говорил, он все врет, а вы ему верили!
Рассерженный Ленька подскочил к Ягодаю, схватил за рубаху около плеча и почти шепотом проговорил:
– Молчи, утколов, не то…
Ягодай сделал плаксивое лицо, сморщил нос и попробовал вырваться. Но Ленька, продолжая держать его за рукав, повернулся к ребятам:
– Этот кувшин называется чашей, он весь каменный и стоит вроде для украшения. Его царю подарили, а привезли из Сибири на лошадях. Тогда железных дорог совсем не было… И гроб тоже стоит, я сам видел. Девяносто пудов весит – из чистого серебра… Честное пионерское!
Ребята растерялись. В самом деле, не будет же человек давать честное пионерское, если врет!
– Может, и верно, – сказал Толька. – Да что-то я не слыхал, чтобы из серебра гробы делали. Ну, кувшин, если для украшения, может быть… Тяжеловат, конечно… Может, полегче?
– Нет, не полегче, а может быть, даже больше тыщи. Не веришь – спроси у отца. Мы с ним вместе были.
– Да пусти ты меня, – зашипел Валька. – Чего вцепился?!
Ленька разжал руку и отпустил Ягодая.
– Я вам все равно докажу. Вот увидите! Пойду к Василию Григорьевичу, он все знает.
– Да будет вам! – примирительно сказал Сашка. В отличие от Сереги он не любил лишних споров. Ему и сейчас не нравилось, что ребята чуть не поссорились с Ленькой из-за этой серебряной гробницы. Чтобы восстановить дружбу, он начал выкладывать новости.
– За это время в Мануйлове два раза кино было. «Чапаева» смотрели, а в другой раз мать денег не дала. Хотели без билета проскочить, да вывели…
– А Гришка Мартынов сказал, что, если еще раз мы через Воронцово побежим, голову открутит.
– Руки у них коротки, – процедил Ленька.
– А еще Мамисова отца посадили… Он…
– Погоди, дай я расскажу, – перебил Сашку Серега. – Я сам слышал, как агроном говорил.
– Да рассказывай. Не все равно?..
– Не, я лучше знаю!.. Агроном из хмелевского совхоза ехал и говорил на перевозе, что в Старой Руссе лыжи к зиме привезли в магазин. Стали их разгружать с машины, а Эдиков отец подошел да две пары и своровал. Взял и пошел – среди белого дня украл. Спрятать небось хотел, но его тут же и поймали. А как поймали, он и признался. Теперь судить будут.
– Подумать только! – Сашка замотал головой. – На тыщах сидел, а на лыжи позарился. Сраму-то сколько!
А жена его с Эдиком, как случилось это, сразу же из деревни уехали…
Было уже поздно. Ребята поднялись с нагретого за день песка. Мать давно кричала Леньку, но он не отзывался – уж очень интересные были новости.
– Ладно, а про Эрмитаж я вам все равно докажу, – сказал на прощанье Ленька.
Ребята побежали по домам.
* * *
Ленька решил обратиться за помощью к учителю Василию Григорьевичу.
Надо же было доказать, что на самом деле существуют и серебряный гроб, и тысячепудовая чаша! После обеда он отправился в Мануйлово.
Он уже подходил к ракитнику, разросшемуся перед селом, когда навстречу ему из кустов вышли Егор Зыков, комсомольский секретарь, и Васек Грачев, которого только что приняли в комсомол.
Егор был инвалидом – еще в детстве затянуло его в конную молотилку, повредило ногу и руку. Тяжелой работой он заниматься не мог и выбрал себе посильное дело – ухаживать за лошадьми. Но физический недостаток не мешал ему оставаться подвижным и жизнерадостным парнем. С худощавого лица Егора никогда не сходила веселая улыбка.
Васек Грачев был старше Леньки года на два. До робости застенчив, лицом нежный, как девушка. Загар не приставал к нему совершенно. Огромные пытливые глаза синели цветом васильков.
– Ты куда это, атаман, пылишь? – останавливая Леньку, спросил Егор.
– В школу, к Василию Григорьевичу.
– Чего, соскучился, что ли?
– Дело есть, – уклончиво ответил Ленька.
– А что, Васек, может, нам тоже сперва до Василия Григорьевича податься? Посоветуемся…
Учитель Василий Григорьевич Мухарев был дома. Поджав под себя ногу, он сидел на лавке около распахнутого окна и так был увлечен книгой, что не заметил вошедших. В светлой полосатой рубахе, в стареньких тапочках на босу ногу, он казался совсем нестрогим и непохожим на учителя. Был он постарше Егора – лет двадцати четырех, в кости широкий, роста повыше среднего, и потому Егор казался рядом с ним мальчиком. Волосы Василий Григорьевич носил бобриком – впереди над широким лбом они топорщились щеткой, а сзади были пострижены совсем коротко.
Дверь в избу стояла открытой. Егор постучал батожком о косяк и больше для приличия спросил:
– Войти-то можно, Василь Григорьевич?
Учитель повернулся к вошедшим.
– Входите, раз уж зашли! Э, да здесь целая комиссия! И Голиков! Давно я тебя не видал. Ну-ка покажись, какой ты стал… Ничего! Загорел, поправился. А когда же расти будешь? Все такой же, меньше всех в классе… Ну, садитесь, рассказывайте, зачем пожаловали.
Ленька рассчитывал поговорить с учителем с глазу на глаз и растерялся, но Егор начал первый.
– Нагоняй мне, Василь Григорьевич, дали. В Полу вызывали. За плохую работу с детьми. Так и сказали: немедленно принимай меры, не то взыщем. Мы с Васьком в Лукино шли, встретили Леньку, он сказал – к тебе идет, и мы тоже заворотили, посоветоваться надо.
– Так вы поврозь, значит? У тебя, Голиков, что – свое дело есть?
– Да нет… – неохотно протянул Ленька. – Я в другой раз лучше…
Но волей-неволей пришлось ему выложить все, с чем он пришел. Начал он издалека. Рассказал о том, как ездил с отцом в Ленинград, как побывал в Эрмитаже, что видел там и как хотел рассказать обо всем ребятам.
– Ну и что же? – спросил Василий Григорьевич. – Очень хорошо!
– Да, хорошо… – протянул Ленька. – Ребята меня на смех подняли, не верят. Говорят, не может быть серебряный гроб.
– Подожди, подожди, какой гроб?
Ленька рассказал об усыпальнице Александра Невского, стоявшей в Эрмитаже.
– Правильно, – подтвердил учитель. – Я сам видел, когда там был.
Ленька оживился.
– А может быть, кувшин тоже видели? Он внизу стоит – тысячу пудов весит…
– Кувшин? – задумался учитель. – Нет, кувшина что-то не припомню.
– Да как же, везли его на ста лошадях! Из Сибири-то!..
– Кувшин?.. – повторил Василий Григорьевич, ероша свой бобрик. – А! Это, наверное, не кувшин, а чаша из яшмы? Правильно, тоже помню.
– Ну вот, – облегченно вздохнул Ленька. – А мне не поверили. Я даже честное пионерское дал… Василий Григорьевич, где бы мне про Александра Невского почитать и про серебряный гроб? Я бы им тогда доказал.
Васек с Егором не вмешивались в разговор, но слушали внимательно.