Но скажите, пожалуйста, на что вы живете? Вам платят что-нибудь за эту работу?
– Нет, – отрицательно покачал головой Вольф. – Пока нет. Мы не получаем жалованья с тех пор, как кончилась война.
– Значит, уже два месяца вы…
– Да, хэрр Воронофф. Мы живем черным рынком. Грета меняет вещи на продовольствие.
– Но это же не выход! – воскликнул Воронов. – Как вы думаете жить дальше?
Пожалуй, впервые за все время разговора Вольф прямо посмотрел Воронову в глаза.
– Я пришел, чтобы спросить вас об этом, хэрр майор, – сказал он. – Я знаю, вы имеете доступ туда… в Бабельсберг. Знаете то, чего не знаем мы. Я понимаю, что не имею права… И все же я хочу… Я позволяю себе спросить… Что будет с нами дальше? Что будет с Германией?!
В голосе Вольфа прозвучала неподдельная боль. И снова, испугавшись своего вопроса, он низко опустил голову.
Воронов молчал. До сих пор он, по правде говоря, не слишком задумывался о будущем Германии. Четыре долгих года это слово связывалось в его сознании только со словами: «победить», «разгромить»! Впервые он подумал о дальнейшей судьбе этой страны, пожалуй, только после разговора с Карповым, – генерал упрекнул его тогда в безразличии к тому, что происходит в душе у побежденных немцев.
Но потом другие важные мысли и дела увлекли Воронова. Все его внимание поглощала Конференция. А Германия… Все, что было связано с Германией, занимало его лишь в той мере, в какой это могло стать предметом обсуждения на Конференции.
– Вы не хотите ответить мне, хэрр майор? – подняв голову, с упреком проговорил Вольф.
Воронов почувствовал, что, обращаясь к нему как к офицеру армии-победительницы, Вольф ждет ответа. Он должен был ответить Вольфу, должен! Но еще не знал, как именно.
В эту минуту Воронов разом осознал, что до сих пор он и Вольф разговаривали как бы на разных языках. Пытаясь найти в поведении Вольфа элементарную логику, он, Воронов, не понимал голоса его души. Это был голос той Германии, которой Воронов до сих пор не слышал, потому что его заглушали грохот пушек и разрывы бомб. Теперь этот голос вдруг прорвался, и в нем со всей силой зазвучала тоска по миру и по труду…
– А вы сами, хэрр Вольф… – тихо спросил Воронов. – Как вы думаете, что будет с Германией?
– Не знаю… – безнадежно ответил Вольф. – Во время войны нам запрещали слушать иностранное радио. За это полагался концлагерь, а может быть, и расстрел. Но теперь… Теперь некоторые уже слушают. Купили приемники у Бранденбургских. Там все можно достать. Ходят разные слухи…
– Какие?
– Я могу говорить откровенно?
– Вполне.
– Одни говорят, что вы хотите установить здесь советскую власть… Другие, что Германию раздробят на части… Предлагают бежать из русской зоны в западные… Я слышал, что семьи тех, кто воевал на Восточном фронте, будут арестованы и высланы в Сибирь…
– Какая чушь! – с возмущением воскликнул Воронов.
– Может быть… Но где же правда? Что станет с Германией? Кому она будет принадлежать?
– Вам! Таким, как вы! – с неожиданной для самого себя убежденностью крикнул Воронов.
– Нам? – удивленно переспросил Вольф.
– Черт побери! – продолжал Воронов. – Разве вы не знаете, что речь о будущем Германии шла еще в начале этого года, на Ялтинской конференции трех держав?!
– Наши газеты писали о ней. Нас уверяли, что Сталин, Рузвельт и Черчилль договорились уничтожить Германию. Перестрелять большинство немцев.
– Это же были фашистские, геббельсовские газеты, хэрр Вольф!
– Другие у нас не выходили…
– Они нагло лгали! В Ялте было решено разоружить и распустить после победы германские вооруженные силы, уничтожить генеральный штаб, наказать военных преступников, ликвидировать военную промышленность… И только! Сталин сказал: гитлеры приходят и уходят, а Германия, народ немецкий остаются! Неужели вы этого не знаете? Союзники вовсе не собираются уничтожать германский народ! Уничтожить нацизм и милитаризм – такова наша цель, хэрр Вольф! Разве вы были нацистом или милитаристом?
– О нет! Даже мой брат, погибший на Восточном фронте, никогда не был членом нацистской партии.
– В чем же дело?! Почему вы верите неразоружившимся фашистам и забываете о том, что решено в Ялте?
– Но откуда нам это знать?
– Как откуда? Почему вы слушаете провокаторов и не прислушиваетесь к советскому радио? Ведь оно ведет передачи и на немецком языке!
Вольф молчал.
– Понимаю, – с горечью сказал Воронов, – западные пропагандисты уверяют вас, что мы говорим неправду и скрываем свои подлинные цели. Знаю, сам читал! Так вот: вы спрашиваете, кому будет принадлежать Германия? Повторяю: вам! Таким людям, как вы. Трудовым людям, которые хотят мирно трудиться! Трудящимся немцам!
– В вашей стране, хэрр Воронофф, власть тоже принадлежит трудящимся. Ведь так? Значит, вы хотите…
– Сделать Германию коммунистической? Мы не экспортируем революцию. Ваше дело решать, какой у вас будет строй. Мы хотим только, чтобы послевоенная Германия была мирной и чтобы люди, подобные вам, чувствовали себя в ней как в своем собственном доме… Мы за единую Германию. Но не хотим, чтобы она производила пушки вместо масла! Американцы и англичане не раз предлагали раздробить вашу страну. Но Советский Союз отверг эти планы. Верите мне? Отверг!
– А здесь… в Бабельсберге?
Проще всего было ответить Вольфу, что и здесь, в Бабельсберге, ялтинские решения будут единодушно подтверждены.
«А если этого не произойдет? – подумал Воронов. – Тогда Вольф упрекнет меня во лжи? Впрочем… Пройдет несколько дней, и я его вообще никогда больше не увижу!»
И все же… Воронов не хотел, чтобы Вольф когда-нибудь, пусть заочно, мог назвать его лжецом. Не хотел бы, не смог бы примириться с этим!
– Я не знаю, что происходит в Бабельсберге. Журналистов туда не допускают. Однако я не сомневаюсь…
– В чем? – спросил Вольф с надеждой и одновременно с тревогой.
– В том, что разум победит, – на этот раз уже с полной уверенностью ответил Воронов. – В том, что позиция Советского Союза останется неизменной. Вам нечего бояться будущего, хэрр Вольф!
Наступило молчание. Потом немец встал.
– Спасибо, хэрр Воронофф, – медленно произнес он. – Я никогда не предполагал, что…
– Что не предполагали?
– Что вы снизойдете до такого разговора со мной.
– Да что с вами, черт побери! Мой отец такой же рабочий, как вы.
– Но, кроме того, вы победитель. Если бы вы пожелали мстить, это было бы справедливо.
– Мстить побежденным? Нет, мы не так воспитаны, хэрр Вольф! Ваш брат поднял на нас оружие. Добровольно или по приказу, но поднял. И погиб. Это жестоко, но справедливо. Но вы… Словом, я считаю, что ответил на ваш вопрос. И… Спасибо, что вы пришли.
Воронов встал и протянул Вольфу руку. Тот в ответ протянул свою. Сначала его рукопожатие было неуверенным и вялым. Потом стало сильнее. Наконец Вольф крепко сжал ладонь Воронова.
Глава четвертая.
НОЧЬ В БАБЕЛЬСБЕРГЕ
На таких конференциях, как Потсдамская, ничто не говорится случайно. Почти каждое слово каждого оратора в конечном итоге преследует какую-нибудь цель: ближайшую или отдаленную.
Сталин очень хорошо понимал это. Но, дав свое, молчаливо одобренное всеми членами делегации определение современной Германии, он чувствовал, что ему все же не до конца ясно, почему возник этот на первый взгляд схоластический и как бы случайный спор.
Когда заседание кончилось, он неторопливо пожал руку Трумэну и Черчиллю, Идену и Бирнсу, не спеша закурил и направился к выходу из зала.