что я каждому произносил?! — Он сказал, но с каким-то трудом. Ведь ему пришлось искать слова! И вместо обычного и естественного: вам говорил, он нашел: каждому произносил.
— Что я вам говорил! — кричу я. — Я молодцом!
— Чудеса! Ты и впрямь... это... как его... м-м... огурцом выглядишь!
Я вижу, с какой натугой он искал слово. Что они, разучились говорить?
— Молодцом! — уверенно говорю я. — Что она, эта медицина, знает?! Я сто раз всем говорил!
Они ошеломлены. Они все обрадованы тем, что я выздоравливаю, что я могу говорить. Но такого темпа, такой прыти никто из них от меня не ожидал. Ведь я же разговариваю вполне нормально. Правда, набор слов у меня пока невелик. Ну, да это дело наживное! Уже кто-то выскочил за дверь. Сейчас врача позовет. Вот вам медицина — чудо. Действительно, что медицина знает?
Говорят почти все, сразу, не слушая друг друга, да и меня тоже. Им сейчас надо выговориться, успокоиться. Они часто не могут найти слов. Самых обыкновенных слов, которые произносили минуту назад. Им приходится совершать обходные маневры, заходить с тыла. И от этого их речь кажется напыщенной и тяжеловесной. Но зато у меня в запасе уже несколько сот слов.
— Мы тут поболтаем с тобой немного, а потом уж жена. Мешать не будем. Хорошо?
— Хорошо, — отвечаю я. — Пусть она придет потом.
— А дети еще не прилетели. Но завтра уж будут наверняка.
В комнату врывается врач.
— Что тут происходит?
— Происходит? — спокойно спрашиваю я. — Мы тут поболтаем немного...
— Как это поболтаем? Да ведь!.. — Он вовремя замолкает.
— Здравствуй! — говорю я. — Здравствуйте!
— Здравствуйте, — отвечает он, все еще ничего не понимая.
Да и никто ничего не понимает. Неважно. Главное — я говорю.
— Да ты, поди, и плясать можешь?
— Ты можешь шею повернуть?
— Шею повернуть?
— Нельзя, — кричит врач. — Да как это повернуть? Вы что-нибудь смыслите в медицине?
— А вот так, — говорит товарищ с работы. — А вот так! — И начинает крутить шеей, вправо, влево, вверх, вниз. Ух и старается! У него, наверное, даже мышцы заболели от такого верчения.
— Пожалуйста! — уже умоляет врач. — Не беспокоите больного. Не волнуйте!
— Пожалуйста, — говорю я. — Повернуть шею?
Я верчу шеей вправо и влево, верчу энергично, как только что мой товарищ. А у него глаза на лоб вылезли от удивления. От удивления и какой-то натуги. Он окаменел. Потом какая-то мысль мелькает в его глазах. Он что-то нашел в своей памяти.
— Вот черт! — говорит он. — Опять шейный радикулит схватил. Полгода не беспокоил.
— Конечно, — говорит кто-то, — ты так крутил шеей, что и сломать ее было недолго.
— Да, да, — соглашается он. — Вот черт!
Он чуть отходит в сторону, нелепый со своей негнущейся шеей. Я осматриваю сразу ставшую непохожей палату, одеяло, под которым спрятано мое тело, тело которое как будто и не принадлежит мне. Две неподвижных руки, вытянутые вдоль него. Друзья перехватывают мой взгляд.
— Руку! Руку! Ты можешь согнуть руку!
Нет, я не могу. Я просто забыл, как это делается.
— Смотри-ка! Вот как это делается. — Один из родственников с силой сжимает руку в локте. Даже пиджак и халат не могут скрыть, как бугром выпирают его мускулы.
Он так и замирает с согнутой рукой.
Потому что, потому что... я тоже сгибаю руку. Правда, бугор мускулов у меня поменьше.
Я кое-что начинаю понимать. Во мне еще нет ни испуга, ни радости. Просто, я начинаю что-то понимать.
— Радикулит? — беспечно спрашиваю я.
— Свело... — еле выговаривает он.
— Бывает, — соглашаюсь я, и рука моя бессильно падает на одеяло.
Родственник трет только что в судороге сведенные мускулы, кусает губы.
— Это у тебя от перевозбуждения, — успокаиваю его я. — Ты не волнуйся.
Все слова _их_. У меня нет ни одного своего слова. Но _их_ слов у меня уже набралось много.
Я могу свободно разговаривать на не слишком специальные темы.
— Вы можете это проделать еще раз? — спрашивает врач.
— Нет, не могу.
— Но ведь только что...
— Я забыл.
— Разработается! — уверенно говорит кто-то. — Массаж. Тренировка.
— Да, да, — подхватываю я, — массаж и тренировка.
Я не хочу больше двигать рукой. А как радостно было движение!
Все испуганно молчат. И каждый, наверняка, думает, что виноват именно он.
А я сам? Убедился ли я в чем-нибудь? Догадался ли кто другой? Ведь если догадался хоть один, они от меня не отстанут. Они заставят меня, убедят. А я не... Шея снова не слушается меня. Вернее, слушается чуть-чуть, чтобы они все же видели, что я могу совершать движения, что я владею своим телом.
Я взял слишком много. Сразу. Я начинаю специальный разговор. Иногда мне не хватает слов, но они помогают. И все равно мне трудно говорить.
— Что это за больница?
Первая городская.
— На улице, наверное, гололед?
Нет. Сейчас нет. Почти каждый день идет снег, а вот на праздники был такой страшный гололед!
— Скорая, наверное, едва успевала? Ушибы, переломы?
Переломов, действительно, много.
— Есть, наверное, и такие, что лежат с ног до головы... загипсованные?
Да, конечно. Травм в этом месяце очень много.
Ясно. Ты, которого я не вижу, отдай мне на время какое-нибудь микродвижение. Шевеление пальца. Сжимание кулака. Сгибание руки в локте. Пожимание плечами.
Дайте мне в долг! Ведь ты загипсован с ног до головы. Что тебе стоит? Согласен?
Он согласен, потому что даже не подозревает, что у него крадут. Я не все сразу. Я помаленечку. Ну, подумаешь, онемел у тебя палец на ноге. Тебе же ведь сейчас не ходить, не плясать.
И слова. Почему только у этих, что стоят возле моей кровати? У всех. По буковке, по звуку. Никто ничего и не заметил. Я знал картавого, который даже не подозревал, что он картавый. А дальтоники? Разве бы они знали о своем неправильном восприятии цвета, если бы им на это специально не указали?
Ну подумаешь. У тебя поболит колено. Так ведь я не навсегда. Я на пять минут, на секунду, на миг. На микромиг у каждого, так что никто ничего и не заметит.
— Да я уже здоров! — весело говорю я.
А кто-то не смог встать.
Я отшвыриваю прочь одеяло, уверенно свешиваю ноги с кровати, встаю, оправляю на себе пижаму.
— Ну что, может, вам сплясать что-нибудь?
Они, конечно, остолбенели. Особенно врач. А я иду вприсядку, да так, как никогда и не умел. Я вообще не умел плясать. Я многого не умел. А теперь все смогу!
Я выйду на площадь и возьму у людей по маленькой, маленькой частичке их движений, по одному звуку.
Никто ничего и не заметит. Я буду не такой, как прежде. Я смогу поднимать штангу рекордного для нашего города веса. Я ведь на минутку возьму силу и спортивную технику у какого-нибудь чемпиона. А если мне попадется тяжеловес, то уж в своей-то весовой категории я толкну непостижимый вес. Да только мне это ни к чему. Зачем? Мне бы ходить, видеть, слышать. Мне бы дышать. Мне бы просто жить...
С друзьями я буду осторожен. Это только сейчас, когда я еще ничего не знал, я нечаянно взял у них что-то. А так... Нет. Да я с ними и встречаться буду редко. На всякий случай. Я ведь не знаю, управляема ли моя способность? Ведь все это, наверняка, идет из подсознания. Да-а...
Я всегда хотел стать певцом. А теперь я иногда смогу петь. Как? Я запою, а у певца на сцене пропадет голос. Что почувствует он? Какая боль и какой страх навеки останутся в его душе? Я сделаю шаг, а кто-то всю жизнь будет помнить, как он ни с того ни с сего оступился на ровном месте. Пусть даже не расшибся, ничего не сломал! А тот мои сосед, который теперь никому не сможет сказать «Здравствуй!»?
Я уже не пляшу. Я стою и смотрю на них. Я слышу как этажом ниже забегали медсестры и врачи.