– К сожалению, современники Толстого не слишком склонны были его усваивать. Потому-то спустя сорок лет и произошла революция.
– Здесь революции не будет. Будет просто анархия, взрыв насилия и нищета.
– Ваша дочь рассказала вам, чем мы тут занимаемся? – спросил я.
Изабель заметно смутилась.
– Она не любит говорить со мной о работе, – сказал Луис. – Наверное, так оно и лучше. Наши банки слишком часто оказываются на конкурирующих позициях.
Я бросил взгляд на Изабель. Она пожала плечами. И тогда я рассказал о проекте favela. Луис внимательно слушал, время от времени посматривая на дочь, но та старательно избегала встречаться с ним глазами.
Когда я закончил, воцарилось молчание. Потом Луис поинтересовался:
– Так когда же будут выпущены облигации?
– Мы надеемся, что в ближайшие две недели, – ответила Изабель.
– В таком случае пусть ваши люди свяжутся со мной. Я хочу приобрести пакет для нашего банка.
– Papai, ты ведь никогда не имеешь дела с Dekker!
– Не имею. Но это совсем другая ситуация. Я считаю, что Banco Horizonte должен поддержать такую инициативу.
Изабель растерялась и не смогла этого скрыть.
– Что-то не так, детка?
– Papai, ты просто хочешь сделать мне приятное?
– Нисколько. Это действительно хорошая идея, и она заслуживает поддержки. Я рад, что у вас все идет хорошо. А, вот и ланч.
Мы сели к столу, нам подали бифштексы и салат. Мясо оказалось нежным и гораздо более проперченным, чем то, к которому мы привыкли в Англии. Салат был приготовлен из овощей, добрая половина которых мне была неизвестна. Но все выглядело очень аппетитно.
Мы усердно принялись за еду, и на какое-то время за столом воцарилось молчание. Его нарушил Луис:
– Я думал вот о чем, Изабель... Отчего бы тебе не перейти в мой банк?
– И чем же, по-твоему, я там занималась бы? – возмущенно вскинулась девушка.
– Ну, не знаю. Уж, наверное, что-нибудь мы для тебя придумали бы. Опыта ты уже набралась достаточно, и найти ему приложение – не проблема.
– Papai...
– Тебе все это пошло бы только на пользу. Вернулась бы в Рио, пустила корни...
– Papai! – Изабель бросила быстрый взгляд на меня, потом резко повернулась к отцу, разразившись эмоциональной речью по-португальски. Луис пытался было возражать, но не смог вставить ни слова. В конце концов оба смолкли.
Я с преувеличенным вниманием занимался бифштексом.
– Прошу простить мою дочь... – начал Луис.
– А что, собственно, произошло? – возразил я. – Близкие люди потому и близкие, что с ними можно разговаривать, ничего не стесняясь. И кстати, – мне показалось, что лучше сменить тему, – а нельзя ли посмотреть на фавелы поближе?
Я сказал это просто для того, чтобы как-то разрядить возникшее напряжение. Но меня и в самом деле интересовали эти поселения, о которых я уже столько слышал.
– Ты могла бы отвести его к Корделии, – сказал Луис.
Изабель все еще хмурилась, но при этих словах отца оживилась.
– Это можно. – Она посмотрела на меня. – Хочешь?
Я откашлялся.
– Конечно. А кто такая Корделия?
– Моя сестра. Она работает в приюте для бездомных детей в одной из фавел. Сегодня она тоже там. После ленча мы могли бы туда отправиться.
– Отлично, – воодушевился я.
– Кстати, у Корделии кое-какие новости. – Луис искоса посмотрел на Изабель.
Она на секунду задумалась, потом радостно ахнула.
– Неужели беременна?
Луис с деланным безразличием пожал плечами, но не смог сдержать улыбку.
– Спроси у нее сама.
Изабель сделала большие глаза.
– Но это же чудесно! Представляю, как она счастлива, да и ты тоже. Из тебя выйдет великолепный дедушка!
По лицу Луиса было понятно, что эта роль ему явно нравится.
– Теперь мы просто обязаны повидать ее, сегодня же, – обратилась Изабель ко мне.
– Я не хотел бы вам мешать.
Может быть, тебе стоит пойти туда самой?
– Ни в коем случае. Я очень хочу, чтобы вы познакомились. – Меня это слегка удивило. Почему Изабель так хочет познакомить меня со своей сестрой? – Я хотела сказать, что тебе было бы полезно увидеть один из этих приютов.
– Что ж, прекрасно. Я готов.
6
Я буквально истекал потом, взбираясь по пыльной тропинке в лучах палящего послеполуденного солнца. Я едва дышал, с каждым вдохом втягивая в легкие отвратительный запах человеческих экскрементов, к которому примешивался аромат гнилых продуктов и алкоголя. В Англии я был высоким, смуглым и худощавым человеком весьма среднего достатка. Здесь же, продираясь сквозь грязь и вонь, я казался себе непристойно белым и непристойно жирным богачом-европейцем.
Машина Луиса вместе с водителем осталась далеко внизу. Большинство фавел располагается на холмах, увы, совершенно неприспособленных для того, чтобы строить на них нормальные дома. Наскоро сколоченные хижины лепились одна к другой по обе стороны тропинки. Построены они были из всех мыслимых и немыслимых материалов, хотя, похоже, преобладали кирпич и фанера. Крошечные дыры в стенах заменяли окна, и из темноты, царившей внутри, до меня доносились какие-то непонятные звуки. Пестрое белье, переброшенное через подоконники, оживляло монотонность красного кирпича и серых кое-как оштукатуренных стен. Повсюду были дети. В основном полуголые, но попадались и просто нагишом. Одни гоняли обруч, другие с азартом играли в футбол, что на таком склоне было нелегким занятием. С громким плачем ковылял на нетвердых ножках светловолосый ребенок лет двух. Какая-то негритянка подбежала к нему и взяла на руки.
Мы прошли мимо рядов с фруктами и овощами, выставленными на продажу. За одним из лотков стоял шоколадного цвета мужчина в желтой майке с надписью по-английски "Who dies with the most toys wins". "Побеждает тот, кто умрет, собрав больше всего игрушек". Чертовщина какая-то.
Группа ребят постарше проводила нас презрительными взглядами. Из рук в руки они передавали друг другу пластиковый пакет. Каждый по очереди делал глубокий вдох, после чего пакет продолжал свое движение по кругу.
– Ты уверена, что здесь не опасно? – спросил я.
– Абсолютно не уверена, – ответила Изабель, шедшая чуть впереди.
– Значит, опасно?
– Да.
– Вот как...
Дождя не было уже несколько дней, но под ногами там и сям вместо песка попадались лужи. Вдоль тропинки текла сточная канава. Я предпочел не думать о том, куда наступаю.
Вскоре мы добрались до небольшого относительно ровного плато, на котором стояла крошечная наспех сколоченная церквушка и какое-то квадратное строение со стенами, изукрашенными яркими граффити. Я остановился, чтобы перевести дыхание и, обернувшись, посмотрел вниз. Под нами расстилался фантастический вид. Белые здания города змеились, огибая зеленые холмы, по направлению к сияющей глади океана. Я поискал глазами статую Христа, которая видна в Рио отовсюду. Сейчас ее закрывало облако, наползшее на макушку горы.
– За то, чтобы жить здесь, многие выложили бы бешеные деньги.
– Поверь мне, за то, чтобы жить здесь, выкладывают. И не только деньги.
Мы подошли к входу в здание, осторожно пробравшись через маленький, но ухоженный сад. Вид красных, голубых, желтых и белых цветов приятно радовал глаз после унылой кирпично-коричневой грязи поселка.
Дверь распахнулась, и появившаяся на пороге женщина, кинувшись к Изабель, крепко обняла ее. Сходство было несомненным, хотя Корделия была старше и крупнее. Ранние морщинки на лице говорили о стойкости и способности сопереживания.
Мы пожали друг другу руки.
– Кора, это мой коллега, Ник Эллиот, – заговорила по-английски Изабель. – Я хотела показать ему, чем ты здесь занимаешься. Ты не против?
– Нисколько.