Нет ничего унизительнее, чем быть выгнанным из квартиры чистенькими, холеными людишками, чей самый скверный поступок в жизни – мелкое жульничество с налогами.
Хольц стоял на кухне и по-свойски пил пиво. У этого толстого парня с быстрыми глазками была мерзкая привычка улыбаться, когда он сообщал дурные новости. Матаморос ни разу не видел стекла его очков чистыми. Хольц вел себя как закадычный друг Колеску, хотя дружеские отношения вовсе не связывали их.
– Морос! Как делишки?
– Прекрасно, Эл.
– Жарковато сегодня.
– Весьма.
– Карла будет с минуты на минуту.
Колеску с детства привык смотреть на себя со стороны, находясь в обществе других людей. Ему казалось, что он наблюдал за спектаклем, где играл главную роль. Герои пьесы говорили, а он отвечал им. Таким образом, Матаморос был и зрителем, и актером одновременно. Он некомфортно чувствовал себя в любой компании, но уже смирился с тем, что окружающих не выбирают. Особенно в семье, тюрьме или больнице.
На краткий момент Колеску увидел себя стоящим на кухне и разговаривающим с жирным Элом. "Да, вот он я, – думал Колеску, – коротенький и толстый, в синей футболке с коротким рукавом, на кармане – мое имя. Мне за двадцать. Волосы средней длины, черные и волнистые, лицо бледное, губы розовые и пухлые". Он бросил взгляд на свою стремительно растущую грудь – результат гормонального средства "Депо-Провера". Колеску обязали принимать его, что было частью наказания. Точнее, лечения, поправил себя Колеску, ведь здесь лечат именно химической кастрацией. И за восемь оставшихся дней "добрые" врачи доконают его.
– Эл, у меня новое яйцо!
– Давай-ка его сюда.
Колеску вышел из кухни и направился в темную гостиную. Он всегда наглухо закрывал шторы, особенно во время адского пекла южнокалифорнийского лета. У дальней стены комнаты стояло три книжных шкафа с зеркальным дном и внутренней подсветкой.
Колеску включил лампочки в средней секции.
– Еще одно яйцо эму. Синее, – торжественно объявил Колеску и указал Хольцу на предмет разговора.
Хольц нагнулся и почти коснулся носом полки.
– Мило.
– В последние дни она делает все больше и больше!
Речь шла о матери Колеску, Хелен. Роспись яиц была древним румынским искусством, и за свою жизнь Хелен украсила не одну сотню. Большая часть яиц осталась на полках Матамороса. Яйца разрисовывались самыми разнообразными цветами и во всевозможных стилях. Давние работы Хелен отличались простотой. Последние же она отделывала кружевами, оборочками, старомодными безделушками, кусочками пряжи и ткани, а с недавних пор даже пластмассовыми глазами с бегающими внутри шариками.
– Очень мило, – повторил Хольц.
– Это одно из моих любимых.
Колеску старался понравиться Элу, приверженцу так называемых семейных ценностей, поэтому говорил о матери часто и с любовью. По большому счету плевать он хотел на эти дурацкие расписные яйца. Они отдавали жуткой безвкусицей и кошмарной банальностью. Если бы Хелен не заплатила за шкаф, Колеску упаковал бы дурацкие поделки в коробку и отправил на чердак. Однако демонстрация "коллекции" и льстивые слова должны были впечатлить агента. Как говорил один санитар в Атаскадеро, муху проще привлечь медом. Правда, Колеску всегда сомневался в целесообразности и необходимости кого-то привлекать. В дверь позвонили.
– А, это, должно быть, Карла! – весело заметил Хольц.
Колеску пошел в прихожую и открыл дверь. Действительно, это была Карла, сияющая загорелая блондинка с множеством преждевременных морщин и белоснежными зубами. Матаморос никогда не понимал, почему женщины Калифорнии постоянно злоупотребляют солнцем.
– Привет, Морос!
– Здравствуйте, доктор Фонтана. Проходите, пожалуйста.
Карла кивнула и направилась в гостиную. Колеску казалось, что она следует за ним как тень. Доктор пожала руку Хольцу. Тот жадно впился в нее глазами, глядящими из-за замызганных стекол очков.
И снова началась пьеса. Колеску увидел, как он садится на диван, а двое визитеров – рядом, на стулья. Он наблюдал за своими немного кошачьими движениями. Усевшись, Колеску снял обувь и подогнул под себя ноги.
Хольц держал раскрытый блокнот, в который на памяти Матамороса ни разу не вписал ни буквы. В толстой правой руке он сжимал ручку.
Доктор Фонтана вынула из сумки диктофон, положила его на кофейный столик и лучезарно улыбнулась, обнажив свои прямо-таки галогенные зубы.
Хольц смотрел на Колеску.
Доктор Фонтана смотрела на Колеску.
Осторожно! Матаморос представил себе туман над рекой и то, как этот туман может скрыть истинные мысли человека.
– Думаю, нужно начать с общих вещей, мистер Колеску, – начала Карла. – Например, расскажите нам, как ваша работа и семья?
– Спасибо, все хорошо. Семья в порядке. А я занимаюсь розничной торговлей автомобильных запчастей, провожу много часов за компьютером. Работа несложная, и время бежит быстро.
* * *
Карла Фонтана прислушивалась к легкому акценту Колеску. В его интонации и манере строить фразы чувствовались румынские корни. Колеску приехал в США восьмилетним мальчиком, вместе с матерью, в поисках политического убежища. К десяти годам он убил в Анахейме больше десятка собак. Он приманивал их сухим кормом, а затем протыкал брюхо. Мать как-то открыла коробку, прикрепленную к раме велосипеда ее сына. В ней маленький Матаморос хранил отрубленные собачьи хвосты.
Карла слушала и задавала вопросы, снова слушала и старалась честно выполнять свою работу.
В глубине души ей было жаль Колеску, но вместе с тем она помнила о своем долге защищать округ от подобных ничтожеств. Интуиция подсказывала ей, что сейчас он безопасен и готов начать новую жизнь. Но разум возражал: "Он в группе повышенного риска, надо оповестить соседей".
* * *
Хольц держался беспристрастно во время беседы, но тоже сочувствовал парню. Он встречался с его матерью – Хелен оказалась злющей старой каргой. Неудивительно, что Матаморос вырос моральным уродом. Однако больше всего Хольца впечатлило то, что мужа Хелен расстреляли из пулемета румынские полицейские, а ее и шестилетнего Матамороса заставили смотреть на это. Когда мальчик бросился к телу отца, на него натравили собак. Так Хелен и ее покалеченный морально и физически сын получили политическое убежище в Соединенных Штатах.
Хольц слушал и задавал вопросы, снова слушал и пытался честно выполнять свою работу.
Нутро подсказывало ему, что Колеску не более безобиден, чем лесная поганка. Но мозг внушал, что эта поганка перестала быть ядовитой и сполна заплатила за все. Через неделю Матаморос станет свободным человеком, и нужно относиться к нему как к полноправному гражданину. Может, в Румынии тебя и отдадут на растерзание псам, а в Америке, если отмотал свое, можешь жить нормальной жизнью.
* * *
Колеску легко угадал их заключительные мысли: "осудить" Фонтаны и "оправдать" Хольца.
– Морос, ты по-прежнему навещаешь маму раз в неделю? – щебетал агент.
А Мороса не покидало ощущение театральности происходящего, он играл в пьесе и наблюдал за ней.
Колеску. Да, конечно. Она хочет жить здесь, со мной, но я не знаю, пойдет ли это ей и мне на пользу.
Фонтана. Что ты думаешь о ее идее? Давай поговорим.
Матаморос пожал плечами, вздохнул и снова пожал плечами. Он смахнул темный завиток волос со лба.
Колеску. Нужно почитать родителей.
Хольц. Нужно и себя самого почитать, Морос. Невозможно заботиться обо всех на свете. Мы уже это обсуждали. Твоей матери не стоит переезжать.
Колеску заерзал на диване, пытаясь вжаться в него поглубже. Он чувствовал себя котом, мягким и подвижным. Даже немного бесхарактерным.
Фонтана. Мы хотим сказать, что тебе не нужны лишние стрессовые факторы перед завершением условного срока.
Колеску. Действительно, какого черта?!
Он произнес это очень тихо. Временами стоит быть "искренним", как выражается Хольц.
Колеску посмотрел на Карлу. Он понимал, что Карла с удовольствием поджарила бы его на электрическом стуле. Хотя нет! Эта предпочла бы смертельную инъекцию – так аккуратнее, чище и современнее. К тому же этот способ не требует энергозатрат. А пока она пытается убить в нем мужчину своими варварскими медицинскими методами.
Фонтана. Как обстоят дела с твоим либидо, Морос?
Он почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Последующий разговор наверняка будет унизительным.
Колеску. Оно исчезло из-за лекарства...
Фонтана. Исчезло или только снизилось?
Колеску. Ужасно... снизилось...
Хольц. Карла, мы знаем, что препарат "Депо-Провера" дает эффект в 92% случаев. В 90% наступает снижение сексуального влечения. Но исчезнуть либидо не может. Даже при хирургической кастрации половая...
Фонтана. Я в курсе. Иногда кастрированные мужчины совершали изнасилования.
Хольц. Вот именно.
Фонтана. А изнасилование связано не с сексом, а с гневом и агрессией.
Колеску. Трудно представить себе изнасилование без секса.
Повисла странная пауза. Казалось, Колеску перевел разговор в невыгодное ему самому русло.
Фонтана. Это почему?
Колеску. Я хотел сказать, что мое либидо заметно снизилось...
Фонтана. Насколько?
Морос представил, как разводит в стороны руки и показывает насколько. А потом сокращает дистанцию до сантиметра. Однако он осознавал, что подобный юмор тут не поймут, несмотря на всю демократичность американского общества.
Колеску. Вы даже вообразить не можете!
Фонтана. Часто ли ты испытываешь возбуждение, Морос?
Колеску. Однажды ночью мне приснился эротический сон, и... это произошло.
Фонтана. Эрекция и последующая эякуляция?
Колеску кивнул. Теперь он побагровел до кончиков ушей.
Хольц. Когда это было?
Колеску. В феврале прошлого года.
Фонтана. Единственный раз за три года лечения?
Колеску. Да.
Хольц. О, это соответствует самой лучшей статистике...
Фонтана. Я знакома со статистикой.
Матамороса их соперничество мучило больше, чем гормональное лечение. Хотя нет. Лечение скорее его доконает. Почему он, мужчина, должен заматывать грудь скотчем?
Фонтана. А когда ты увидел пожилую леди и хотел изнасиловать ее бутылкой из-под коки?
Колеску. Такие мысли меня больше не посещают.
Воцарилось молчание. Видимо, они ждали, что Морос что-нибудь добавит. Настоящие садисты!
Фонтана. А каково твоим соседям?
Колеску. Я их и пальцем ни разу не тронул. За семь лет не нарушил ни одного закона. Я примерный сосед. Безопасный парень с сиськами! Гормональный мутант! Урод! И это вы сделали меня таким! Вы этого и добивались!
Его лицо горело. Оно выражало боль, стыд и злость. Матаморос больше не мог сдерживаться.
Хольц. Морос, тебя беспокоит увеличение груди?
Колеску. Конечно, беспокоит, Эл!
Хольц. Спасибо за предельную честность.
Фонтана. А тебе откуда знать, честен ли он?
Эл печально кивнул головой.
Хольц. Еще по пивку, Морос?
Колеску встал, взял стакан Эла и вышел из комнаты. Звук приглушенных голосов преследовал его до самой кухни. Он думал о тумане над рекой и о том, как туман скрывает твои мысли и не позволяет чужим голосам достигать твоих ушей. Налив Хольцу пива, Матаморос вернулся в гостиную. Протянув агенту стакан, он снова сел.
Теперь спектакль окончен.
Хольц. Ну, пожалуй, все.
Фонтана. И я закончила. Остался, правда, один вопросик. Мистер Колеску, скажите, почему люди не должны знать о том, что вы дважды привлекались к ответственности за сексуальное нападение? Приведите мне хотя бы один аргумент в вашу пользу.
Он посмотрел на нее и откинул со лба волнистую прядь.
– Приведу два аргумента. Во-первых, я сожалею о содеянном. Во-вторых, я больше никогда никому не причиню зла. Я стал иным.
7
С утра пораньше пришли пустые отчеты о снятии денег из банкоматов. Хесс не был удивлен, ведь похититель явно не интересовался деньгами своих жертв. Разве что наличными, которые исчезли из сумочек. Но даже это могло положительно повлиять на решение о смертном приговоре, если дело будет раскрыто.
Тестирование почвы еще не завершилось. Хесс помогал Айку разобраться с противоугонными системами в машинах Кейн и Джилсон. У Джанет Кейн вообще не стояла сигнализация. Наклейка на окне извещала о том, что автомобиль защищен электронным замком и радиосигналом. А это означало, что можно с легкостью угнать тачку без ключа. Так что спокойно выбиваешь стекло и залезаешь внутрь.
С машиной Джилсон все обстояло иначе. Она была оборудована автоматическим замком и громкой сиреной, которая включалась, если дернуть за ручку двери. Сигнализация функционировала нормально, Хесс и Айк не обнаружили никаких сбоев. Возможно, кто-то и разорвал контакт, а затем сменил провода (без этого сигнализация не смогла бы вновь работать), только какой же смысл потерять столько времени, чтобы потом бросить машину?
Айк сконцентрировал внимание на маленькой детали. Его глаза сверкали, а тонкие светлые волосы непослушно падали на лоб, как у сосредоточенного на уроках мальчика. Хессу хотелось, чтобы к нему вернулась юность и он стал бы таким, как Айк.
– Это прокладка проводов и последовательный модуль, сэр. Механизм можно дезактивировать вот этим рычагом. Видите желтый провод и кнопку? Они отвечают за вход в автомобиль. Коричневая кнопка – для дверцы водителя, серая – для остальных дверей, черная – базовая.
– Ну и?
– Все отменно работает! Реле, переключатели, резисторы в отличном состоянии. Это означает две вещи. Во-первых, он мог заполучить ключи Джилсон, открыть автомобиль, а затем вернуть их. Это несложно сделать, например, работнику парковки. Но с другой стороны, тогда ему не понадобилась бы фомка, а мы нашли следы на окнах. Кстати, классная идея с ломом! Как она пришла вам в голову? Фомка – устаревшая штука, поэтому о ней никто и не вспоминает.
– Я тоже устаревший.
– Я рад этому. Итак, служащему на парковке человеку было бы легко провернуть операцию с ключами. А любому другому? Конечно же, нет. Дело в том, что эту систему чертовски трудно вывести из строя. Она сконструирована таким образом, чтобы даже взломщики кодов с ней не справились. Секретный номер меняется каждый раз, когда вставляется ключ в замок. Может, он принес специальное устройство, дезактивирующее сигнализацию, но почему он тогда просто не открыл дверь? Не понимаю!
Хесс кивнул, так как тоже не понимал.
– Значит, не было никакого устройства. Или оно не сработало.
– Но он и не взламывал сигнализацию. – Айк пожал плечами. – Хорошие воры, например, поднимают капот и вырубают сигнал, успевший прозвучать не больше раза-двух. Обычно они идут на дело в паре. Но так остались бы следы, а их нет. Ничто не указывает на применение силы, кроме царапин от лома. Видимо, этот парень выключал сигнализацию электронным путем, а затем применял фомку, чтобы открыть дверь. Только так он мог забраться в машину посреди парковки у супермаркета. Вокруг люди, охрана. А есть и два других решения нашей головоломки: жертва забыла включить сигнализацию или, зная своего похитителя, сама впустила его.
Хесс вздохнул. На секунду у него помутнело в глазах.
– Потрясающе, иногда люди о многом забывают...
– Аминь. Покончим с этим.
Хесс уже прочел бумаги о Джилсон и Кейн. При жизни эти две женщины не пересекались. Никаких общих друзей, разные работы. Города, где они росли, далеко отстояли друг от друга. Объединяли их разве что служба, отвечающая за газ и свет, и клуб автолюбителей, в который входили миллионы людей штата. Но Тим понимал, что везде может таиться что-то неизвестное: иногда точки соприкосновения все же существуют, но их очень непросто отыскать. Главное – понять жертв, влиться в их жизнь и посмотреть на все изнутри.
– А мог он соорудить особенное устройство? Своего рода универсальную электронную отмычку, подходящую для всех конструкций и моделей?