Надо быть психологом с этими суками, знать и соблюдать правила игры.
— Извините меня, — неожиданно раздался голос.
Он посмотрел вниз на невысокую седовласую чернокожую женщину в пальто. Она что-то держала рукой в сумке. Казалось, подуй на нее ветер с достаточной силой и она рассыплется.
— Чего тебе, бабуля? Ты вроде немного старовата, чтобы с тобой шалить.
Если женщина и поняла оскорбление, она не показала виду.
— Я тут ищу... ее, — выговорила она, доставая фотографию из бумажника, и Джи-Мэк почувствовал, как его сердце покатилось вниз.
* * *
Дверь слева от Алисы открылась, затем закрылась, но огни в коридоре за дверью также были погашены, и ей не удалось разглядеть того, кто вошел. Только пахнуло каким-то смрадом, и ее затошнило. Она не могла слышать шагов, и все же не сомневалась, что какая-то фигура кружится вокруг нее, оценивая.
— Пожалуйста, — выговорила Алиса, и на это ушли все силы. — Пожалуйста, что бы там я ни сделала, простите меня. Я никому ничего не скажу. Я даже не знаю, где я. Отпустите меня, и я буду хорошей девочкой, обещаю.
Шепот нарастал, послышался смех вперемежку с голосами. Потом что-то коснулось лица, она кожей почувствовала покалывание, и ее сознание переполнили образы. Казалось, кто-то роется в ее воспоминаниях, как в вещах или бумагах, на краткий миг поднося их к свету, затем отбрасывая ненужное ей под ноги. Она видела мать, тетю, бабушку...
Дом, полный женщин, на клочке земли на краю леса; мертвец, лежавший в гробу, женщины, собравшиеся вокруг гроба, ни одна из них не плачет.
Одна из них протягивает руку к хлопковой простыне, закрывающей мертвецу голову, вот простыня откинута: у него почти нет лица, оно разворочено, кто-то сотворил страшную месть над ним. В углу застыл мальчик, он высоковат для своего возраста, на нем дешевенький, взятый напрокат костюм, и она знает его имя.
Луис.
— Луис, — шепчет она, и ее голос, кажется, отзывается эхом по всей этой комнате, отделанной кафелем. Тот кто-то, что рылся в ее памяти, отходит в сторону, но она все еще слышит его дыхание, пахнущее землей.
Землей и чем-то горелым.
— Луис, — повторила она.
Ближе, чем брат мне. Моя кровь.
Помоги мне.
Ее руку, сжатую рукой другого, поднимают. Рука застывает на чем-то изодранном и разбитом. Она ощупывает то, что когда-то было лицом: глазные впадины, теперь пустые; фрагменты хрящей там, где когда-то был нос; лишенная губ щель для рта. Щель открывается, обхватывает пальцы, затягивая их внутрь, затем осторожно закрывается, и она снова видит тело в гробу: человек без лица, его голова, размозженная ударами того, кто...
— Луис!
Она уже теперь кричит, кричит им обоим. Рот на ее пальцах больше не мягок. Зубы прорываются из мякоти, острые, словно иглы, и впиваются в ее руку.
Это бред. Это не явь.
Но боль — это уже явь, и чье-то присутствие не ее бред.
Она еще раз зовет его по имени:
— Луис...
И начинает умирать.
* * *
Джи-Мэк по-прежнему отворачивал от нее лицо, разглядывая своих женщин, автомобили, улицы — все что угодно, лишь бы занять чем-то свое внимание и заставить ее отойти от него.
— Ничем не могу помочь, — выдавил он. — Обратись в «Пять-ноль». Там пекутся о пропавших.
— Она работала здесь, — сказала женщина. — Та, которую я ищу. Она работала на вас.
— Сказал же, ничем не могу помочь. Двигай отсюда поскорее, иначе нарвешься на неприятности. Никому не охота решать твои загадки. Люди здесь хотят делать деньги. Это бизнес. Видишь, кругом один доллар.
— Я могу заплатить вам.
— Она вытащила стопочку потертых банкнот.
— Не нужно мне денег. Прочь с глаз моих.
— Пожалуйста, — с мольбой произнесла она, протягивая фотографию молодой чернокожей женщины. — Только посмотрите на эту фотографию.
Джи-Мэк взглянул на фото и тут же попытался изобразить полное безразличие, словно ничего особенного не увидел, но в животе у него резко кольнуло.
— Не знаю такой, — ответил он.
— Но, может быть...
— Я сказал, никогда не видел.
— Но вы даже толком не посмо...
И тут со страха Джи-Мэк совершил свою самую большую ошибку. Он резко развернулся и замахнулся на женщину. Удар пришелся по левой щеке. Она отшатнулась к стене, бледное пятно проявилось на ее коже — след от его удара.
Он грязно выругался.
— И не смей слоняться здесь больше.
Женщина судорожно сглотнула, и он увидел, как глаза ее наполнились слезами, готовыми пролиться через край. Она попыталась удержать их. «У старой суки железная воля», — невольно отметил он. Она снова положила фотографию в сумку, затем побрела прочь. С другой стороны улицы — Джи-Мэк заметил и это — на них внимательно смотрела Шантал.
— Мать твою, чего уставилась? — крикнул он ей и шагнул в ее сторону. Шантал попятилась, но тут ее заслонил зеленый «таурас». Делового вида тип средних лет опустил окно и вступил в переговоры с девицей. Когда они сошлись в цене, Шантал села в машину рядом с водителем и они уехали, направляясь к одной из многих комнат за пределами главной улицы. С этой сучкой придется побеседовать еще об одном ее пороке — любопытстве.
* * *
Джекки Гарнер стоял по одну сторону окна, я — по другую. С помощью маленького зубоврачебного зеркальца я видел, как двое мужчин в гостиной смотрят телевизор. Одним из них был Гарри, брат Торранса. Шторы на другом окне, которое я принял за окно спальни, были задернуты, и мне показалось, что я слышу изнутри голоса мужчины и женщины, говоривших между собой. Я дал знак Джекки оставаться на месте, затем сам передвинулся к окну спальни. Пальцами поднятой вверх правой руки я отсчитал: три, два, один, затем швырнул дымовую шашку в окно спальни. Джекки пробил своей шашкой стекло гостиной, затем через секунду последовал за ней сам. Немедленно вредоносные зеленые пары заструились из всех отверстий. Мы отступили, заняв позиции в тени, наискосок от парадного и черного входов в дом. Мне были слышны кашель и крики внутри, но я не мог ничего видеть. Тем временем дым полностью заполнил гостиную комнату. Зловоние стояло невероятное, глаза жгло даже мне, хотя я и стоял на большом расстоянии.
Парадная дверь открылась, и двое мужчин вывалились во двор. У одного из них в руке был пистолет. Мужчина упал на колени в траву, и его начало сильно тошнить.
Откуда-то над ним навис Джекки, прижал своей большой ступней руку с пистолетом, затем изо всех сил пнул его другой ногой. Второй мужчина, Гарри Торранс, лежал на земле не шелохнувшись, прижимая тыльные стороны ладоней к глазам.
Секундами позже открылся черный ход и появилась Оливия Моралес, споткнувшись на пороге. Почти вплотную к ней двигался Дэвид Торранс. Он был без рубашки и прижимал к лицу мокрое полотенце. Как только он вышел из дома, он отнял полотенце от лица и рванул в сторону соседнего двора. Его глаза покраснели и слезились, но так ужасно, как другие, он не страдал.
Дэвид почти уже забрался на стену, когда я появился из темноты и схватил его снизу за ноги. Он со всей дури шлепнулся о землю, пукнув при этом с оглушительным звуком. Так он и лежал там, разглядывая меня, слезы катились у него по щекам.
— Ты кто?
— Меня зовут Паркер.
— Ты отравил нас газом.
Он извергал обычные слова, как проклятия.