– Сядь, черт тебя побери.
Кевин улыбнулся, проведя почему‑то кистью руки по губам.
Уголками глаз я видел, что Пайн снова скрестил ноги.
– Кевин, – сказал Джек Рауз.
Выражение лица Кевина говорило о долгих годах мучительной классовой ненависти и настоящем махровом психозе. Я видел маленького, чахлого, грязного заморыша, умственное развитие которого остановилось где‑то между первым и вторым классом и так никогда и не поднялось выше. И еще я видел в них кровь.
– Анджела, – сказал Фредди, – мистер Кензи. Пожалуйста, сядьте.
– Кевин, – еще раз повторил Джек Рауз.
Кевин положил руку, которой стирал свою улыбку, мне на плечо. Что‑то пробежало между нами в те секунды, пока она лежала там, и ощущение было неприятным, тревожным, грязным. Затем он кивнул, будто отвечая на мой вопрос, и отступил к своему стулу.
– Анджела, – сказал Фредди, – не могли бы мы…
– Всего хорошего, Фредди. – Она обошла меня сзади, и мы вышли на Принс‑стрит.
Мы дошли до машины, которую оставили на Коммершиал‑стрит, на расстоянии всего одного квартала от дома Дайандры Уоррен, и Энджи сказала:
– Мне еще надо кое‑что сделать, поэтому я вернусь домой на такси.
– Уверена?
Она взглянула на меня как женщина, которая только что покинула сходку мафиози и у которой нет ни малейшего желания вступать в пререкания.
– А ты что собираешься делать?
– Думаю поговорить с Дайандрой. Возможно, смогу выведать что‑то еще об этой Мойре Кензи.
– Я тебе нужна?
– Да нет.
Она оглянулась назад на Принс‑стрит.
– Я ему верю.
– Кевину?
Она кивнула.
– Я тоже, – сказал я. – У него действительно нет причины лгать.
Она повернула голову и взглянула вниз на Льюис Уорф, где единственный огонек горел в квартире Дайандры Уоррен.
– Так где же тот, кто держит ее в таком состоянии? Если не Кевин, то кто послал это фото?
– Никакой зацепки.
– А еще детективы, – сказала она.
– Ничего, выясним, – сказал я. – В этом мы кое‑что смыслим.
Я взглянул вверх и увидел, что вниз по Принс‑стрит спускаются двое мужчин. Они шли по направлению к нам. Один был низкорослый, худой, крепко сбитый, на нем была засаленная кепка. Другой был высок, худощав и, вероятно, хихикал, когда убивал людей. Они дошли до конца улицы и остановились у позолоченного «диаманта» прямо напротив нас. Когда Кевин открывал дверцу машины для Джека, он смотрел прямо на нас.
– Этот парень, – подсказал мне внутренний голос, – очень не любит вас обоих.
Повернув голову, я увидел Пайна, сидящего на капоте моей машины. Он взмахнул рукой, и мой бумажник стукнул меня в грудь.
– Нет, – сказал я.
Кевин обошел переднюю часть своей машины, все еще глядя на нас, затем влез в нее, и они двинулись вверх по Коммершиал, затем вокруг Уотерфрант‑парка и исчезли на повороте Атлантик‑Эйв.
– Мисс Дженнаро, – сказал Пайн, наклоняясь и вручая ей кошелек.
Энджи взяла его.
– Это был прекрасный спектакль. Браво.
– Благодарю.
– Но не стоит повторять его дважды.
– Нет?
– Было бы неразумно.
Она кивнула.
– Да.
– Этот парень, – сказал Пайн, глянув туда, куда скрылся «диамант», и затем вновь на меня, – способен причинить много горя.
– Тут я вряд ли могу что‑то сделать, – сказал я.
– Тут я вряд ли могу что‑то сделать, – сказал я.
Он плавно слез с машины, будто был не способен совершить резкое движение или споткнуться.
– Мне это знакомо, – сказал он, – и смотрел он на меня точно так же, хорошо еще, это не передалось его машине. – Он пожал плечами. – Но я – это я.
– Мы привыкли к Кевину. Знаем его с детского сада.
Пайн кивнул.
– Лучше б тогда и убили. – Он прошел между нами, и я ощутил ледяной холод в груди. – Спокойной ночи.
Он пересек Коммершиал и стал подниматься вверх по Принс‑стрит. На улице повеяло свежим ветром. Энджи поежилась в своем пальто.
– Не нравится мне это дело, Патрик.
– Мне тоже, – сказал я. – Совсем не нравится.
Мы сидели на кухне у Дайандры Уоррен, и лампа была единственным лучом света в ее темной квартире, где мебель, заполнявшая пустые места, напоминала громадные, неуклюжие тени. Огни соседних домов заглядывали в ее окна, но почти не проникали внутрь, а на противоположной стороне гавани огни Чарльзтауна рассекали черное небо на желтые квадраты.
Была относительно теплая ночь, но в квартире Дайандры было холодно.
Дайандра поставила вторую бутылку светлого «Бруклина» на столик передо мной, затем уселась и стала лениво поигрывать пальцами на бокале с вином.
– Говорите, что верите этим мафиози? – спросил Эрик.
Я кивнул. Только что с четверть часа я рассказывал им о встрече у Толстого Фредди, опустив лишь связь Энджи с Винсентом Патризо.
– Они мало что выиграли бы от лжи, – сказал я.
– Это преступники, – и при взгляде на меня глаза Эрика расширились. – Ложь – их вторая натура.
Я отхлебнул пива.
– Что правда, то правда. Но преступники обычно лгут либо от страха, либо для самозащиты.
– Пусть так…
– У этих же ребят, поверьте, нет причин бояться меня. Я для них никто. Если они угрожали вам, доктор Уоррен, а я выступал от вашего имени, их ответ был бы следующим: «Да, мы угрожали ей. Из чего вытекает – не суйте нос, иначе и вас прикончим. Точка».
– Но они не сказали этого, – она кивнула как бы сама себе.
– Нет. Добавьте к этому, что Кевин не относится к числу мужчин, у которых есть постоянные девушки. Но гораздо важнее другое…
– Но… – начал Эрик.
Я поднял руку и посмотрел на Дайандру.
– Мне следовало спросить у вас еще при первой встрече, но мне никогда не приходило в голову, что это может быть обман. У парня, который звонил и выдавал себя за Кевина, было что‑то странное с голосом?
– Странное? Что именно?
– Подумайте.
– Мне кажется, голос был низкий и сиплый.
– Вы уверены?
Она отпила глоток вина, затем кивнула.
– Да.
– Тогда это был не Кевин.
– Как вы?..
– Голос у Кевина пострадал еще в детстве, доктор Уоррен. Он у него ломается, как у юноши в пору полового созревания.
– Тогда это не тот голос, что я слышала по телефону.
– Нет.
Эрик потер свое лицо.
– Итак, если звонил не Кевин, то кто?
– И почему? – спросила Дайандра.
Я взглянул на них и поднял руки.
– Если честно, не знаю. Есть ли у вас враги?
Дайандра покачала головой.
– Как вы определяете, что такое враги? – спросил Эрик.
– Враги, – сказал я, – это люди, которые звонят вам в четыре утра и угрожают, либо посылают фотографию вашего ребенка без всяких разъяснений, а возможно, просто желают вам смерти.