Вообще‑то Бубба любил только двух человек на свете – меня и Энджи. А так как Фил слишком долго портил Энджи кровь, то Бубба мог испытывать к нему только черную ненависть. Быть объектом чьей‑то ненависти – дело относительное. Если твой враг – рекламный агент, чье новенькое авто ты поцарапал в пробке, пожалуй, можно сильно не волноваться. А если тебя ненавидит Бубба, то лучше на всякий случай сменить континент.
– Бубба, – сказал я.
Он медленно повернул голову и окинул меня мутным взглядом.
– В этом деле Фил на нашей стороне. Это все, что тебе нужно знать на данный момент. Он хочет быть с нами, что бы ни случилось.
Никакой реакции на мои слова не последовало, Бубба лишь обернулся в сторону Фила и зафиксировал на нем свой затуманенный взгляд.
Фил выдержал этот взгляд сколько мог, но в конце концов потупился.
– Ладно, красавчик, – сказал Бубба. – Так и быть, позволим тебе посидеть в зале и посмотреть, раз ты хочешь как‑то искупить свою вину за зло, причиненное жене, или как ты это дерьмо называешь. – Он встал и возвысился над Филом, пока тот не поднял на него взгляд. – Так вот, чтобы не было недопонимания, – Патрик простит. Энджи тоже. А я нет. Когда‑нибудь я тебя отделаю.
Фил кивнул.
– Знаю, Бубба.
Указательным пальцем Бубба поднял подбородок Фила.
– И если хоть одно слово о том, что случится в этой комнате, просочится наружу, я буду знать: это не Патрик. Иными словами, я прибью тебя, Фил. Понял?
Фил сделал попытку кивнуть, но палец Буббы не позволил ему.
– Да, – процедил Фил сквозь зубы.
Бубба взглянул на темную стену по другую сторону лифта.
– Свет! – скомандовал он.
Кто‑то повернул выключатель, и в нескольких уцелевших лампах дневного света в задней части дорожек замерцали слабые бело‑зеленые огоньки. В нишах послышалось шипение, и несколько ярких желтых вспышек озарили помещение.
Бубба поднял руки и повернулся к нам величественно, как Моисей, вступающий в Красное море, мы же увидели крысу, убегающую прочь по одной из дорожек.
– Свят, свят, – пробормотал Фил, затаив дыхание.
– Ты что‑то сказал? – поинтересовался Бубба.
– Нет. Ничего, – поспешил сказать Фил.
В конце пролета, прямо передо мной, в нише для кеглей стоял на коленях Кевин Херлихи. Руки его были связаны за спиной, ноги – в районе лодыжек, а петля, охватившая шею, подвешена на гвозде в стене над нишей. Лицо у него было распухшее, лоснящееся от кровавых подтеков. Нос, который Бубба перебил ему, был обвисшим и синим, а сломанная челюсть была подвязана проволокой.
Джек Рауз, выглядевший еще хуже, был связан аналогичным образом в соседней нише. Он был намного старше Кевина, поэтому его лицо совсем позеленело и блестело от пота.
Бубба посмотрел на наши искаженные лица и улыбнулся. Он наклонился к Филу и сказал:
– Хорошо присмотрись к ним. И обмозгуй, что в один прекрасный день я сделаю с тобой, петушок.
Когда Бубба, шатаясь, направился к связанным, я спросил:
– Ты что, уже допросил их?
Он покачал головой и отхлебнул водки.
– Да нет, черт побери. Я не знал, что у них спрашивать.
– Тогда почему они избиты до полусмерти, Бубба?
Он дошел до Кевина, нагнулся над ним и, обернувшись, посмотрел на меня со своей идиотской улыбкой.
– Потому что достали.
Он поморщился и хлопнул Кевина по челюсти, и тот вскрикнул сквозь скрепленные проволокой зубы.
– Боже, Патрик, – прошептал Фил. – Господи.
– Успокойся, Фил, – сказал я, хотя у самого кровь застыла в жилах.
Бубба подошел к Джеку и, став сбоку, нанес ему удар по голове такой силы, что звук волной прокатился по четвертому этажу, но Джек не вскрикнул, только на мгновенье закрыл глаза.
– Господи.
– Успокойся, Фил, – сказал я, хотя у самого кровь застыла в жилах.
Бубба подошел к Джеку и, став сбоку, нанес ему удар по голове такой силы, что звук волной прокатился по четвертому этажу, но Джек не вскрикнул, только на мгновенье закрыл глаза.
– Так. – Бубба повернулся, отчего полы его шинели описали окружность, и подошел к нам, грохоча своими набойками, как заправская лошадь. – Задавай свои вопросы, Патрик.
– Сколько они уже здесь? – спросил я.
Он пожал плечами.
– Несколько часов. – Он подобрал запылившийся боулинговый шар и вытер его рукавом.
– Может, хотя бы дадим им воды.
Он развернулся ко мне.
– Что? Черт возьми, ты смеешься надо мной? Патрик! – Он обвил меня рукой, указывая шаром на пленников. – Этот подонок грозился убить тебя и Грейс. Помнишь? Эти уроды могли прекратить все еще месяц назад, до того как Энджи получила пулю, а Кара Райдер была распята. Они – враги, – прошипел он, и вместе с его дыханием меня окутала волна алкоголя.
– Все верно, – сказал я, а Кевин невольно покачал головой. – Но…
– Никаких «но»! – прокричал Бубба. – Никаких «но»! Сегодня ты сказал, что готов убить их, если понадобится. Верно? Так?
– Да.
– Тогда в чем дело? А? Вот они, Патрик. Держи свое слово. Не пудри мне мозги, черт тебя побери! Не пудри.
Он забрал назад свою руку и прижал шар к груди, поглаживая.
Да, я говорил, что ради информации пристрелил бы их, и в тот момент у меня было такое желание. Но одно дело говорить и чувствовать что‑то, находясь в приемном покое больницы, далеко от самого человека, от живой плоти, которой я угрожал расправой. И совсем другое – сейчас, когда передо мной находились два окровавленных человеческих существа, абсолютно беспомощных. В моем распоряжении. И были они не отвлеченными образами, они дышали и дрожали.
В моем распоряжении.
Я направился по дорожке к Кевину. Он наблюдал, как я приближаюсь, и, похоже, это придавало ему силы. Возможно, он считал меня «слабым звеном».
Когда Грейс рассказала мне, что он подошел к ее столу, я поклялся, что убью его. И если бы он в тот момент вошел в комнату, я бы это сделал. Тогда это был гнев.
Сейчас – мука.
Когда я приблизился к нему, он втянул в себя воздух и покачал головой, будто хотел освежить ее, затем впился в меня своими остекленевшими глазами.
Кевин – садист, прошептал голос в глубине моего сознания. Он убивает. С удовольствием. Он бы тебя не пощадил. И пусть не ждет пощады.
– Кевин, – сказал я и опустился перед ним на одно колено, – дело плохо. Ты сам это знаешь. Если не скажешь то, что мне нужно, Бубба устроит тебе испанскую инквизицию.
– Пошел ты. – Его скрипучий голос прорвался сквозь стиснутые зубы. – Пошел на хрен, Кензи. Понял?
– Нет, Кев. Нет. Если ты не поможешь мне, ты будешь умирать десять раз. Разными способами. Толстый Фредди дал мне карт‑бланш на тебя и Джека.
Левая часть его лица чуть дернулась.
– Это правда, Кев.
– Чушь.
– Думаешь, иначе мы были бы здесь? Ты позволил подстрелить внучку Винсента Патризо.
– Нет, я не…
Я покачал головой.
– Он так думает. И твои слова ничего не изменят.
Глаза его налились кровью и чуть не вылезли из орбит, он покачал головой и уставился на меня.
– Кевин, – мягко сказал я, – расскажи, что произошло у ОАЭЭ с Хардименом и Рагглстоуном. Кто третий убийца?
– Спроси у Джека.