Сердце у нее выскакивало из груди. Успокойся, сказала она себе. Успокойся, черт тебя подери.
Перед собой она держала кулинарную книгу и смотрела поверх нее. У него были седые волосы и темная кожа. Глаза были скрыты темными очками. Он нервно и суетливо двигался и выглядел обеспокоенным. Такое же впечатление он производил, когда звонил по телефону. Он перекладывал газету из руки в руку, переминался с ноги на ногу и нервно озирался.
С ним все было в порядке. Ей понравилось, как он выглядит. У него был уязвимый и непрофессиональный вид, и все говорило, что он тоже испугался.
Через пять минут он прошел через дверь, так, как ему и было сказано, и пошел вправо, вглубь магазина.
* * *
Хамел был готов к встрече со смертью. Много раз он был близок к ней, но никогда ее не боялся. И после тридцати лет ее ожидания ничего, абсолютно ничего, не могло держать его в напряжении. Его немного волновал секс, вот и все. Поединок был искусством. Судорожные движения были поддельными. Он выжил в борьбе один на один с соперниками, которые были почти такими же талантливыми, как и он, и, конечно, он мог справиться с этим маленьким рандеву с отчаявшимся ребенком. Он перебирал куртки сафари и старался казаться нервным.
В кармане у него был носовой платок, потому что он внезапно схватил насморк, и его голос стал немного грубым и скрипучим. Он прослушал запись сотню раз, и был уверен, что у него были интонация, ритм и легкий среднезападный акцент. Но Верхик говорил немного в нос; отсюда появился платок из-за насморка.
Было трудно позволить кому-либо приближаться к себе сзади, но он знал, что должен это сделать. Он ее не видел. Она была позади него, но очень близко, когда сказала: “Гэвин”.
Он судорожно вздрогнул. Она держала в руке белую панаму и говорила в нее.
— Дарби, — сказал он, вытаскивая носовой платок, чтобы притворно чихнуть. Ее волосы были золотистого цвета и короче, чем у него. Он чихнул и закашлялся. — Давай пойдем отсюда, — сказал он. — Мне не нравится эта идея.
Дарби она тоже не нравилась. Был понедельник, и ее приятели из колледжа были озабочены тем, как справиться со своими делами и закончить в конце концов колледж, а она была тут, разодетая в пух и прах, играя в шпионы с человеком, из-за которого ее могли убить.
— Делай, что я говорю, хорошо? Где ты простудился?
Он высморкался в платок и сказал таким низким голосом, каким только мог. Это прозвучало болезненно:
— Вчера ночью. Слишком широко открыл окно. Давай пойдем отсюда.
— Иди за мной.
Они вышли из магазина. Дарби взяла его за руку, и они быстро пошли вниз по лестнице, ведущей на пляжный деревянный настил.
— Ты их видела? — спросил он.
— Нет. Нет еще. Но я уверена, что они вокруг нас.
— Что мы собираемся делать, черт возьми? — Голос его был скрипучим.
Они были на настиле и почти бежали трусцой, разговаривая и не глядя друг на друга.
— Иди со мной, и все.
— Ты идешь слишком быстро, Дарби. Мы выглядим подозрительно. Притормози. Послушай, это же безумие. Дай мне позвонить по телефону, и мы будем в целости и сохранности. Через десять минут у меня будут три агента. — Звучало похоже. Срабатывало. Они держались за руки и бежали, спасая свои жизни.
— Нет, — она замедлила шаг. Настил был переполнен, и перед “Байу Квин”, колесным пароходом, образовалась вереница людей. Они стояли в конце очереди.
— Что это такое, черт возьми? — спросил он.
— Ты перестанешь скулить по всякому поводу? — почти прошептала она.
— Да. Все очень глупо, а это особенно. Мы поднимемся на борт?
— Да.
— Зачем? — Он опять чихнул, а затем, уже бесконтрольно, раскашлялся.
Он мог бы убрать ее одной рукой, но вокруг были люди. Люди впереди, люди сзади.
Он очень гордился, что работает чисто, а это место для работы было бы очень грязным. Подняться на борт, поиграть в эту игру еще несколько минут и посмотреть, что произойдет. Он мог бы подняться с ней на верхнюю палубу, убить ее, опрокинуть в реку, а затем начать кричать. Это могло бы сработать. Если нет, он будет терпелив. Она будет мертва через час. Гэвин был нытиком, значит, он будет продолжать ныть.
— Потому что у меня машина в парке, в миле вверх по реке, где мы остановимся на тридцать минут, — объяснила она низким голосом. — Мы сойдем с парохода и сядем в машину.
Теперь очередь двигалась.
— Мне не нравятся пароходы. У меня от них морская болезнь. Это опасно, Дарби, — он кашлянул и осмотрелся по сторонам, как человек, которого преследуют.
— Успокойся, Гэвин, все должно получиться. Хамел напряженно подтянул брюки. В талии они были девяносто сантиметров и покрывали восемь слоев трико и спортивных трусов. Свитер был непомерно большой, и вместо своих шестидесяти пяти килограммов он мог сойти за восемьдесят. Вроде бы мог. Казалось, это удается.
Они были уже почти на трапе “Байу Квин”.
— Мне это не нравится, — бубнил он достаточно громко, чтобы Дарби могла услышать.
— Лучше заткнись, — сказала она.
Человек с пистолетом подбежал к концу очереди и начал прокладывать себе дорогу, расталкивая локтями людей с сумками и камерами. Туристы сбились очень плотно, как будто эта поездка на речном пароходе была самым замечательным путешествием в мире. Он убивал раньше, но в таких людных местах — никогда. Через толпу был виден ее затылок. Он отчаянно прокладывал себе путь через очередь. Некоторые поливали его ругательствами, но ему на это было наплевать. Пистолет был в кармане, но, приблизившись к девчонке, он вытащил его из кармана и держал у правой ноги. Она была уже почти на ступеньках, почти на пароходе. Он расталкивал и сбивал с ног людей на своем пути. Они разозленно протестовали, пока не видели пистолета, но, заметив его, начинали кричать. Она держала за руку человека, который молол чепуху. Она готовилась ступить на палубу, когда он сбил с ног последнего у себя на пути и быстро приставил пистолет к основанию черепа, как раз под красной бейсбольной кепочкой. Он выстрелил один раз, люди пронзительно закричали и бросились на землю.
Гэвин тяжело упал на трап. Дарби взвизгнула и в ужасе подалась назад. В ушах у нее звенело от выстрела. Люди кричали и показывали куда-то руками. Человек с пистолетом бежал к ряду магазинов и толпе людей около них. Толстый мужчина с камерой кричал ему вслед, и Дарби увидела его на секунду, перед тем, как он пропал из виду. Может быть, она видела его раньше, но сейчас не могла припомнить. Она кричала и не могла остановиться.
— У него пистолет! — закричала женщина, стоящая рядом с пароходом, и толпа отшатнулась от Гэвина, который стоял на четвереньках, с маленьким пистолетом в правой руке. Он жалобно раскачивался взад и вперед, как младенец, который старается поползти. Кровь ручейками стекала у него по подбородку и собиралась в лужу под лицом. Его голова свисала почти до самых досок настила. Глаза были закрыты. Он продвинулся вперед всего на десяток сантиметров, и теперь его колени были в темно-красной луже.
Толпа еще подалась назад, ужаснувшись виду этого раненого человека, боровшегося со смертью. Он раскачивался и снова подавался вперед, никуда не направляясь, просто в желании двигаться, жить. Он начал кричать: громкие жалобные стоны на языке, который Дарби не могла узнать.
Теперь кровь хлестала из носа и рта. Он причитал на этом неизвестном языке. Два человека из команды парохода находились рядом с ним, смотрели на него, но боялись подходить. Пистолет приковывал их внимание.
Закричала женщина, затем другая.